Александр Бушков - Антиквар Страница 25

Он давно уже подозревал, что Шевалье работает не в полную силу, теснит с половинным напором, да и болезненных уколов что-то очень уж мало угодило по корпусу — если учитывать, с кем он сошёлся…

Щадил его Шевалье, чего уж там — да и он сам дрался без азарта, без упоения, даже вяловато. Оба работали самыми настоящими французскими дуэльными шпагами, помнившими ещё незадачливого императора Наполеона III (прошлогодний подарок Смолина на семидесятилетие), разве что кончики у них были старательно доведены до полной тупости. Но всё равно уколы получались чувствительные.

Шевалье вдруг проворно отпрыгнул на два шага, опустил шпагу остриём (вернее, тупиём) к полу. Смолин выжидательно остановился, держа клинок параллельно доскам пола из настоящего тика.

— Хватит, — сказал Шевалье, подбрасывая шпагу и перехватывая её за клинок под эфесом. — В тебе, Базиль, сегодня абсолютно не чувствуется куража, даже неудобно как-то наносить удар…

— Ваша правда, Шевалье, — сказал Смолин, проделывая со своей шпагой ту же манипуляцию. — Никакого настроения. А впрочем, я уже давненько сошёл с круга, какой из меня фехтовальщик…

— Не прибедняйся. Задатки у тебя когда-то были отличнейшие, да и теперь осталась хватка…

— Талант, конечно, не пропьёшь, а вот фисгармонию — запросто… — проворчал Смолин, оборачиваясь к зеркальной стене.

Ну, как и следовало ожидать, его белоснежный свитер (очередная французская придумка с кевларовой подкладкой, позволявшей избежать трагических случайностей даже с боевым клинком) был не менее чем в десяти местах покрыт алыми пятнами: при каждом ударе срабатывала какая-то хитрая электроника, и минут десять на ткани сохранялись пятна. Прогресс несказанный: какие-то датчики, плёночные микросхемы, в рознице не очень и дорого, не дороже обычных шмоток, так что Кот Учёный в Париже не особенно и потратился…

Ну а на самом Шевалье наличествовали всего-то навсего два алых пятнышка, да и то, будь это в реальной схватке, получились бы неопасные царапины, на какие истый дуэлянт не обращает внимания — а вот Смолин не менее полудюжины раз был убит…

Аккуратно поставив клинки в стойку из тёмного полированного дерева, они вышли в боковую комнатку, маленькую и уютную. На столе уже красовался чайник и всё сопутствующее — ученики постарались.

— Я, как обычно, в совершеннейшей абстиненции, — сказал Шевалье, стягивая через голову белый свитер. — Тебе, если хочешь, могу предложить…

— Нет, спасибо, — сказал Смолин. — Я за рулём.

Он озирал голого по пояс Шевалье с откровенной завистью: конечно, никак нельзя принять его, ежели закрыть физиономию маской, за молодого качка, но и семидесяти с лишним лет никто не даст по первому впечатлению: сухой, жилистый торс с хорошо развитой мускулатурой, без намёка на животик. У самого Смолина по этой части дело обстояло не удручающе, но всё же были поводы для некоторого уныния: что-то такое отвисало, и на боках, если постараться, складочку можно было ухватить двумя пальцами, не особенно и напрягаясь… И он в который раз попытался себя представить в семьдесят лет — и, как обычно, предпочёл не развивать эту тему. А ведь по достоверным слухам Шевалье ещё и амор крутит с девочкой из ролевых эльфов…

Хозяин разлил чай, и Смолин, кивнув, взял пузатую чашку, блаженно откинулся на спинку кресла. Здесь его никогда не подстерегали ни дела, ни сложности, ни хлопоты — мало в этом городе мест, где можно отдохнуть душой и телом, причём совершенно бесплатно, будучи встреченным по-дружески…

Шевалье объявился в Шантарске тридцать лет назад, когда Смолин как раз летел на всех парусах к своему первому, условному, сроку. Собственно, Шевалье родом был как раз отсюда — но почти два десятка лет словно призрак болтался неизвестно где, в тех местах, где офицерам доблестной Советской армии появляться официально категорически не полагалось — сама мысль об этом была форменным идиотизмом. Смолин и сейчас о деталях знал не больше, чем тридцать лет назад — но теперь ясно было, что во время очередного весёлого вояжа Шевалье стукнуло так основательно, что его, подлечив, с почётом отправили из несокрушимой и легендарной на серьёзную инвалидность. Судя по иным скудным намёкам, эскулапы в погонах, хотя самому отставнику об этом и не говорили, всерьёз считали, что бывший майор отправлен на родину, чтобы через пару годочков, увы, отправиться прямиком на Аллею Славы — была такая на главном шантарском погосте, аляповато оформленная, но почётная…

Шевалье — впрочем, тогда ещё к нему эта кличка не прилипла — печальные прогнозы эскулапов опроверг, причём некоторых, как он любил иногда подчёркивать, пережил. Малость оклемавшись, он неожиданно отыскал себе дело по душе — взялся совершенно безвозмездно натаскивать в фехтовании парнишек в одном из военно-спортивных клубов при горкоме комсомола.

Вот с тех пор и пошло-поехало. Жизнь отставного майора с бегом лет всё более напоминала авантюрный роман: он основал полдесятка уже собственных клубов на манер знаменитой крапивинской «Каравеллы» — только, в отличие от Крапивина, парусами и водными забавами не увлекался совершенно, будучи классическим сухопутчиком: фехтование, рукопашная, походы в тайгу по методике спецназовской «автономки»… Энтузиаста то хвалили с высоких трибун и в партийной прессе, то, что случалось гораздо чаще, несли по кочкам, разбирали на винтики и даже грозились стереть в лагерную пыль — потому что Шевалье, хотя никогда и не был классическим диссидентом, но партийное руководство воспитанием молодёжи и прочую идеологическую шелуху попросту отметал и жил так, словно ничего этого и не существовало в окружающей действительности. Что очень многих ужасно раздражало. Особенно тех, кто рвался руководить с партийных позиций и идеологически окармливать. Так что клубы Шевалье сплошь и рядом закрывали — запрещали, а потом опять открывали, когда в столичной прессе и на верхах порой попадались умные люди. Попутно сенсэй бесчисленное количество раз был объектом проверки разнообразнейших высоких комиссий, да вдобавок не менее десятка раз на него открывали уголовные дела. Шили ему и педофилию (совершенно безосновательно), и не вполне правильные с точки зрения советской морали отношения со старшеклассницами (вот тут уж, если копнуть, таилась сермяжная правда, хотя и преувеличенная анонимщиками), и создание контрреволюционной молодёжной организации, и руководство бандой, и хранение оружия. Дело осложнялось тем, что Шевалье порой и впрямь ходил по лезвию — с его любовью к холодняку в те годы, когда подобная любовь категорически запрещалась Уголовным кодексом, и занятиями кое-какими видами восточных единоборств (в недобрые времена гонений на каратэ). Одним словом, пошивочные работы шли с размахом и систематически, словно в приличном ателье. Вот только всякий раз кончалось дело пшиком: в педофилию ни один нормальный человек не верил, влюблённые старшеклассницы компромат давать отказывались, контрреволюция в итоге не обнаруживалась, корыстный интерес присобачить не удавалось…

Когда грянула перестройка и всё последующее, Шевалье со своими много чего умевшими ребятишками, что греха таить, оказался чем-то вроде бригадира — отнюдь не в том смысле, какой в эти слова вкладывают на стройке. Правда, надо отдать ему должное — в отличие от иных тупых качков, ребятки Шевалье и в самом деле, если уж брались защищать, то защищали качественно и честно. А поскольку на дешёвые компромиссы не шли, ни черта не боялись и со старых времён сохранили некую закалку, то очень быстро завоевали себе репутацию сущих отморозков, которых в жизни не нагнуть, и пытаться нечего. И отвоевали себе достаточно почётное место посреди сложной реальности, будучи прозванными каким-то недоброжелателем «мушкетёрской бригадой» — но им самим это прозвище как раз понравилось.

Обо всём этом можно было написать толстенный роман, однако теперь это были дела давно минувших дней, и Шевалье уже много лет занимался вполне легальной деятельностью: официальный клуб «Рапира» (фехтование, ролевые игры, участие в рыцарских турнирах, в том числе и за рубежом, единоборства, курсы самообороны). Порой это даже приносило кое-какой доход, позволявший содержать двухэтажный дом почти в центре города, в своё время законным образом переданный клубу генерал-губернатором Л. — которому всё, чем там занимались, пришлось крайне по вкусу. А главное, бывших питомцев Шевалье можно было встретить в самых неожиданных местах, на самых разных постах, и не только в Шантарске, но и повыше — закалочка, какую «птенцы Шевалье» получали, позволяла иным вскарабкаться довольно-таки высоко — или, по крайней мере, так, чтобы свою жизнь они считали состоявшейся…

— Заботы? — поинтересовался Шевалье тоном, позволявшим ему моментально переменить тему при нежелании Смолина её обсуждать.

— Да нет, пожалуй, — сказал Смолин искренне. — В общем и целом жизнь тянется по средней норме… Всего в плепорцию.