Александр Маркьянов - Бремя империи Страница 25

Это самый настоящий враг. Раковая опухоль, которая разлагает страну, становится причиной метастаз, если ее не удалить. Хирургическим путем — другой путь пока неизвестен. Удалил — возможно, больше опухолей не будет. Не удалил — рак убьет тебя. И здесь не до сантиментов, права всего организма на жизнь несоизмеримы с правом на жизнь опухоли. Раковая опухоль, убивающая нас — именно так следует расценивать людей, подобных Джамалю. И удалять их, пусть это боль и кровь — но удалять. Пока метастазы не пошли по всему организму.

Поэтому и спал я хорошо и никакими муками совести не страдал. Не грешно это — избавиться от опухоли. И хирург — это не палач, он удаляет малое для того, чтобы все остальное могло продолжать жить…

Что-то вдруг будто толкнуло меня в спину. Я отложил газеты, достал визитную карточку, набрал номер. Но вместо ее голоса я услышал гудки, показавшиеся мне похоронным звоном…

Черт!

Начал набирать второй номер, думая про себя, что не может так все закончится, ну просто — не может. На сей раз, в уши вместо гудков полилась тягучая арабская мелодия, чем-то похожая на азан. И, наконец, я услышал голос. Ее голос…

— Алло…

— Юлия… Всю прошедшую ночь я думал исключительно о вас…

Ее смех был похож на перезвон колокольчиков…

— А, господин офицер… Скрывающийся от жандармерии… Я надеюсь, вы добрались до своего места службы…

— Только благодаря вам, прекрасная незнакомка… И я, как порядочный человек и как русский офицер не могу вас не отблагодарить… Как вы смотрите на то, чтобы провести этот вечер вместе… скажем на побережье… Там есть милые рестораны…

Юлия снова рассмеялась…

— А если на нас нападут? Там говорят, бесчинства, страшно на улицу выйти…

— Со мной никто не посмеет даже близко вам подойти… — заверил ее я — и Браунинг я всенепременно возьму с собой…

— Однако, боюсь… я занята этим вечером… — мое сердце пропустило удар и возможно не один — мои друзья пригласили меня на вечеринку, это в Борж эль-Бражнех. Но у меня нет кавалера на вечер… так что если вы желаете…

— О большем я не мог бы и мечтать, сударыня… — за долю секунды я взмыл из пропасти разочарования к вершинам блаженства — позвольте узнать, где мы встретимся…

— Думаю… вы сможете заехать за мной в четыре часа… Я живу на аль-Рашидин, 19. Знаете, где это?

— Ничто в мире мне не помешает найти…

— Тогда я буду ждать вас у дома. Форма одежды свободная, можете одеваться, как хотите…

Бейрут, район Санайех. 15 июня 1992 года

— Фамилия, имя, отчество?

— Забыл…

Следователь — пожилой, невысокий, с серым от усталости лицом, в мятом полицейском мундире, отложил ручку в сторону, с укором взглянул на развалившегося на стуле по другую сторону стола бритого юнца. Юнцу было лет шестнадцать, не более…

— Слушай, парень. Ты меня не зли. Тебе когда на сборы идти?

— А что?

— А то! Тебе пока что хулиганство светит и сопротивление полиции при задержании. Сейчас оформлю материал, передам тебя станичному атаману — по этим статьям тебя сход имеет право судить. Атаман на сходе — возьмет розги да вложит тебе ума по голой то заднице. А если будешь кочевряжиться — массовые бесчинства — до десяти лет каторги!

— Лучше бы черным ума вкладывали…

— Ну, вот ты мне и обскажешь, кто тебя надоумил с черными сражаться… — добродушно проворчал следователь, беря в руки инструмент своего труда и пододвигая к себе бланк протокола допроса — давай снова. С чувством, с толком, с расстановкой… Фамилия, имя, отчество…

— Тимофеев. Александр Саввич…

— Вот и хорошо… Александр Саввич… Возраст?

— Шестнадцать скоро…

— Скоро — это когда?

— Через полтора месяца… — нехотя буркнул пацан…

— Через полтора месяца… — эхом повторил следователь, ручка стремительно бегала по бумаге, старая гвардия предпочитала заполнять протокол вручную, не на компьютере… — вот и хорошо. Хороший себе подарок на шестнадцатилетние преподнес… Проживаешь где?

— Кафрия. Долина Бекаа.

Следователь записал установочные данные, скороговоркой прочитал права и обязанности, отложил в сторону ручку. Посмотрел на пацана пронзительным, совсем не сочетающимся с безобидной внешностью, взглядом. Внимательно так посмотрел, пристально, этот взгляд вырабатывается у опытных полицейских следователей с годами. Не выдержав, пацан опустил глаза в пол…

— Рассказывай. Кто тебя надоумил арматуру в руки взять, идти в мусульманский квартал машины поджигать, погром учинять. Или сам домыслил до такого?

— Точно так…

— Неужели? И остальные, что с тобой были — они тоже сами это умыслили?

— Не знаю… Я за других не ответчик… Чужая душа — потемки…

— Это уж точно… — сочувственно вздохнул следователь — тебе бы за себя-то ответить… Ты в какие войска идти хочешь?

— В десант! — не задумываясь, брякнул парень и только потом ощетинился — а вам какое дело?

— Да в принципе никакого… Только вот в десант с судимостями — не берут. А ведь я могу и дело твое передать атаману вместе с тобой. Тебе без разницы, все равно на сходе голой задницей сверкать, что так что так. А судимости не будет. И подумай, парень — я ведь не предлагаю тебе друзей сдавать. Меня интересует — были ли среди вас незнакомые, и кто придумал идти погром учинять? Ведь это не ты придумал и не твои друзья?

— Нет…

— Не вы. А кто?

— Не знаю… Познакомились…

— Где?

— Около университета… Мы со станичными в город приехали, решили по набережной погулять. Тут видим — народ стоит. Решили посмотреть — что к чему. Там нам и обсказали все — мы сами не видели, что стряслось…

— И кто обсказал? Как он выглядел?

— Чернявый такой. В майке яркой с гербом. Лет двадцать пять, обычный такой…

— Зовут как?

— Михаилом…

— Фамилии, конечно, не спросили… И что вам сказал этот Михаил?

— Да много… Что черные дирижабль с детьми взорвали. Что у них там в кварталах ихних банды, что они с русских дань берут. Что они женщин наших насилуют…

— Понятно. И потом он сказал, что надо идти громить. Так?

— Не. Сначала постояли, послушали…

— А где бутылки с бензином, арматуру взяли?

— Так потом… Там у стройки машина была, в переулке стояла, с нее и раздавали.

— А где сейчас этот Михаил? Его с тобой задержали?

— Да нет, вроде…

— Понятно — кивнул следователь — значит, как языком болтать — горазд. А как на дело идти — так смылся ваш Михаил, вас одних кинул. Так получается?

— Не так! Ну, ведь и в самом деле взорвали дирижабль, я же знаю…

Следователь устало вздохнул, отложил карандаш в сторону…

— Взорвали то взорвали, что есть, то есть. Только сам подумай — недавно взорвали — а уже кто-то целую машину арматурой и бутылками с бензином загрузил. Значит, они знали, что должно случиться, ведь так? Вот и подумай — за кем ты пошел и чью родину защищал с арматурой в руке, дурак. Михаила этого? А одна ли у него с тобой родина?

Пацан молча смотрел в пол, пытаясь все осмыслить. Там, на улице все казалось простым и понятным. Мусульмане взорвали дирижабль, убили детей — и кто как не казаки должны пойти и наказать их за это. А теперь получалось что и впрямь — то, что казалось простым и понятным, на поверку оказалось совсем другим. Подлым и грязным…

Три человека наблюдали за допросом из соседней комнаты, через стекло с односторонней прозрачностью. Один в полицейской форме, усталый и измотанный, не спавший уже трое суток. Еще один — высокий, крепкий, с наголо бритой головой, окладистой черной бородой и горским кинжалом на поясе в серебряных ножнах — «Комбат-1», командир чеченского спецбатальона, [чеченцев в армии Империи было много. Поскольку всеобщей военной повинности не было, она касалась только отдельных категорий, а в Ичкерии был культ воинственности и бедная земля, не дававшая возможности вести богатое сельское хозяйство — больше половины чеченских юношей шли делать карьеру в армию. Раньше была отдельная "Дикая дивизия", сейчас из чеченцев организовывались спецбатальоны, разбросанные во всей территории Империи. ] введенного в город ночью, на усмирение. Третий — в штатском, выглядевший менее уставшим, чем двое других. Представитель Петербурга, волею судьбы оказавшийся в этот момент в городе…

— Много таких вот гавриков? — осведомился Иван Иванович, машинальным жестом поправляя галстук.

— Больше двух тысяч задержали…

— И что дальше с ними?

— А что с ними сделаешь? Пацаны совсем еще… В Ближневосточное казачье войско сообщили, пусть своих забирают, да по станицам развозят — казаки сами ума вложат, розгами по жопе. Дела тоже передадим, зачем жизнь ломать, мальцы еще совсем… Остальным — мелом крест на спину, метлу в руки и вперед. Работы много нынче в городе…