Уоррен Мерфи - Разгневанные почтальоны Страница 25

– Послушай, ты и так поступил плохо, когда засунул пленку ему в глотку. Оставь ты беднягу в покое!

– Я оскорблю его еще сильнее, – не унимался учитель.

– Как же?

Старик разразился японской фразой, в которой Римо не понял ни слова.

– И что же это значит?

– У твоей матери торчит пупок. Для японца звучит очень обидно.

Римо с трудом подавил улыбку.

– Что ж, давай, если хочешь. Будем надеяться, что он не «пойдет на почту».

– Я не понимаю, почему «они ходят на почту», не понимаю это их недовольство. Почему почтальоны так поступают, Римо?

– Надеюсь, если мы наконец попадем в почтовое отделение Оклахомы, нам удастся все выяснить.

На здании почтового отделения Оклахома-Сити до сих пор виднелись трещины после взрыва в 1995 году здания федеральных служб имени Альфреда П. Марра, который произошел всего в нескольких кварталах отсюда. В тот момент когда Римо с Чиуном подъезжали к почтовому отделению, другое такси высадило маленькую блондинку с огромным рюкзаком за плечами. Она устремилась в здание с такой быстротой, как будто за ней кто-то гнался.

– Осторожнее, Римо, она работает на почте.

– Откуда ты знаешь?

– Обрати внимание на ее испуганное лицо, нервозность, беспорядочные жесты. Она явно скоро кого-нибудь или что-нибудь отправит на почту.

– Ты хочешь сказать – «пойдет на почту». Я думаю, она просто спешит, папочка.

Когда они вошли, навстречу им неожиданно выскочила блондинка. С потухшими глазами, по всей видимости, огорченная чем-то.

Зацепившись каблуком за ступеньку, девушка полетела вниз. Римо тотчас поймал бедняжку и с интересом скользнул взглядом по ее лицу.

– Я вас знаю? – спросил он, поставив блондинку на ноги.

Она, тряхнув головой, мигом привела прическу в порядок.

– Нет. Мы с вами никогда раньше не виделись, – смущенно проговорила девушка, избегая смотреть Римо в глаза.

– Мне знаком ваш голос, – сказал Римо.

– Я не местная.

– И мне тоже, – заявил Чиун, задумчиво поглаживая бороденку.

Оба пристально разглядывали худое лицо девушки, копну светлых волос и красные губы. У блондинки были правильной формы нос, золотистый цвет кожи и синие-синие глаза. Таких Римо еще никогда не видел.

– А теперь пустите меня, – сказала она, отстранившись от Римо.

И тут его осенило.

– Тамайо Танака! – воскликнул Римо.

– Кто? – удивилась девушка.

– Перестаньте валять дурака! – огрызнулся Римо. – Я узнаю ваш голос.

– Да, – добавил Чиун. – Вы Тамайо Танака, и вы почему-то стали белой.

– Ш-ш-ш! Ладно, ладно. Вы меня раскусили. Я выполняю секретное задание.

– В Оклахома-Сити? Вы же бостонский репортер.

– Студия послала меня в Нью-Йорк, чтобы освещать серию сегодняшних взрывов, а я связала их со стрельбой в суде. Вот почему я здесь. Я единственный репортер, который освещает обе стороны инцидента.

– А что с вашими глазами? – спросил мастер Синанджу.

– Ничего.

– Они круглые! У Тамайо Танаки должны быть японские глаза.

– Ах да. Только никому не говорите. Так надо. Я втираю гель в уголки глаз, и когда он высыхает, то вытягивает их так, что глаза кажутся круглыми. Но пусть это будет нашим маленьким секретом, хорошо?

– Вы сошли с ума! – возразил Чиун. – Вы не японка, ставшая белой! Вы белая, ставшая японкой: Какой же человек в здравом уме захочет казаться японцем?

Тамайо Танака внезапно стала похожа на затравленного зверя. Ее голубые глаза тревожно бегали из стороны в сторону, как бы пытаясь нащупать путь к отступлению.

– Я категорически отрицаю, что я белая, – заявила она. – Я не стыжусь быть белой – то есть не стыдилась бы, если бы была ею, хотя вы понимаете, что я не белая, но я японка. Правда.

– Вы белая, – настаивал Римо.

– И с желтыми волосами, – добавил Чиун.

– Они крашеные, – зарделась Танака.

– Я не вижу темных корней.

– Ладно, ладно. К чему скрывать? Моя бабушка по материнской линии на одну восьмую была японкой. Во мне течет немного японской крови. Достаточно, чтобы работать в тележурналистике. Я нигде не показываюсь без темного парика.

– Скажите об этом Диане Сойер, – проворчал Римо.

– Она делала это еще до того, как ведущие из Азии стали модными, – возразила Танака.

– Похоже, сейчас ваша известность вам не помогает.

– Почтмейстер меня футболит. Пока не окончится перерыв на кофе, посторонним вход воспрещен. Вы когда-нибудь слышали, чтобы почтовое отделение закрывали на перерыв для принятия кофе? Думаю, просто предлог.

– А как насчет почты? – спросил Римо.

– Вы когда-нибудь посылали видеозапись со срочной доставкой? Счастье, если она дойдет через четыре дня. А трехдневная доставка? Минимум от пяти до семи дней.

– Пойдем, папочка. Посмотрим, что там внутри.

– Вы хотите войти? – спросила Танака, приподнимая свой рюкзак. – Там внутри моя скрытая камера. Ох, и потайной микрофон тоже. Отвернитесь, пока я отцеплю секретное устройство, вмонтированное в лифчик.

– И не мечтайте, – обронил Римо, проходя мимо нее.

Загораживая проход в вестибюль, у дверей стоял охранник в форме и держал руку на кобуре. Судя по выражению его лица, он охранял вход в Форт-Нокс[8].

– У нас перерыв, – грозным тоном заявил охранник.

– А у вас нет, – возразил Римо.

– Я на посту.

– Какой здесь может быть перерыв? – удивился Римо.

– Попрошу вас вернуться и подождать, пока двери не откроют, – холодно сказал секьюрити.

– Они уже открыты. Смотрите! – произнес Римо. Руки Римо скользнули к охраннику, схватили его за пояс и рванули на себя. Ремень, на котором болталась кобура, лопнул на спине, и охранник покатился вниз по ступенькам.

Римо захлопнул дверь у него перед носом. И перед носом Тамайо тоже. Упав на одно колено, она рванула на груди блузку, как Кларк Кент, превращающийся в Супермена, и воскликнула:

– Смотрите мне прямо между грудей! Расскажите, почему это учреждение на замке.

Подобрав свои многочисленные юбки, мастер Синанджу заметно посуровел:

– Мы должны быть готовы к вступлению в царство недовольных.

– Не думаю, что у нас будут какие-то проблемы, – отозвался ученик.

Распахнув внутренние двери, они вошли в операционный зал и в недоумении остановились. Все стены были выкрашены в яркий розовый цвет.

– Жаль, никто не подсказал художнику, что так нельзя, – оглядевшись, хмыкнул Римо.

В окошечках никого не было. Тем не менее откуда-то доносился аромат свежесваренного кофе и слышался низкий, музыкальный гул голосов.

– Похоже на рекламу кофе, – заключил Римо и толкнулся в дверь, на которой значилось: «Начальник отделения».

– Давай поговорим с главным, – бросил он Чиуну.

Когда они вошли, начальник яростно крутил телефонный диск. Он посмотрел на Римо и Чиуна как школьник, которого застали за ковырянием в носу.

– Кто вы? – в страхе проговорил он.

– Почтовый инспектор, – ответил Римо.

– В майке?

– Так надо. А это мой партнер, он глубоко законспирирован.

– В Японии мои портреты вывешены во всех почтовых отделениях, – поклонившись, произнес Чиун.

Начальник почты снова сел.

– Вас послал ГП?

– Может быть, – сказал Римо, не имевший представления, кто такой ГП.

– Я думаю, что ситуация под контролем. Сейчас у нас чрезвычайный перерыв для принятия успокаивающего кофе.

– Кажется, ваши служащие весьма довольны.

– Они что, поют?

– На мой взгляд, это скорее похоже на жужжание.

– Боже мой! Сработало! Надо пойти посмотреть.

Вслед за начальником почты мастера Синанджу проследовали в какую-то комнату, где на старых металлических рамах лежали холщовые мешки для почты, а в розовых ячейках – всяческая корреспонденция. Весь персонал сортировочного участка сгрудился вокруг кофеварки, распевая песни Барри Манилофф.

– Они всегда такие чудные? – спросил Римо.

– В кофе подмешан «прозак», – признался начальник почты. – Он бьет по мозгам не хуже адреналина.

– Вы им что-то подмешивали в кофе?

– Не я. Это специальный кофейный рацион ПССШ, созданный для поддержания психологической устойчивости по приказу самого ГП. – Он понизил голос. – Я, правда, никогда не думал, что придется его применять.

– И что при этом происходит?

– «Прозак» поднимает уровень серотонина.

– А что такое серотонин? – спросил Римо.

– Насколько я знаю, это какое-то успокаивающее вещество, вырабатываемое в мозгу. Впрочем, сам я не пробовал. Должен же кто-то сохранить свежую голову.

Очевидно, их разговор услышали, потому что один из почтовых служащих запел импровизированную песенку.

Серотонин,

Серотонин,

дорме-ву[9],

дорме-ву?

К нему присоединились остальные.

Сонне ле матен![10]

Сонне ле матен!

У почтальона хорошее настроение.

У почтальона хорошее настроение.

Когда они начали второй куплет, Римо вытащил изготовленный в ФБР портрет Юсефа Гамаля и сказал: