Михаил Серегин - Кимоно для боя Страница 26

– Привет, – еще раз поздоровался он.

Нюра внимательно посмотрела на Китайца.

– Хеллоу, – кокетливо улыбнулась она, демонстрируя отсутствие нескольких зубов, – круто!

Она окинула ладную фигуру Китайца удовлетворенным взором.

– Я видела твою тачку. Ничего себе машинка, – уважительно сказала она. – Ну че, дойдем до гастронома?

Танин кивнул. Нюра, конечно, была особой интересной и самобытной, поэтому небольшая беседа с ней, несомненно, развлекла бы Китайца, если бы не этот проклятый телефонный номер, благодаря которому он и находился подле этой обаятельной синюхи. Он не обращал внимания на косые и удивленно-насмешливые взгляды, которыми их с Нюрой провожали сбитые с толку прохожие. У дверей гастронома кучковались алкаши. Завидев Нюрку в обществе Китайца, они оживились, захлопали своими красными слезящимися глазами, затолкали друг друга локтями.

– Привет компании, – пренебрежительно хмыкнула Нюрка.

Алкаши с молчаливым изумлением пялились на свою подружку.

– Деньги давай, – шепнула Нюрка Китайцу.

Не обнаружив в кошельке денег помельче, Китаец дал сотку.

Нюра жеманно улыбнулась, приседая в шутливом реверансе, и, зажав купюру в ладони, с достоинством продефилировала мимо своих «компаньонов». Алкаши принялись изучать внешность Китайца. Прошло минут семь. Нюры не было. Китаец уже решил войти в гастроном и поторопить свою знакомую, наивно решив, что та испытывает трудность с выбором напитка. Он двинулся к двери и, почти войдя, краем глаза заметил у другой, дальней двери метнувшуюся тень. Он повернул голову: Нюра улепетывала, держа в руках две бутылки.

Китаец бросился к дальней двери, настиг беглянку и схватил ее за руку.

– Тихо ты, – просипела запыхавшаяся Нюра, – бутыли поколешь.

– Ты хоть бы друзей своих постыдилась, – Китаец крепче стиснул Нюрин локоток. – Нехорошо, – укоризненно покачал он головой. Ты, Нюра, видит бог, не на того напала. Отчаянная женщина.

– Ладно, начальник, – миролюбиво сказала она, – твоя взяла.

– Вот и славно. Пошли.

Нюра жила в старом трехэтажном доме, отстоящем от гастронома метров на триста. Миновав старушек, вольготно чирикающих на покосившейся лавочке, они вошли в подъезд. Нюра отперла дверь, и Китаец вслед за ней проник в длинный узкий коридор с дощатым полом. Стены коридора были фисташкового цвета. Старая краска клоками висела на них. Нюра прошла до третьей двери и кивнула.

– Сергей здесь живет.

Китаец на всякий случай постучал. Ни ответа, ни привета.

– А вот моя хибарка, – Нюра толкнула выкрашенную белой краской дверь, располагавшуюся в конце коридора.

Она вошла в комнату, поставила бутылки на стол и принялась снимать плащ. Китаец помог ей.

– Давненько за мной никто не ухаживал, – смерила она его насмешливым взглядом, – раздевайся, че стоишь?

Китаец снял куртку.

– Ну вот, щас ополоснем горло.

Нюра открыла старенькую «Бирюсу», вынула оттуда алюминиевую кастрюлю, банку с солеными огурцами и кусок колбасы.

Китаец окинул взором помещение. Бледно-розовые, в коричневый цветочек обои, видавший виды диван, пара полированных шкафов, чья поверхность хранила не один десяток тусклых отпечатков рук, древнее трюмо из светлого дерева, стол, застеленный пожелтевшей скатертью, три стула с вытертыми сиденьями. На окнах – дырявый тюль. На подоконнике – ряд бутылок из-под водки и несколько книг. Китаец приблизился к окну и посмотрел на их обложки. «Несчастная проститутка», – прочитал он на одной из них. «Счастливая проститутка» – на другой. «Плоть слаба» – значилось на обложке третьего «шедевра». Полуобнаженная девица с похожей на коровье вымя грудью и с глуповатой физиономией Памелы Андерсон барахталась в объятиях тяжелоскулого ковбоя.

«Ванильное сердце» – так назывался заключительный том этой женской библиотечки. Китаец взял в руки брошюру. На обложке молоденькая леди в голубом декольтированном платье кружилась в вальсе с затянутым в смокинг мужчиной.

– Литературой интересуешься? – усмехнулась Нюра, выкладывавшая на тарелку соленые огурцы. – Ты как, есть-то хочешь?

Китаец отрицательно покачал головой.

– Огурцы свои, бочковые. Это мне мать всучила. Она у меня в Ногаткино живет. Слыхал про такое село?

– Нет, – Китаец сел на стул и принялся наблюдать за Нюриными действиями.

– Я щас, – она схватила кастрюлю и ринулась к двери, – подогрею только. Картошка с мясом, – сказала она так торжественно и гордо, словно декламировала стих Виктора Гюго.

Китаец молча кивнул и закурил. Пепельницей Нюре служила обыкновенная консервная банка.

Он решил во что бы то ни стало дождаться Сергея. Если бы не Нюрино общество, он бы непременно занялся комнатой этого таинственного Сергея. Ну, ничего, он подождет, а пока попробует расспросить Нюру об ее соседе.

Держа кастрюлю полотенцем, Нюра появилась на пороге.

– Ты че сидишь-то? – с недоумением посмотрела она на Китайца. – Че не открываешь?

Она поставила кастрюлю на деревянный кружок, лежавший на столе, и полезла в шкаф. Извлекла оттуда два небольших граненых стаканчика, тарелку с нарезанным черным хлебом и блюдце, на которое была выложена килька в томатном соусе. Китаец отвинтил пробку и наполнил один из стаканчиков.

– А ты чего ж это, не будешь, что ли? – удивленно округлила свои затянутые тусклой пленкой глаза Нюра, присаживаясь к столу.

Она деловито зачерпнула половником из кастрюли пахучее месиво из картошки и мяса и разложила по тарелкам.

– Ты думаешь, тетя Нюра того? – щелкнула она себя по шее указательным и большим пальцами. – Да, того, – воинственно произнесла она, – но она и мясо кушает, и книги читает, и здесь, – она легонько стукнула себя заскорузлым пальцем по голове, – кое-что имеет.

– В этом я не сомневаюсь, – с добродушной усмешкой сказал Китаец.

– А ты не смейся, франт! Думаешь, пойло купил, так я твои насмешки сносить молча буду и улыбаться тебе миленькой улыбочкой. Я женщина хоть и малообеспеченная, но гордая и толк в жизни понимаю…

Китаец вздохнул, но возражать поостерегся. Из тактических соображений.

– Да выпей ты, – сердобольно взглянула на него Нюра, – давай! Думаешь, гаишники унюхают?

Танин вяло пожал плечами, но потом, решив, что делу сто граммов не помешают, наполнил свой стаканчик.

– Вот и ладушки, – Нюра обрадованно подняла свой. – За то, чтобы наши желания обалдевали от наших возможностей, – скороговоркой произнесла она и одним махом опрокинула содержимое стаканчика в желудок.

Медленно опустив посуду, она протяжно выдохнула, неторопливо поднесла к крупному носу черную корку и со свистом втянула ноздрями воздух. Потом наколола на вилку кусок соленого огурца и с аппетитом захрустела им.

– Вовремя ты объявился, соколик. – Нюра принялась за кушанье, лежавшее на тарелке, и продолжала говорить с набитым ртом. – Я уж собиралась за помощью бежать. Говоришь, Володькой тебя кличут?

– Владимиром, – кивнул Китаец и тоже опорожнил стакан.

Водка оказалась теплой, но вполне приличной.

– А зачем тебе Сережка понадобился? – Нюра оторвалась от тарелки и сама наполнила стаканы.

– Меня к нему просил один его знакомый заехать, – тут же выдал свою версию Китаец, – Сергей ему кое-что задолжал.

– Задолжал? – Нюра недоверчиво покосилась на Китайца. – Кажется, ты говорил что-то насчет работы? Да и не похоже это на него. Одевается он похлеще тебя, соколик. А духан от него, как от парфюмерного магазина. На кухню выйдет, так картошка у меня потом два дня запах держит. В общем, не мужик, а бл… какая-то…

Она положила вилку и суетливо перекрестилась.

– Да и звонят ему все бабы одни. Из мужиков ты первый, – она потянулась к стаканчику. – Ну, родной, давай за любовь.

Она, не чокаясь, отправила содержимое второго стаканчика вдогонку за первым. Движения ее были размеренными и неторопливыми. Все повторилось в том же порядке: корочка хлеба, кружок соленого огурчика. Правда, на свою тарелку она теперь добавила еще кильку, которую сгребла с блюдца и, перемешав все это, с аппетитом принялась уплетать.

– Ты что какой серьезный, Владимир? – весело поглядывая на Китайца, спросила она. – Не болеешь?

– Нет, Нюра, здоровьем Бог не обидел. – Он отпил полстакана и поставил на стол.

Позавидовав уплетающей за обе щеки Нюре, которая вовсю хрустела огурцами, тоже наколол на вилку колечко и отправил в рот.

– Замечательные огурцы, – не лукавя, похвалил он.

– Мать солит в деревне, – снова начала объяснять довольная Нюра. – Засол бочковой, таких огурчиков сейчас поискать. Она и садит сама, и солит. Мать у меня золотая. Золото, а не мать.

– А когда твой сосед обычно дома появляется? – спросил Китаец, дождавшись, пока она закончит возносить хвалу маме и ее огурцам.

– Да он обычно к вечеру куда-то намыливается и всю ночь его нету. А днем отсыпается. Я его несколько раз выспрашивала, где он работает, ну, во дворе-то меня пытают, а он отшучивается все, говорит, вторая смена, вторая смена. А я чувствую, что никакая это не вторая смена, – понизила голос Нюра, наклоняясь к Китайцу, хотя нужды в этом не было, в квартире они были одни.