Дмитрий Черкасов - «Сирены» атакуют Страница 27

– Ну и что с того? Вот уж добросердечный народ! Любой из них мог...

– Приложить монаха булыжником? Знаете, уважаемый, здесь мне отказывает воображение.

– И напрасно. В их группе запросто может быть какой-нибудь маньяк.

– А в вашей? – взвился Гладилин.

– В их – вероятнее.

– Потому что слово не русское, да?

– Именно так. – Магеллан тяжело дышал, весь кипя праведным гневом. Посейдон одобрительно посматривал на него: хладнокровный ликвидатор с руками по локоть в крови играл чрезвычайно убедительно.

– Мне кажется, – сказал Каретников, – вам просто не хочется связываться с иностранцами. Боитесь международного скандала.

– Боюсь, – не стал возражать капитан. – И я в любом случае ограничен в действиях, направленных против них.

– А ведь они подозрительные типы, – не отставал Посейдон.

– Чем именно?

Тот напустил на себя беззаботный вид, уставился в потолок.

– На острове убийство, а они помалкивают. Никто не паникует, не стремится уехать. Странные европейцы.

– Я обратил на это внимание, – нехотя сказал Гладилин. – Но, с другой стороны, они заплатили деньги, а это соображение может перевесить все остальные. И вы, по-моему, путаете европейцев с американцами. Вот те избалованные, да.

– Правильно, – вдруг поддержал его Магеллан и подмигнул, меняя гнев на милость. – За копейку эти немцы удавятся.

Он разряжал обстановку, чтобы не выглядеть необычно строптивым реставратором. Иначе, чего доброго, Гладилин и впрямь запрет их в номерах. Выбраться наружу, конечно, не составит никакого труда, но это добавит ненужных сложностей. А выбраться придется. Резонно усмотрев в убийстве монаха отвлекающий маневр, «Сирены» готовились к пресечению возможной ночной акции.

Между тем отсутствие Артемия явилось для «Сирен» ощутимым ударом. Они лишились осведомителя, который мог бы информировать их о происходящем в обители. Необходимо было что-то предпринимать, и Посейдон вышел на связь с центром вторично, прося о замене. Однако центр снова ответил отказом, сославшись на нехватку людей. Похоже было, что спецназовцев вообще бросили на произвол судьбы.

Каретникову велели задействовать местные ресурсы.

Немного поразмыслив, он остановился на Зосиме. Вернее было бы использовать самого настоятеля, но если это не было сделано до сих пор, то нетрудно было догадаться: вербовка не удалась, коса нашла на камень. Настоятель был из числа священнослужителей, на дух не переносивших спецслужбы, и, видимо, наотрез отказался иметь с ними дело. С учетом новейшей истории православной церкви его можно было понять.

Оставался Зосима – единственный, с кем «Сирены» вступали в контакт.

С одной стороны, это было плюсом, с другой – рискованно. Ведь кто-то же, черт побери, убил Артемия – почему обязательно немец-турист? У диверсантов могли быть на острове свои люди, и почему бы таким человеком не оказаться самому Зосиме? Да, он уже не первый год в обители – Каретников успел это выяснить у Артемия, но человек слаб и грешен. Любого можно завербовать, даже того же настоятеля, – были бы время и острая надобность, Посейдон всегда был в этом уверен.

Но выбирать не приходилось. «Сирены» должны были быть в курсе событий. Чайка вызвалась обработать монаха, но Посейдон лишь покачал головой:

– Ты мало того что оборотень – еще и женщина. Заведомое зло, убийственный коктейль. Нет, это слишком круто. Еще порубит себе пальцы, как отец Сергий...

Остановились на интеллигентом Магеллане.

Тому пока вообще выпадала львиная доля работы, потому что он больше других походил на того, за кого себя выдавал. Он был в буквальном смысле сорвиголовой: носил длинные волосы, столь нежелательные в боевых контактах; голову ему, впрочем, пока никто не сорвал, а те, кто пытался это провернуть, горько пожалели о своем намерении. Потому что однажды Магеллан свернул шею одному недоумку всего-навсего за разбитые очки. У Магеллана имелся карт-бланш на действия по его личному усмотрению, и он своим правом с удовольствием воспользовался.

Одетый в драные джинсы и клетчатую рубаху, завязанную на животе узлом, с перехваченными тесьмой волосами, Магеллан вызвал Зосиму якобы для консультаций по поводу работ.

Монах, убитый горем, стоял перед спецназовцем и смотрел в землю.

– Послушайте, Зосима, – мягко говорил Магеллан, то и дело дотрагиваясь до плеча монаха: в нейролингвистическом программировании это называется «постановкой якорей». Якоря позволяют лучше усвоить сказанное, они закрепляют незримую связь между собеседниками. – Вы ведь хотите, чтобы убийца был наказан? Справедливость не есть для вас нечто предосудительное?

Зосима с шумом втянул в себя воздух. Он был отчаянно похож на нахохлившегося воробья.

– Бог накажет, – сказал он твердо.

– Это обязательно, – согласился Магеллан. – Но чьими руками? Бог действует через людей.

– Не только Бог...

– Мы будем устраивать диспут? Дорогой Зосима, у нас нет на это времени. Я заранее прошу у вас прощения за вынужденную откровенность.

– Чем же плоха откровенность?

– Тем, что меньше знаешь – крепче спишь. Мы ставим вас под удар.

– Этого я не боюсь. Вы ведь никакие не реставраторы, правильно?

– Это так заметно? – нахмурился Магеллан.

– Для обывателя – нет. Но я другое дело, у меня глаз наметан.

– Если так, то вы, небось, на нас и подумали... что это мы сами и постарались, с Артемием...

– К чему скрывать? – пожал плечами Зосима. – Я не сыщик. Почему бы и нет?

– Не только вы так подумали, – усмехнулся Магеллан. – Сыщик тоже нарезает вокруг нас круги. А мы помалкиваем, потому что сами в некотором роде сыщики. Мы – спецгруппа, прибывшая с поручением обеспечить безопасность работ по подъему крейсера и, возможно, предотвратить диверсию.

– Госбезопасность? – Монах обреченно вздохнул.

– Считайте, что так. Госбезопасность бывает разная. Одна сажает диссидентов в психушки, а другая обезвреживает бандитов.

– По мне все едино, – махнул рукой Зосима. – Но теперь, открывшись, вы не оставили мне выбора, так?

– Получается, что так, – кивнул Магеллан.

– Тогда излагайте поскорее, чего от меня хотите.

– Ничего особенного. Того же, чем занимался Артемий, – информации.

– Артемий тоже был из ваших?

– Угадали.

– Чего там гадать... Все это поняли очень быстро.

– Все? – быстро переспросил Магеллан.

– Конечно. Притворщика сразу видно.

– А что ж вы так убиваетесь по притворщику, Зосима?

– Человек же был. Мы не видели от него зла.

– Однако поглядывали на него волком...

– Грешен. Я предугадывал беды. Он лукавил, а лукавство поощрить невозможно.

– Он лукавил во благо.

– Все зло творится во благо...

Магеллан смотрел на инока со смешанными чувствами. Зосима выглядел странником, застрявшим на распутье. Бог говорил с ним противоречиво, сострадание соседствовало с неодобрением, скорбь с гневом, недоверие с желанием оказать помощь. Очень ненадежная фигура. Симпатичная чисто в человеческом смысле – пожалуй что да, но полагаться на него опрометчиво. К несчастью, другого выхода Магеллан – как и Посейдон – не видел. Теперь, после сказанного, уже поздно шерстить остальную братию.

Тон его сделался жестче.

– Наблюдайте за приезжими. Сообщайте нам о любой непонятной мелочи, даже если она покажется незначительной. И на этом ваши функции заканчиваются. Никто не ждет от вас профессионального шпионажа и стрельбы по движущимся мишеням. Вообще не стойте под стрелой.

Монах помолчал.

– Я должен получить благословение от игумена, – произнес он не менее жестко. – Дело весьма серьезное.

– Очень не советую этого делать.

– Но настоятель знает, кто вы такие.

– Знает. Но он не знает о вас.

– Вы и его подозреваете? – зло спросил Зосима.

– Оставьте подозрения нам. – Магеллан в очередной раз дотронулся до его рясы. – Никто не требует от вас обета молчания. Никто не записывает вас в кадровые сексоты. Вы все расскажете вашему игумену, но очень прошу вас сделать это после нашего отъезда. Чем меньше людей будет знать о содержании нашей деятельности, тем лучше. Вы в любом случае сможете покаяться – неужто Бог не простит вам?

Магеллан умолчал о том, что если придет соответствующий приказ, то беднягу Зосиму придется ликвидировать как посвященного – как бы ни противилось этому все существо спецназовца.

– У каждой работы своя специфика, – добавил он убедительно. – Ваша требует молитв, созерцаний, медитаций... не знаю еще, чего. Вас благословляют на пост, наставляют, и это обычная практика. Она не кажется вам бессмысленным ритуалом. А наша работа тоже имеет особенности, и смысла в них не меньше, чем в ваших кадильницах... Давайте будем уважать друг друга.

Зосима думал так долго, что Магеллану захотелось взять его за ворот и хорошенько потрясти.

– Ну, извольте, – сказал монах, наконец. – Я возьму на себя дерзость согласиться – да не усмотрит Господь в этом гордыни. Я чувствую себя принужденным, но что-то подсказывает мне, что я не должен отказывать вам.