Михаил Серегин - Подарок девушки по вызову Страница 27

…Это было великолепно. Язык сам, легко, воздушно, фактически без участия сознания, выбрасывал на свет божий это изящное и до жути красноречивое сотрясение воздуха. Самостоятельно выбирая нужную интонацию, в оптимальном порядке расставляя акценты. Лера, которая никогда не считала себя человеком с поставленной речью, из женской ипостаси Терминатора переселилась в хрупкое античное тело великого Цицерона. И не беда, что даже с этой лошадиной дозой психостимулятора ей было далеко до него.

Ведь ее слушал не римский сенат.

— Ты можешь даже сопровождать меня, — закончила Валерия и качнула сумку.

Петя закрыл один глаз, очевидно, погрузившись в краткосрочное, но интенсивное раздумье, а потом лязгнул засовом и распахнул перед Лерой дверь:

— Ну.., проходи.

— Благодарю, — пробормотала Лера.

— Что-что?

— Я говорю, нашли кого ставить в охрану, — звонко ответила она, и в ту же самую секунду, словно ниоткуда, за ее спиной вырос тот самый пожилой лысеющий мужчина и легко вскинул на охранника дуло пистолета… Раскатился негромкий хлопок, словно кто-то чрезвычайно удачно и с наименьшими потерями пузырящейся жидкости открыл бутылку шампанского.

Петя, так и не понявший, что с ним произошло, беззвучно упал у двери с простреленной головой.

Лера извлекла из пакета пистолет «беретта» с глушителем, из которого она стреляла сквозь целлофан, коротко шагнула и повторным выстрелом вогнала пулю в правый висок уже неподвижного Пети.

— Кажется, это называется контрольным выстрелом, — негромко, но вполне внятно произнесла она.

— Совершенно верно, — голосом Свиридова ответил пожилой мужчина.

Тем временем в главной операционной подходил к концу второй цикл внедрения антител кропотинской крови в пораженный СПИДом организм Церетели. Сам Мамука Шалвович уже пришел в себя и только бледно смотрел на то, как очередная доза какого-то препарата входит в исколотую вену на его левой руке.

Сквозь приоткрытую дверь «подсобки» был виден полулежащий в белом кресле — несомненно, без сознания — Дима Кропотин. К правой руке и шее были подведены трубки, наполненные чем-то темно-красным. Не составляло труда догадаться, чем именно.

Рядом с ним стоял Василий Ипатьевич в белом халате с измазанным кровью правым рукавом и пристально наблюдал за покрытым испариной лицом Кропотина с черными точками компьютерных датчиков на висках.

— Пульс слабеет, — сообщил он через дверь склонившемуся над Церетели Монахову.

Не разгибаясь, тот рявкнул что-то, из чего можно было вычленить разве что заключительные несколько слогов — что-то вроде «фетамин» или «кетамин», без сомнения, обрывок длинного названия нужного препарата. Впрочем, Василий Ипатьевич отлично понял своего шефа.

— Значит, полтора «кубика», Михал Иннокентьич? — быстро переспросил он.

— Да!

В операционной, кроме Церетели и Монахова, находился еще Перевийченко. Он тихо сидел на кушетке в самом дальнем углу и старался не дышать:

Монахов терпеть не мог, когда его что-то отвлекало во время операции. На предложение покинуть операционную совсем Перевийченко не соглашался, вот теперь и сидел, как неприкаянный.

За дверью же, в своеобразном «предбанничке», расположился Дамир. Он читал какую-то книгу и время от времени хмыкал:

— Ну ни хэра сэбэ! Ну ныкогда би нэ подумал! Ищ сукин кот, а? Как в анекдоте — Дамир со скуки листал попавшийся под руку «Орфографический словарь русского языка».

— Па-ци-ент… — читал он. — Какой-та ругатэлний слово, чэстно гаварю. Па-ци-физм… Ну-у-у, загнулы.., акадэмики! Па-цан. О! Харощий слово.., как чытается, так и пищэтся.

Похвальный процесс самообразования был прерван в самой непедагогичной и антигуманной форме: бесшумно отворилась большая белая дверь, и вошел высокий седой мужчина, а с ним.., с ним была Лера. Бубнеж просвещающего свои дремучие мозги Дамира тотчас оборвался. Потому что в руке у мужчины был пистолет. И его черное дуло было нацелено Дамиру в голову.

Рука Дамира конвульсивно дернулась, чтобы выхватить из болтавшейся на боку кобуры пистолет, с которым у него еще оставались шансы выжить, но рука внезапно отказалась его слушаться.., он перекосил лицо в страшной гримасе, в которой дико смешались ужас и ярость, и в его уши ударил короткий, как всплеск воды, глухой звук. Звук выстрела.

Его смертный приговор.

Словарь упал на пол, а уже через секунду первое алое пятно расползлось по странице раскрывшейся где-то посередине книги…

Охотник.

Охотница.

Охотничий.

Охотно.

Лера прошла мимо привалившегося к стене Дамира и решительно рванула на себя дверь операционной. Стоящий спиной ко входу Монахов даже не шелохнулся, зато во взгляде уже пришедшего в себя Церетели, обращенного прямо на дверной проем, засветилось нескрываемое изумление с примесью болезненного предчувствия и — страха. Перевийченко медленно поднялся и сунул было руку под пиджак, но два следующих один за другим выстрела вошедшего вслед за Лерой Свиридова выщербили стену за его спиной, и одна из этих пуль не разминулась с рукой Перевийченко, уже потянувшей было пистолет.

Станислав Григорьевич побледнел, выпустил рукоять своего верного «ствола», и тот с грохотом упал на пол. Перевийченко схватился за простреленный бицепс.

— Откинь ко мне! — резко приказал Влад, краем глаза посмотрев на сжавшую побелевшие губы Леру, и показал дулом на перевийченковский пистолет. — Ногой откинь ко мне!

Тот, болезненно перекосив лицо, поспешил исполнить безапелляционный и беспощадный приказ, оцепенело пробормотав:

— Свиридов…

Все произошло с молниеносной быстротой, и никто не успел даже толком сообразить, что к чему.

Монахов вздрогнул всем телом и обернулся.

— Стой на месте! — рявкнула на него Лера и поднесла «беретту» почти к самым испуганно заморгавшим глазам профессора. — Двинешься не по приказу — получишь пулю в свою не в меру умную черелуху!

Она отступила к самой стене и кивнула Монахову;

— Приподними-ка этого ублюдка!

— Простите? — не понял тот.

— Ну Церетели подними, чтобы он хотя бы сидел, а не валялся, как кусок дерьма! — холодно проговорил Влад.

Монахов подхватил силящегося подняться собственными силами Мамуку Шалвовича и усадил на самом краю операционного стола, чуть придерживая кончиками пальцев голое волосатое плечо знатного пациента.

— Ты, вероятно, соскучился по мне, дарагой? — проговорила Лера. — Да и я, признаться, скучала по тебе с момента нашей последней бурной встречи…

Знойная была ночка, правда? Помнишь, как ты…

И она с доскональностью, достойной лучшего применения, перечислила несколько интимных подробностей их последнего секс-марафона, настолько непристойных, что смутился даже неизменно невозмутимый Монахов, а словно окаменевший в подсобке Василий Ипатьевич вспыхнул и нервно затеребил короткую козлиную бородку.

— Что морщишься, Мамука? — тоном, не сулящим ничего хорошего, продолжала Лера. — Разве не ты все это придумывал? И разве это худшее из того, что ты придумал? Разве не ты решил купить здоровье ценой жизни Димы Кропотина?

— Ты щто, ты щто! — быстро заговорил Церетели. — Пры чем тут я? Ты, наверно, нэмнога больна, дорогая, нэ в себе… И этот пистолет.., зачем он? Он вовсе нэ к чему.., свои люди…

Его сильный грузинский акцент, как иногда бывало в особо критических для Мамуки ситуациях, почти совсем исчез и сменился правильным русским выговором. Никто точно и не знал — в самом ли деле Церетели говорил с таким сильным акцентом или просто бравировал им, подчеркивая свое происхождение.

Никто не знал — и вряд ли теперь узнает.

— Ты совершенно прав, — перебила его Лера, — я больна, и совсем не нэмнога. Ты сам заразил меня, а может, это был и не ты, а другой такой же ублюдок.

Да это и не суть важно. Что касается пистолета, то ты опять прав. Он не для тебя. — И внезапно она выстрелила несколько раз в пол, опустошив таким образом обойму, а потом кинула пистолет Мамуке на колени:

— Вот.., возьми.

— Вот и хараще.., вот и умница… — пробормотал он, дрожащими пальцами ощупывая дуло, а потом чисто машинально вскинул на нее так великодушно подаренный ему пистолет и несколько, раз нажал курок.

Свиридов расхохотался, не спуская, однако, глаз с Перевинчен ко, а Лера вдруг подалась к стене и, упершись в нее спиной, двумя руками резким движением разорвала пакет, который она все это время продолжала раскачивать на указательном пальце.

— Для тебя у меня особый подарок, милый! Вот он.

И Церетели точно так же, как месяц тому назад Паша Симонов, увидел на уровне своих глаз огромный пистолет с уже надетым на него глушителем.

Сорок четвертый «магнум».

— Такого не бывает… — пробормотал он, чувствуя, как уже до выстрела проваливается в мокрую и липкую, словно тело огромной отвратительной медузы, пропасть.