Багровая параллель - Сергей Кольцов Страница 27

Глава третья. Родина нас не забудет, но и не вспомнит

Посвящается всем советским разведчикам, погибшим в неизвестных войнах XX века

В том, что произошло в небе Кореи 12 апреля 1951 года, была и лепта тех, о ком никогда не упоминают в сводках.

Задачей нашей разведгруппы, в составе которой я был радистом и оператором радиоперехвата, было наблюдение за одним из американских аэродромов. Группа состояла из трех человек. Командир — якут капитан Кейметинов. Сам Иннокентий Иваныч, впрочем, считает себя не якутом, а сахаляром [109]. Он один из нас троих владеет корейским языком и хорошо знает Корею. Поэтому он командир, хотя мы в одном звании. Первая его война была еще на Халхин-Голе. Там он служил снайпером в дивизионной разведроте. За Халхин-Гол он получил свою первую медаль «За отвагу». Я тогда еще учился в школе. А с ноября 1941 года Иваныч служил под городом Ворошиловом [110] в отдельной бригаде[111], вроде нашей омсбоновской. Только подготовлена она была для действий в странах Дальнего Востока. Иннокентий Иваныч работал на оккупированных японцами территориях — в Маньчжурии и Корее. А на нашей стороне вместе с погранцами гонялся по приморской тайге за японскими диверсантами. Знаю, что наград у него не меньше, чем у тех, кто воевал на Западе.

Уже после сорок пятого года старшина Кейметинов окончил спецкурсы и стал офицером. Потом, до начала корейской войны, служил советником в Пхеньяне. Самый молодой из нас по возрасту, да и по боевому опыту, — лейтенант Игорь Хван. Он этнический кореец, родом из Москвы. Кроме родного русского, владеет английским. Поэтому, как я понял, он и попал к нам в отряд. Корейского языка он, увы, не знает. Игорь окончил военно-морское училище во Владивостоке.

Но кое-какой боевой опыт у него есть. Иначе он бы к нам не попал. Приказ товарища Сталина, насколько я слышал, — отбирать только фронтовиков. В августе сорок пятого Игорь в составе батальона морской пехоты высаживался в корейском порту Сейсин. Бои там были тяжелые — японцы отбивались отчаянно. Из роты морской пехоты, где служил Игорь, мало кто остался в живых. На этой войне разведвыход у него первый.

Мы одеты в полуспортивную, полувоенную форму: на голове лыжная шапочка, альпинистская куртка со множеством карманов, широкие брюки цвета хаки, заправленные в яловые сапоги. Под куртку поддет теплый водолазный свитер из верблюжьей шерсти.

Вооружены мы трофейным оружием — американскими автоматическими карабинами М2. Задачу перед высадкой нам ставил наш командир — Виктор Николаевич Леонов[112]. Мы его зовем Батя.

Так звали его бойцы еще во время Великой Отечественной на Северном флоте. Две недели назад мы высадились ночью с подводной лодки на скалистый берег. После изматывающего марша по бездорожью мы оборудовали замаскированный НП километрах в десяти от аэродрома. Он великолепно просматривается с горного хребта, на который мы забрались. На хребте растут сосны и каменные березы. Продукты и запасные батареи сложены в тайнике километрах в трех от нынешней базы. Аэродром, построенный еще японцами, находится в долине. С него на прикрытие бомбардировщиков Б-29 летают «Тандерджеты» [114] и «Сейбры» [115], которые базируются в Японии.

Наша основная задача: обнаружив взлет истребителей, сразу выйти в эфир. Там, над Большой землей, америкосов встретят наши «миги». Здесь у меня не родимый «Север», а новая радиостанция, работающая в режиме быстродействия. Ее запеленговать намного сложнее. Кроме визуального наблюдения, мы прослушиваем эфир поисковым приемником со штыревой антенной. Вообще-то радиоперехват — это моя основная обязанность в группе. Естественно, совмещая свою вахту с наблюдением в бинокль.

Утром 12 апреля, как только на востоке поднялся кроваво-красный диск солнца, я услышал в приемнике характерное покашливание. Это перед взлетом янки проверяют самолетные радиостанции. Игорь быстро разворачивает антенну, и я, отложив приемник, вхожу в связь.

Иваныч лежит на земле и смотрит в сторону тропы, контролируя подход к нашей базе, прикрытой от наблюдения с воздуха маскировочной сетью. На масксеть сверху набросана прошлогодняя листва и сосновые ветки. Вообще-то все пространство нашей базы — это два на три метра между большими камнями. Метрах в двух выше растет сосна, цепляясь большими корнями за скалы. Она хорошо закрывает нас от взгляда воздушных стервятников.

Короткую радиограмму, закодированную по таблице, радиостанция мгновенно выстреливает в эфир. Получив сигнал подтверждения, выключаю станцию и облегченно выдыхаю. Я представил, как на всех наших аэродромах к юрким МиГ-15, похожим на серебристых птиц, уже бегут летчики. Мы свое дело сегодня сделали. Можно спокойно посидеть несколько минут, греясь на солнышке, блаженно прикрыв глаза.

Почему-то вспомнилась высадка. Как будто снова почувствовал хлопок по плечу старшего группы высадки Семена Агафонова.

— Ну, с Богом, малой, — так грубовато прощается со мной Агафонов. Он широкоплечий красавец с крупным русским лицом. Свои светлые волосы зачесывает набок, и сейчас чуб выбивается из-под вязаной шапки. Пронзительный, чуть насмешливый взгляд серых глаз. Я не обижаюсь на его фамильярность, хотя я офицер, а Семен старшина. И не только потому, что он Герой Советского Союза. И даже не потому, что в разведке главное — профессионализм и боевой опыт, а не звание. Он старше меня на семь лет и на флоте начал служить еще в конце тридцатых.

Еще я знаю, что если нас ждет засада, то Семен с двумя своими бойцами останется на берегу и даст возможность нам вернуться на подводную лодку. Не зря же Батя добился, чтобы Агафонова снова призвали во флотскую разведку. Семен потомственный помор. Глядя, как он, невысокий, но коренастый, умело правит нашей резиновой шлюпкой между волнами, я представил, как его предки веками бесстрашно выходили на своих карбасах в студеное море.

Я открыл глаза. Спина, прислоненная к холодному камню, стала мерзнуть. Я, кстати, раньше по простоте душевной думал, что в Корее намного теплее. Огонь разводить мы не рискуем. Спим валетиком, чтобы под курткой товарища согреть замерзшие ноги. От ветра нас прикрывает выложенная из камней стенка. Кроме визуального и радионаблюдения, мы получаем информацию и от наших людей, работающих на объектах врага. В самом их логове.

Сегодня как раз нам с Иванычем предстоит идти ночью к тайнику.

— Иннокентий Иваныч, разрешите обратиться, — полуофициально обращаюсь я к командиру. Он, повернувшись, с интересом смотрит на меня. — Как говорится, война войной, а обед по распорядку. Сегодня нам провести это полезное мероприятие не помешало бы. Гарантирую обед почти как в ресторане. Дыма не будет, Иваныч, — добавляю я.

Чуть подумав, Кейметинов утвердительно кивает. Он продолжает наблюдать за подходом к базе, а Игорь берет у меня наушники от приемника.

В группе я внештатный повар, правда, после высадки готовить буду только третий раз. Раз в сутки мы на костре кипятим чай во фляге. С едой и водоснабжением у нас не очень-то получается. Не всегда удается набрать воду в ручье возле горной тропы, идущей в деревню. Но сегодня ночью получилось. Воду мы набираем во фляги и в большой котел.

Про котел разговор особый. Это изделие наших умельцев — механиков из авиаполка. Из алюминия, сбитого «Сейбра», ровно по размеру рюкзака сделан герметичный, плотно закрывающийся котел. В него помещается пять литров воды, он плотно сидит в моем рюкзаке. Когда мы высаживались с моря, в котле лежали запасные батареи. Сегодня ночью, кроме воды, я принес нежданный подарок — пять больших сморчков [116]. Они появились из земли на лужайке возле трех каменных берез. Грибы будто дожидались меня и были хорошо видны в полнолуние. Днем здесь припекает яркое апрельское солнце. Кроме грибов, я нащипал зеленые ростки молодой осоки [117].

Наш очаг оборудован под каменной кладкой. Сейчас в яму, вырытую ножом в земле, я плотно набиваю бересту. На дно армейского котелка кладу жир из банки с тушенкой. Банку я открыл чуть раньше. Котелок и закрытая фляга с водой над берестой плотно удерживаются камнями. Ими я обложил ямку.

Подношу к бересте зажигалку. Она вспыхивает мгновенно, распространяя приятный запах дегтя. Береста сухая, дыма почти не дает. Лишь маленькая белая струйка змейкой поднялась над очагом. Но это пока береста не разгорелась.