До основанья, а затем… - Роман Феликсович Путилов Страница 27

Очевидно, что мелкому юристу господину Обламасову, выполнявшего множество мелких, но нужных поручений в конторе одного из столичных адвокатов, не хватало внимания от восхищенной публике, так что он с утра и до вечера рассказывал, задержанным вместе с ним, боевикам из кодлы предпринимателя Носова, о своих криминальных подвигав, купаясь в восторженных «ахах» и «охах» со стороны рядовых уголовников.

Со слов Гришки, он уже много лет получал значительный куш, наводя, якобы созданную им, шайку налетчиков, на квартиры богатых клиентов своего работодателя. Возможно, что шайка была, и, может быть не одна, но я очень сомневаюсь, что руководил ей Гришка, да и количество рассказанных им налетов явно превышало все мысленные пределы. В семейство Пыжиковых Григорий стал вхож осенью шестнадцатого года. Очень скоро, со слов нашего обояшки, перед его харизмой не смогла устоять Мария Александровна, ну, а в январе семнадцатого года снятый Григорием номер гостиницы посетила и юная Анна Ефремовна. Со слов, захлебывающегося от восторга перед своими талантами Гришки, он собирался выдоить обоих женщин, после чего объявить им, что «наша встреча была случайна, я так страдаю, но не могу продолжать наши встречи» и исчезнуть вместе с вырученными деньгами, так как наш проныра знал, где хранят свои денежные средства и драгоценности, соблазненные им дамы.

Другой важной информацией было то, что сидящие в темноте камеры жулики с уверенностью ожидали скорейшего освобождения, так как их наниматель, красноярский промышленник Носов Илья Сергеевич то, что уже считал своим, никогда никому не уступал, причем, на своем пути не останавливался ни перед чем, так что, по мнению сидельцев, часы моей бренной жизни стремительно истекали.

Утро следующего дня.

Что может быть естественней, чем нищий-инвалид, просящий милостыню? Ничего. Эта картина настолько привычна российскому обывателю, тем более на третий год Великой войны, что давно не вызывает никаких эмоций. В декабре шестнадцатого года, когда Прохорова Василия, чьи ноги, размозженные взрывом германского «чемодана», военные хирурги отпилили ровно по середине бедер, два хмурых санитара отвезли на железнодорожный вокзал с воинским требованием на проезд до станции Тверь, засунули в серый вагон четвертого класса, наказав проводнику организовать высадку страдальца на станции согласно предписания. Понимая, что в родной деревне, где даже капуста и картошка не каждый год родится, встретят героя войны не ласково, безногий поднял крик, после чего пассажиры с удовольствием высадили его обратно на перрон, выкинув следом вещевой мешок с нехитрым солдатским имуществом. Через час инвалида, что на руках дополз до вокзального входа и кинул на землю шапку побили местные нищие, а крепкие ребята, что опекали его обидчиков, оттащили стонущего солдата в подворотню, показали нож и сказали ползти куда подальше. Били его еще три раза, пока он не нашел себе небольшой пятачок тихой улочки, где ходило мало прохожих, и никто из местной гопоты на этот кусок мостовой не претендовал. В жильем ему тоже повезло. Местный дворник, за ежедневное подношение, запускал инвалида на ночь в небольшую будку, где до войны работал сапожник. Одна стена у будки была теплая, через нее проходила труба местной кочегарки, поэтому спать, свернувшись калачиком и прижавшись к стене, человеку, зимовавшему в окопах, было можно.

В конце февраля к Василию подошел земляк, скакавший на костыле бывший артиллерист, забритый в армию из соседнего уезда, и сказал, что замолвил за друга Васю словечко в одном хитром месте, где безногого готовы взять, предоставив службу по силам, взамен предоставив паек, денежное довольствие и место для жительства, а также «полный социальный пакет». Василий всю ночь совсем не спал, думая, что веселый землячок посмеялся над убогим, но утром следующего дня за ним приехала пролетка, куда Василия со всем почтением загрузили и отвезли во дворец.

А через несколько дней, отмытый, побритый, переодетый в чистое, даже с «Георгиевской медалью», что нацепили на шинель вместо украденной беспризорниками, Прохоров Василий, усаженный на крепкую тележку на маленьких колесах, снова отправился нищенствовать. Только сейчас его «христарадничество» проходило совсем на новом уровне. Пара крепких молодцов, со всем почтением, выгружала его из крытого фургона с горячей буржуйкой в тихом переулке, после чего парни внимательно смотрели, как их подопечный легко катясь по тротуары, выезжает в согласованное заранее место, где, поправив медаль на старенькой, но аккуратно заштопанной шинели, бросает перед собой солдатскую шапку и приступает к работе. Молодцы, убедившись, что с подопечным все в порядке, грозят кулаками кучке местных нищих, что опасливо кучкуются поодаль и убывают, развозить по городу остальных подопечных.

Василий с чувством превосходства смотрит на своих незадачливых конкурентов, после чего с достоинством смотрит на спешащих мимо прохожих, не забывая при этом, выкатить на своей тележке наперерез зажиточному пешеходу, требовательно протягивая ему навстречу шапку с виднеющимися на дне монетами и купюрами.

Прохожий, чуть не столкнувшись с наглым инвалидом, торопливо лезет в карман, бросает в шапку монету и спешит прочь. И никаких скандалов, ибо все заинтересованные лица знают, что этот наглый безногий входит в шайку ветеранов, что поставила выгодный процесс сбора подаяния в столице на новую высоту. Не все было гладко. Все хлебные места в столице давно поделены, и наглые пришельцы, которые, к тому же, не соблюдали никакой договоренности, а просто занимали места, которые им нравились, после чего, без всякой причины, могли исчезнуть с этого места, зачастую навсегда ломали все существующие договоренности уважаемых людей.

Попытки наказать и изгнать инвалидов в военной форме силами местных нищих жестко и безжалостно пресекалась группами здоровяков с дубинами, которые, не вступая в разговоры, били побирушек так, что некоторые из них впервые в жизни получили настоящие увечья и переломы.

Когда к решению вопроса подключились жулики, попытка подрезать военных уродов была меткой стрельбой из стоящей рядом, неприметной коляски, а когда воры собрались, выставив пару десятков бойцов с огнестрельным оружием, на встречу с ними приехал страшный мужик, в офицерской куртке, с гуттаперчевой маской вместо лица и в черных очках слепого, но с пулеметом «максим» в телеге и изготовившимся с стрельбе расчетом, накрытым от посторонних глаз куском брезента. К атакам на пулемет воры оказались не готовы, а офицер с искусственным лицом пообещал им тотальную войну, поэтому сейчас членов шайки нищих «Ветеран» городской криминальный элемент старались не замечать. Не останавливаясь на достигнутом, военные нищеброды пошли дальше. Тележка с безногим ветераном могла заехать в «чистый» ресторан или модный магазин, и обрубок человека в серой