Гарольд Койл - Крещение огнем Страница 28

Оказавшись в проеме, он огляделся и с облегчением увидел, что на другой стороне нет ни убитых, ни раненых мексиканских солдат. Но радость его была недолгой: с летного поля донесся рокот взлетающего вертолета. Хотя в душе у полковника остава­лась слабая надежда, что наконец-то прибыла группа Н, он знал: на самом деле это улетает Аламан. Мелькнувший вдали красно- белый вертолет "Белл-206" подтвердил его опасения.

Подавленный неудачей, Гуахардо стоял, следя за удаляющим­ся вертолетом. Все его старания, все жертвы его людей — все оказалось напрасным. Пусть Чинампаса больше нет, зато жив тот, чью власть он символизировал. А пока Аламан жив, он опасен.

Как будто для того, чтобы подчеркнуть его неудачу, с востока показался одинокий армейский вертолет. Он приземлился на покинутом поле и высадил часть группы Н.

Погруженный в свои мрачные раздумья, Гуахардо пропустил последний акт этой драмы. Зная, что Делапосу ни за что не удастся перебраться через мост, Чайлдресс приказал пилоту по­садить вертолет во дворе. Оба — и он, и пилот — знали, что там им грозит двойная опасность: и от своих, и от врагов. И все же американец рассчитывал, что неожиданное приземление верто­лета посреди двора поможет им выиграть достаточно времени, чтобы вызволить Делапоса и еще нескольких человек.

Рэвдел не знал другого: на его стороне была не только неожи­данность. Выполняя приказ Гуахардо, большинство солдат со­средоточились за стенами крепости, а саперы ушли из башни № 5. В итоге остались всего шесть мексиканских солдат, которые находились на позициях, откуда можно вести обстрел двора. Поэтому в этот момент двор из мясорубки превратился в самое безопасное для наемников место.

Внезапное появление красно-белого вертолета, опустившего­ся на середину заполненного дымом двора, подействовало имен­но так, как предполагал Чайлдресс. Не зная точно, чей это вер­толет, федералисты прекратили огонь. Скрывавшийся же в ка­зармах Делапос мгновенно смекнул, что задумал американец. Не теряя времени, он велел находившимся вместе с ним людям бе­жать к вертолету.

Как только наемники выскочили из казармы, несколько ос­тавшихся в доме солдат открыли огонь по людям, но не по вер­толету. Пока Чайлдресс из открытого иллюминатора обстрели­вал дом, Делапос распахнул заднюю дверь вертолета, вскочил в кабину, и крикнул пилоту, чтобы тот взлетал.

Возникла неожиданная заминка: в последний момент в каби­ну вскочил еще один наемник, а второй, промахнувшись, уце­пился за шасси вертолета. Другие застыли на полпути между казармами и взлетающим вертолетом, глядя, как он набирает высоту. Поняв, что их бросили, оставшиеся наемники поверну­ли назад, спеша в укрытие.

Оправившие от изумления солдаты принялись стрелять им вслед. Никто, однако, не стал стрелять ни по вертолету, ни по висящему на его шасси человеку. Машина скрылась так же бы­стро, как и появилась.

Потеряв последнюю надежду, наемники, оставшиеся в казар­мах, в башнях № 3 и № 4 и в конюшне, решили, что с них хватит. Солдаты, казалось, тоже утолили жажду убивать. И на этот раз, когда наемники вышли с поднятыми руками, никто не стал стрелять.

Чинампасу пришел конец, чего нельзя было сказать об истин­ной цели операции полковника Гуахардо — сеньоре Аламане.

Глава 7

Мужчина должен быть создан для войны, а женщина — для ублажения воина. Все прочее — вздор.

Ф. Ницше

Из окна кабинета подполковника Скотта Диксона открывал­ся вид на плац, расположенный перед зданием штаба дивизии. Он любил этот вид, особенно летом, когда многочисленные под­разделения отрабатывали там исполнение команд. В течение июня и июля не проходило недели без какого-либо торжественного мероприятия или подготовки к нему. Большинству здешних па­радов недоставало четкости и торжественности шествий курсан­тов военного института; тем не менее, они оставались лучшим бесплатным зрелищем в городе.

Что больше всего восхищало Диксона в парадах 16-й диви­зии, так это кавалерия и демонстрация полевой артиллерии. Конный взвод был сформирован по настоянию одного из быв­ших командиров, не желавшего отставать от другой базировав­шейся в Форт-Худе бронетанковой дивизии, имевшей такое под­разделение. Его предшественник, артиллерист, вдобавок к кон­ному, создал артиллерийский взвод из двух орудий по образцу парадного артиллерийского полувзвода, которым гордился Форт- Силт. Единственным различием было то, что артиллеристы Форт- Силта использовали орудия и форму эпохи Первой Мировой войны, а в 16-й дивизии имелись две гладкоствольные пушки "Наполеон" и зарядные ящики им под стать, а команды носили форму, относящуюся к эпохе Гражданской войны.

Две церемониальные части придавали парадам 16-й дивизии особый блеск, с которым могли соперничать немногие подразде­ления. Во время парада конный взвод, облаченный в темно-си­ние рубахи, широкополые "стетсоны" и небесно-голубые брюки с широкими желтыми лампасами, выстраивался слева от баталь­она или бригады. Артиллеристы в такой же форме, только с красными лампасами, занимали место слева от конного взвода. Создание парадных частей вызвало среди строгих приверженцев традиций оживленные дебаты, получившие название "большая лошадиная распря". По традиции, более старинный род войск должен занимать положение справа как наиболее почетное. По­этому офицеры-артиллеристы утверждали, что полевая артилле­рия, будучи более старинным родом войск, должна располагать­ся справа от конного взвода. Танкисты, коих в дивизии было большинство, настаивали, что почетное положение должно при­надлежать им. Пехотные офицеры, бывшие в дивизии на поло­жении третьего ребенка в семье, склонялись то в одну сторону, то в другую, в зависимости от мимолетных симпатий и антипа­тий. До тех пор, пока Диксон не стал начальником оперативного отдела штаба дивизии, местоположение кавалерии и орудий ар­тиллерийского взвода произвольно определялось офицером, ко­мандующим парадом.

Как только Скотт вступил в эту должность, к нему явились два шустрых пробивных майора по делу о "большой лошадиной распре". Явно желая свалить решение этой каверзной проблемы на нового человека, они загнали Диксона в угол и попытались убедить его в том, что артиллерия должна находиться справа. Подполковник, озадаченный их серьезностью в столь простом, на его взгляд, деле, с ходу принял решение. Не дав им исчер­пать все доводы, он поднял правую руку, попросив тишины, и объявил: поскольку он — офицер-танкист, и 16-я дивизия была и остается бронетанковой, справа будут находиться лошади, и точка. Так, в первый же день, он единолично прекратил "боль­шую лошадиную распрю" и получил репутацию офицера, кото­рый не терпит и не допускает пустой болтовни ни в каком виде.

Теперь, год спустя, Скотт ощущал удовлетворение каждый раз, когда видел, как мимо него церемониальным маршем про­ходят конный взвод и артиллерийские расчеты. И хотя он при­нял решение без всяких серьезных раздумий, оно оказалось вер­ным, и это сразу бросалось в глаза. Кавалеристы, под началом своего взводного и знаменосца, двигались во главе, как и при­стало коннице. За ними следовали пушки, тяжелая артиллерия, предназначенная для того, чтобы убивать. Замыкал шествие фур­гон с боеприпасами, запряженный четверкой мулов, и собака, которая, считается, цриносит счастье.

Миновав трибуну, батальон или бригада, участвовавшие в параде, и дивизионный оркестр смещались в сторону, конный взвод разворачивался и возвращался, чтобы выстроиться в стрел­ковую цепь, с пистолетами наготове. Пушки артиллерийских расчетов поспешно подвозились сзади, орудия снимали с перед­ка и готовили к бою. Каждая пушка, по команде командира расчета, давала два залпа. После того как стихал грохот второго залпа, командир конного взвода поднимал саблю, давая сигнал горнисту трубить атаку. Пришпорив коня, взводный кричал: "В атаку!", — так чтобы слышали все, и во весь опор вел свой вытянувшийся в одну линию взвод через плац под звуки дивизи­онного оркестра. Артиллеристы, подняв орудия на передок, га­лопом следовали за конным взводом. Проезжая мимо аплодиру­ющей толпы, они приветственно махали шляпами. И в заключе­ние в арьергарде проезжал фургон со скоростью, которую толь­ко можно было выжать из четверки мулов.

Сколько раз Скотт ни наблюдал это зрелище, оно неизменно наполняло его сердце радостью. Как и большинство офицеров, он был консерватором, и усматривал в соблюдении традиций, порядков и правил, определяющих военную службу, залог на­дежности и успеха. Конный взвод и артиллерийские расчеты олицетворяли для него связь с прошлым, — с той более простой эпохой, когда каждый понимал, что значит быть солдатом. "Ка­кой замечательной была бы армейская жизнь, — размышлял Диксон, — будь у нас одна забота: отлично держаться в седле, точно стрелять и уметь вести за собой людей".