Клубок со змеями - Павел Сергеевич Марков Страница 28

— И ради этого дерьма ты убиваешь невинных людей!

— Я делаю это для будущего Вавилона, — холодно отрезал Бел-Адад, — только это имеет значение. И если ради процветания Междуречья мне потребуется убить еще столько же невинных — я сделаю это без колебаний.

— Безжалостный змей! — рявкнул я, ударяя кулаком по медным прутьям решетки, не обращая внимания на липкую мочу.

Не дрогнув лицом, храмовый писец сделал пару шагов назад, вступая в сумрак коридора подземной темницы:

— Я вижу, дальнейший разговор не имеет смысла. Ты утратил способность здраво размышлять.

— Скользкая, поганая тварь! — мой голос сорвался на хрип.

— Можешь орать, сколько вздумается, Саргон. Моя встреча закончена, — бросил Бел-Адад, разворачиваясь, чтобы уйти. — Да хранят тебя боги в твоем последнем пути.

Он полностью растворился во мраке, и вскоре его шаги стихли вдали, оставив меня в полной тишине, если не считать вялое потрескивание факелов. Закрыв глаза, я прислонился лицом к холодным прутьям темницы, ощущая, как груз отчаяния и одиночества начинает продавливать плечи, вынуждая опускаться все ниже и ниже…

[1] Этимму — в шумеро-аккадской мифологии духи, не находящие покоя; души умерших, не погребенных надлежащим образом.

[2] Тиамат — в шумеро-аккадской мифологии женское олицетворение первобытного океана-хаоса соленых вод, из которого родилось все (в том числе и боги).

13

Я молча сидел, уставив невидящий взор в стенку, переваривая услышанное.

«Насколько же мы все ничтожные смертные. Сильные мира сего используют нас в своих играх, словно кукол, дергая за ниточки. А когда кукла приходит в негодность, то ее просто выбрасывают… или уничтожают. В этом есть лишь одно утешение — мне представилась честь стать куклой в крупной игре. Конечно, это слабое утешение, но лучше, чем никакое, верно? Завтра последняя ненужная кукла присоединится к остальным…, но ведь я не хотел так просто сдаваться, нельзя опускать руки!.. Хотя, теперь уже не знаю».

Мне вдруг стало все равно. Исчезла ярость. Чувство несправедливости и жажда возмездия. Осталась лишь пустота. Будто терракотовая лампа, масло которой выгорело в миг. Да и что я могу? Завтра придет этот ублюдочный ассириец, выпустит мне кишки самым изощренным способом, уж Бел-Адад явно попросил его об этом, а остатки закопает за городом на радость червям. К тому же, кувшин «аккадского вина» разбит, и у меня больше нет подручных средств для какой-либо защиты. Я устал. Никогда так не уставал в своей жизни. Я настолько хочу отдохнуть, что смерть жду с избавлением…

«Это неправильно, ты должен бороться! — возбудился внутренний голос, но был бесцеремонно прерван сознанием, — о, заткнись! Хоть что-то в своей жизни я сделаю неправильно».

Я повернулся на бок и закрыл глаза, подложив руки под голову, мысленно заглушая потуги внутреннего голоса воззвать к действу. Сон пришел так быстро, словно завтра мне предстояло пережить очередной обычный день, а не оборвать жизнь под ударами клинка безумного тюремщика.

Я спал так крепко, что проснулся лишь тогда, когда Тегим-апал уже открывал дверь моей камеры.

— Как спалось, дружок? — ехидно спросил он, лязгая решеткой.

— Нормально, — ровным тоном ответил я, разминая затекшие руки.

Тегим-апал был слегка озадачен моим спокойствием и отсутствием страха на лице. Он привык, что осужденные трепещут перед ним, моля о пощаде или быстрой смерти.

— Пришло время отправиться в последний путь, братец, — прошипел он.

Я заметил, что в одной руке ассириец держит грязный и пыльный мешок. Никакого оружия при нем не было.

— Не по закону, — спокойно произнес я.

Ассириец озадачено уставился на меня:

— А ну-ка повтори, а то я что-то не расслышал?

Я вздохнул:

— Не по закону. Я точно слышал, что жрец приговорил меня к смерти от меча, а не от мешка из-под гнилых овощей, — и посмотрел прямо в его злобные глаза, — неужели ты такой тупой?

Я ожидал, что сейчас Тегим-апал набросится на меня, применив самые жестокие приемы нанесения увечий, на какие только способен его, жаждущий насилия, разум. Я надеялся привести ассирийца в ярость, усыпить бдительность, что дало бы возможность повалить тюремщика на пол и попытаться задушить цепью. Да, это навряд ли поможет мне выбраться отсюда, но я, хотя бы, прихвачу в загробный мир ашшурского мерзавца. Его наверняка там уже заждались все замученные жертвы.

Однако я просчитался. Тегим-апал сохранил внешнее спокойствие, хотя глаза его злобно сощурились. Он медленно опустился передо мной на корточки, внимательно следя за каждым возможным движением, а затем прошелестел мне прямо в лицо.

Из его рта несло пивом:

— Нет, дружок, это ты своим маленьким умишком никак не сообразишь, что происходит. Вот это, — он потряс мешком перед моим опухшим носом, — сейчас я надену на твою голову. Затем вывезу за город и уже там как следует позабавлюсь. Не собираюсь я марать твоей мушкенской кровью пол и стены темницы. Отмывать ведь замучаешься!

«А, так, значит, это ты здесь устраиваешь влажные уборки! Ну, тогда тебя ждет неприятный сюрприз в одном из уголков камеры. Да и „аккадское вино“ тут, ненароком, разлилось…».

Учитывая обстановку, мысли в моей голове сменялись со скоростью света.

«Может все-таки попытаться придушить его цепью? Да нет, бесполезно. Он свернет мне шею еще до того, как я двину рукой. Но какая разница? Я все равно умру — сейчас или чуть позже».

Размышления заняли всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы Тегим-апал что-то заподозрил. Когда я пошевелился в попытке принять более удобную позу, он быстро выбросил вперед правую руку, откидывая растопыренной ладонью мою голову к стенке. Затылок сильно ударился о кирпичную кладку.

Перед глазами все поплыло.

Проваливаясь во тьму, я услышал шелестящий голос ассирийца:

— А я не так туп, как бы тебе хотелось, братец.