Юлия Латынина - Саранча Страница 29

Лешка всхлипнул. Будь он немного более подкованным в этих вопросах, он бы и сам мог сообразить, что никто его убивать не собирался. А если бы собирался — вряд ли бы москвичи приперлись на четвертый этаж «хрущобы», через не ночной еще двор, в котором их могли углядеть несколько свидетелей… Но Лешка не был квалифицированным человеком, он был молодым безусым вневедомственным ментом, и шокер, поднесенный к мужскому достоинству, начисто отбил у него всякую соображалку.

— Поехали, — сказал Муха.

— Куда?

— К твоему Михаилу.

Сильные руки помогли Лешке встать. Меж бедер отчаянно болело, Лешка шатался от пережитого страха и унижения. Московский бандит скользнул с подоконника, как ленивая анаконда, перед Лешкой мелькнула волосатая рука москвича с узким запястьем и короткими сильными пальцами, и тут же Лешка, скосив глаза, увидел в своей потной ладошке две бумажки зеленого цвета.

— Гонорар за посещение зубного врача, — сказал Муха.

Михаил жил в южной, промышленной, части города, в районе с красноречивым названием Шанхайка. Шанхайка сплошь была застроена двухэтажными деревянными бараками, вдоль бараков тянулись огороды, засыпанные в это время года снегом.

Московские гости предусмотрительно оставили свои тачки за два квартала от цели. Дальше шли пешком. Дом, в котором жил Михаил, был желтый и длинный, как змея, барак, с выбитой лампочкой над покосившейся дверью и запахом блевотины и газа в подъезде. Лешка вместе со спутниками поднялся на второй этаж. На крошечной площадке располагались аж три двери, Лешка позвонил в крайнюю. Двое москвичей прижались к стене, Муха остался на площадке между первым и вторым этажом.

Двери в Мишкину квартирку были тонкие, резкий писк звонка был слышен очень хорошо. В квартире никто не пошевелился. Лешка нажал кнопку еще, потом стукнул в дверь.

— Эй, Мишка! — заорал он. — Гости пришли! Открывай!

Дверь в противоположном конце площадки открылась, из нее выглянула толстая старуха в байковом халате и шерстяных носках.

— Чего буянишь, — сказала она. Вгляделась и добавила:

— Это ты, Леша?

— Да, мы к Мише пришли, — откликнулся один из бультерьеров. — А его что, дома нет?

— Да не, вроде никуда не уходил, — подозрительно сказала старуха

Муха поднялся на площадку.

— Свет у него в окне горит, — сказал москвич.

Лешка позвонил еще раз. В квартире ничего не пошевелилось. Муха подошел к двери. Дверь была старая, фанерная, из двух узких половинок, которые распахивались внутрь. На лестнице было темно, единственный свет проистекал от глядевшего в чердачный проем фонаря, и внимательный взгляд мог заметить тоненькую полоску света, пробивавшуюся сквозь щель между дверью Мишкиной квартиры и полом.

— Может, он пьяный спит? — высказала предположение бабка из соседней квартиры.

Муха молча примерился и прыгнул. Лешка видел такие по-балетному четкие прыжки только по видаку, да еще один раз, когда всю их группу вывезли за пятьдесят километров на соседний военный полигон. Там, на полигоне, им неведомо зачем дали пострелять из автомата (все равно автоматов у охраны не было,да и не должно было быть, благо АМК неприспособлен для стрельбы в городских условиях). А потом седой пятидесятилетний инструктор с неожиданной для его веса грацией показывал, как кидать людей через себя, и крутил такую же великолепную «вертушку».

Ребро обутой в щегольский ботинок ноги в прыжке ударило по самой серединке двери. Створки лопнули, как лопается спелый стручок фасоли. Дверь распахнулась, обнажая грязную, напоминающую сени прихожую, единственной обстановкой которой были два мешка картошки и прислоненная к стене «запаска» от «газели».

Муха первым вошел внутрь. Любопытная бабка из соседней квартиры последовала за ним.

Миша Кураев висел в крошечной кухоньке. Прочная нейлоновая веревка была зацеплена за змеившуюся под плинтусом трубу отопления, под трубой валялась трехногая табуретка. В кухне было темно. От раскрытой двери тело Миши стало тихо раскачиваться, поворачиваясь к Леше высунутым языком и вытаращенными глазами, мертво блеснувшими в свете уличного фонаря.

Соседка тихо вскрикнула.

— Телефон в этой конуре есть? — спросил Муха.

— Нет. Надо в магазин идти…

Муха вынул из кармана мобильник.

— На, тезка, позвони в ментовку, — сказал он.

В кухоньке стоял запах несвежей еды и тараканов, и Лешка обратил внимание, что ширинка у мертвого была совершенно мокрая.

Валерий переоценил свои силы. Он действительно устал, как собака, голова слегка кружилась, и, как он не берегся, Мирослава несколько раз задела его раненое плечо. Спустя час он лежал, совершенно вымотанный, на широких простынях в номере, и рядом, по-щенячьи прижавшись к нему, лежала Мирослава. Девушка не была особенно опытна. Скорее всего,кроме Колуна, у нее еще никого не было, и Нестеренко мог поклясться, что Колун был еще менее уверенным любовником, чем Валерий сегодня ночью. Эта мысль Сазану не очень-то понравилась. Двое самых жестоких его ребят были импотентами.

— А кстати, — спросил Валерий, — откуда ты знала, как меня зовут?

— Так. В городе говорят.

— А что еще говорят?

— Что ты — московская «крыша» комбината.

— Зачем комбинату московская «крыша»? — лениво спросил Валерий. — Он лекарства продает за бугром, а делает их в Тарске.

— Говорят, что это ты убил Игоря Нетушкина, — сказала Мирослава. — Он хотел свалить в Америку, а ты его и убил.

Нестеренко помолчал. Интересные, однако, слухи ходят по Тарску… Особенно в окружении Колуна. Валерий в темноте нашарил на тумбочке пачку сигарет.

— Мне тоже дай, — попросила Мирослава.

— Девушкам курить вредно.

— Дай, пожалуйста…

Валерий молча протянул сигарету.

— Ты Игоря знала? — спросил Валерий.

— Мы с Яной… так, немножко подружки.

— Почему ты не едешь в Москву? Ты хорошо поешь.

Мирослава не ответила.

— Потому что Семен — здесь? Так?

Мирослава молчала. Довольно долго. Потом тихо проговорила:

— Он меня проиграл Спиридону. В карты,

— Давно? — глупо спросил Валерий, потому что надо было что-то сказать.

— А ты бы мог убить Семку, как ты убил Нетушкина?

— Я не убивал Игоря. Я приехал найти его убийц.

— А если Нетушкина убил Семен?

Валерий молча привлек девочку к себе, поцеловал в короткие жесткие волосы.

— Давай лучше спать, — сказал он.

Он проснулся в середине ночи. Зеленые цифры будильника показывали полчетвертого утра, из-под задернутых штор выбивался желтый свет фонаря. Постель рядом была пуста — Мирославы не было. Валерий пошарил рукой и нащупал женские трусики на полу возле кровати

Валерий встал, накинул халат и прошел в ванную.

На счастье Валерия, в номере стояла не какая-нибудь джакузи, в которой легко утопиться с головой, а обыкновенная импортная ванна из зеленого фаянса, с толстым никелированным краном Мирослава спала в ванне, запрокинув голову и закрыв глаза. Вода в ванной была вся красная.

Через несколько секунд мокрая Мирослава лежала на кровати, и кровь из порезанных запястий сочилась прямо на мокрые простыни Валерий, ругаясь самой черной руганью, бинтовал запястья девушки, пустив для этих целей на тряпки случившееся под рукой одеяло.

На стук в стенку в номер вскочил полуголый пацан со стволом в руке.

— «Скорую»! — заорал Валерий. — Если она помрет, то нас всех к черту тут завтра замочат!

Колун примчался в больницу через двадцать минут после того, как туда привезли Мирославу: видимо, у него был стукачок в гостинице, больше с такой скоростью Колуну было взяться неоткуда. Он влетел в приемный покой в окружении, по крайней мере, полдюжины лбов, вцепился в Валерия, который нервно курил в коридоре, и заорал:

— Ты что с ней сделал, подонок?

Валерий молча смотрел на него.

Колун отшвырнул Валерия в сторону и побежал в палату. Нестеренко, неторопливо докурив сигарету, шагнул вслед за ним.

Палата была одиночная и даже отремонтированная: в ней леживали на обследовании всяческие шишки и даже сам губернатор. Последнее событие всегда широко освещалось в прессе на предмет приверженности губернатора родным пенатам. В палате было темно. Мирослава по-прежнему была в глубоком обмороке. Семен Семеныч сидел на корточках около кровати и тихо целовал забинтованное запястье девушки. Он делал это довольно долго, потом повернулся, оглядел Нестеренко и сказал

— Выйдем.

Место для разговора нашлось в пустой ординаторской. Уже отворяя дверь, Колун что-то вспомнил и спросил:

— Кто платил за палату?

— Я.

— Ты переспал с ней?

— Ну я же не могу отказать даме, — безо всякой усмешки сказал Валерий.

— Она не дама, — спокойно произнес Колун. — Она… она моя невеста. Понял?