Дмитрий Черкасов - Парижский десант Посейдона Страница 29

Набравшись наглости, Гладилин потребовал женщину. Ему не хотелось секса; более того – измененная внешность серьезно поколебала его уверенность в собственных силах. Казалось бы, не о чем волноваться – ан нет. Не зря говорят, что если изо дня в день по сотне раз улыбаться в зеркало, то рано или поздно эта улыбка прилипнет и станет по-настоящему весело. И зря считают, что от многократного повторения слова «сахар» во рту не станет слаще. Очень даже станет. Гладилин видел в зеркале отталкивающего старика и постепенно начинал себя чувствовать как старик.

Он сделал заказ, чтобы проверить, насколько далеко может пойти в своих житейских пожеланиях.

Лощеный хлыщ сокрушенно покачал головой:

– Нет, это невозможно, герр Санта. Пока невозможно, в этих стенах. Чуть погодя – пожалуйста, вся Франция к вашим услугам, у ваших ног. Наберитесь терпения, осталось не так долго. Скоро вам устроят экскурсию, в том числе и на плас Пигаль, если пожелаете, и там исполнят ваши самые дикие и изощренные фантазии.

Гладилин промолчал, ибо на данный момент самой «дикой» его фантазией было медленное, вдумчивое убийство этого приятного во всех отношениях человека. Желательно с расчленением.

Демон, направлявший его, начиная с Ладоги, скрылся в тени и помалкивал. До сих пор капитан не осознавал его присутствия и лишь сейчас понял, что еще недавно в его сознании присутствовало нечто, на что он мог опереться; теперь же разверзлась пустота. Использованное и брошенное «я» Гладилина заполошно озиралось в поисках заступника. Однако Коневецкий дьявол держался тихо, не видя для себя занятия. Он не нанимался спасать капитана, он был готов укреплять его волю при возможности творить разрушения, но в этих хоромах разрушать было нечего – не имело смысла.

Шторы опущены, в окно не выглянешь.

Словно в издевку, возле него поставлено кресло – явно насиженное. Кто-то часами дремал в этом кресле и морщился от суставных болей при случайном движении. Гладилин вдруг явственно увидел этого неизвестного и признал в нем себя самого.

Он решил обходить кресло стороной.

К вечеру произошло неожиданное: явился хлыщ и вручил ему парабеллум.

Капитан до того удивился, что не сразу взял оружие. Он поднял на хлыща изумленные глаза. В них читался вопрос: ты уверен? Не боишься, что я сию секунду превращу тебя в кровавое сито?

Тюремщик был проницательной личностью.

Он тонко улыбнулся и склонил голову набок:

– Мы, конечно, не можем вам полностью доверять, Санта, и нет никаких гарантий, что вы не угостите меня пулей в спину. Но мы полагаемся на ваш рассудок. Никакая даже самая надежная цитадель не бывает стопроцентно укрепленной. Вы же с чистой совестью может считать нас союзниками – никто не стал бы без надобности подвергать вас столь трудоемким процедурам.

Все это Гладилин уже слышал.

Акцент собеседника раздражал его.

– Ваша надобность мне непонятна и подозрительна. Я не могу отделаться от мысли, что выступаю в роли наживки.

Валентино, отлично слышавший весь разговор из подвального помещения, недобро усмехнулся. Переводчик, сидевший в операторской, был мастером своего дела и передал даже интонации.

Лютер же понимал, что долго водить капитана за нос у него не получится.

Но долго, скорее всего, не придется.

Временный выход из строя колеблющейся пластины утвердил его в этой мысли. Кроме того, у него были сведения об активизации деятельности Моссада и, вероятно, BND. Может быть, и кого-то еще. По набережной шатается пропасть зевак; их отслеживают, но всех не проверить даже с его возможностями. Израильский спецназ не любит тянуть волынку, дорогих гостей можно ждать с минуты на минуту.

Не разобравшись в спешке, израильтяне выкрадут Гладилина, и Лютер не станет им слишком препятствовать. Для порядка придется немного пострелять, но серьезных проблем чинить не следует. Пусть забирают этого маньяка-душегуба и убираются. Однако Лютер очень надеялся, что мнимого Валентино не похитят, а прикончат на месте. Тогда Моссад успокоится, а он отправит к праотцам настоящего Баутце и преспокойно займет его место в организации, на котором принесет куда больше пользы, чем на теперешнем. Он давно вынашивал эти планы.

Можно было бы обойтись и без всей этой дикой инсценировки. Придушить старика подушкой – и весь разговор. Но в организации еще хватает выживших из ума ветеранов, и им такое дело не понравилось бы. Они болезненно подозрительны. Они пользуются влиянием и, главное, имеют солидные средства – в отличие от Валентино. Приходится мудрить... на черта ему иначе сдался этот полоумный русский?

Внезапно Лютер понял, в чем его промах.

Санта не знал ни одного иностранного языка. Стоит ему залопотать на своем варварском наречии – пиши пропало...

Отрезать язык?

Лютер запросто пошел бы и на такое, но это будет уже чересчур. Надо действовать как-то иначе.

Он задумчиво смотрел на Гладилина, про себя выбирая для него очередного лекаря.

– Вы говорите глупости, Санта, – сказал он, стараясь выглядеть уязвленным. – Такие наживки нам не по карману.

– Ну-ну, – хмыкнул Гладилин. – Вы очень кстати обронили слово «нам».

– Обронили? – Лютер наморщил лоб. Слово было ему незнакомо.

– Произнесли.

– А, понятно, – морщины разгладились. – Что же вас удивило?

– Ничего не удивило. Я хочу знать, кого вы имеете в виду. По-моему, уже пора. До некоторых пор я полагал, что сотрудничаю с германской разведкой. Но последние события заставили меня усомниться. Я имею некоторое представление о деятельности государственных служб.

– А какая вам разница? – искренне удивился Лютер. – Позвольте напомнить, уважаемый Санта, что вы, грубо говоря, убийца, уголовный преступник. Государственные службы не очень любят связываться с подобными вам элементами. Это вам повезло, что до вас не добрался тот же фон Кирстов...

– Кто? – не понял Гладилин.

– Неважно. Ему вас уже не достать. Живите в свое удовольствие и не омрачайте себе жизнь вопросами, на которые я не вправе ответить.

– Ожидаемо, – кивнул капитан.

Лютер тем временем уже определился с новыми манипуляциями. Бедняга страдает. Что ж – пускай и дальше омрачает вопросами жизнь, но только себе самому, а не Лютеру. Больше у него не будет возможности их задавать.

Пожалуй, он поторопился с оружием. Вооружить Санту конечно, был резон – если он положит пару евреев, то это только на пользу. Но хорошо бы немного повременить. Ладно, что сделано, то сделано.

– Какие-то пожелания? – учтиво осведомился Лютер, давая понять, что разговор подходит к концу.

– Не хлопочите. Мне ничего не нужно. Я уже и так сыт по горло.

Пробудившаяся гордость взяла свое. Теперь у Гладилина пистолет, и он чувствует себя чуть увереннее. Задремавший демон очнулся и принялся вынашивать смутные планы, выискивая подходящую жертву.

Лютер вышел, замок защелкнулся. «У тебя слишком узкое горло, если ты уже сыт, – подумал Лютер. – Придется расширить...»

...Гладилин, внезапно придя в исступление, сильно наподдал кресло, и оно уехало в дальний угол, едва не свернув по пути антикварный столик. Капитан стоял посреди комнаты, тяжело дыша и сжимая в руке парабеллум. Он еле сдержался, чтобы не разрядить обойму в большой телевизор.

– Он в ярости, – сообщил Лютеру оператор, ведший видеонаблюдение. – Я бы на вашем месте не заходил к нему в ближайшие час-полтора.

– Занимайтесь своим делом, – огрызнулся Лютер.

Он зашел к Гладилину через сорок пять минут.

К тому моменту капитан уже лежал, распростертый на полу, и крепко спал. Из его шеи торчала маленькая шприц-пуля с оперением.

Врач-хирург дожидался внизу, во втором этаже расторопно готовили мини-операционную.

...Когда несколькими часами позже капитан в очередной раз очнулся из забытья, он обнаружил в себе новое качество – вернее, отсутствие старого. Из-за раскромсанных голосовых связок вкупе с перерезкой гортанных нервов он не мог больше произнести ни слова, только хрипло каркал да кашлял, выхаркивая розовую пенную мокроту.

Фургон порывисто снялся с места и спешно покинул место кровавой бойни.

Но далеко не уехал: через пару кварталов Мадонна свернула в безлюдный переулок и дальше, в один из знаменитых питерских дворов-колодцев.

Современный вид фургона разительно контрастировал с сумрачной достоевщиной, но местные жители давно привыкли к такого рода несоответствиям и не обратили на приезд Первой боевой группы никакого внимания.

Олег Васильевич Мещеряков, закованный в наручники, сидел на полу и все сильнее проникался случившимся. Его уверенность в надежности выбранной линии защиты серьезно поколебалась. Он видел, что имеет дело не с обычными представителями правоохранительных органов, развести которых не так трудно, как может показаться. И он постепенно начинал постигать, что в обществе этих людей ему, пожалуй, бессмысленно полагаться на адвокатов.