Андрей Таманцев - Гонки на выживание Страница 3

— Вспомнили! — буркнул Пастух. — Кое-кто, между прочим, и не забывал.

— Ладно, — сказал Док. — Может, и так. Принимаю как рабочую гипотезу.

Солнышко припекало, стадион быстро пустел. Над полем повисла тишина.

Пастух, сощурившись, смотрел на дальние трибуны.

Грязь вокруг была несусветная, как на свалке. Всюду валялись скомканные початые банки и бутылки из-под немецкого и датского пива, пустые раздавленные стаканчики, разноцветные бумажные флажки, над рядами пустых скамеек летали обрывки газет, пестрые программки… Только кое-где виднелись темные фигурки стариков и старух с мешками и сумками-колясками — шерстили по рядам, рыскали под скамьями, собирали бутылки.

Они сидели и ждали, когда рассосется народ. Артист почему-то все время беспокойно крутил головой, поглядывал по сторонам, словно принюхиваясь к чему-то.

— Ты чего? — спросил его Муха и невольно тоже оглянулся. — Увидел, что ли, кого?

— Да так… — пожал плечами Семен. — Сам не пойму… Не по себе как-то.

— А-атставить разговоры! — отрезал Пастух. — Мы тут ради дела, так? Ну так делом и займемся.

Решено было отправить двоих. Кинули жребий — кому идти. Сосредоточенно и серьезно тянули спички. Выпало Артисту и Мухе.

— Не подкачаете? Народ верит в вас, — сказал Док и значительно поднял к ярко-голубому небу указательный палец.

— Будьте благонадежны, — заверил Артист. — Товарищ и не пикнет.

— Не хвалися, идучи на рать… — заметил Док. — Ты хоть был там? Видел? Это же крепость… — Нет таких крепостей… — Прекратить базар! — оборвал Пастух. — Давай, Иван, малюй схему. А вы вникайте. Чтоб без проколов!

— Зрите сюда. — Перегудов извлек из кармана куртки блокнот и шариковую ручку. — Цель вот здесь, в дальнем здании, на третьем этаже. Объект нешутейный.

Крутые омоны. Но просочиться на территорию — семечки. Основной вопрос — попасть в отделение и выбраться с ним обратно в город. Вся надежда на внезапность, ну и на твой, Сема, бессмертный талант.

— И не вздумайте пустыми вернуться, — прищурил глаз Пастухов.

— Будем ждать вот тут, за углом. — Док начертил крестик на своем планчике.Только отгоним «форд» Боцмана на стоянку — и за вами. Ладно, вперед, марш! Долгие проводы — лишние слезы.

Через два часа Артист и Муха в превосходных итальянских костюмах и дорогих галстуках вышли из такси на другом конце Москвы в районе между Сокольниками и Преображенкой и провели беглую рекогносцировку.

Осмотр местности не порадовал. Забор, означенный на схеме Дока тоненькой синей ниточкой, оказался серой бетонной стеной почти трехметровой высоты. На сотни метров тянулась она, окружая территорию старой психиатрической больницы.

Для них такая преграда была, как говорится, на раз. Но сейчас надлежало применить в «боевой обстановке» совсем иные навыки и приемы.

Как и предупреждал доктор Перегудов, у больничных ворот прогуливалась усиленная охрана — несколько здоровяков в камуфляжной форме с короткими автоматами «каштан» на плече.

Предосторожность не лишняя: время сейчас лихое, а старая психушка, что на улице Матросская Тишина, вплотную соседствовала с не менее мрачным одноименным учреждением — известной не только всей Москве, но и всей России следственной тюрьмой.

Оба сопредельных спецобъекта с известных пор охранялись особо строго и тщательно. Психушка, как, впрочем, и все столичные больницы, — с первых дней чеченской войны и после нашумевших московских взрывов и угроз Радуева и Басаева.

А угрюмый высоченный тюремный замок СИЗО — после фантастического побега киллера Солоника.

— Та-а-ак, — протянул Мухин. — Без гранат не прорвемся.

— Да, брат. С наскока не возьмешь. Пойдем простым советским путем.

Переговоры беру на себя.

— С «каштанами» не договоришься, — вздохнул Олег.

Артист хмыкнул:

— Не трепыхайся, Муха! Мы при оружии куда большей убойной силы.

Он прижал к груди пышный букет роскошных роз и решительно направился к воротам больницы.

Послеполуденное солнце палило нещадно. Но разомлевшие омоновцы были начекуленивой хозяйской поступью шагнули навстречу неурочным посетителям. Широко расставив на американский манер ноги, загородили проход.

— Больница закрыта — мертвый час… — уминая жевательную резинку, процедил один из них. В то же время он оценивающе рассматривал превосходно одетых Артиста и Муху. — Вход строго по пропускам.

— "Вот братан меня встречает у ворот… — засмеялся Семен, цитируя Галича, — он меня за опоздание корит… Говорит: скорее выпьем по одной, мертвый час сейчас у психов, говорит…"

— Чего-чего? — набычился грозный страж. — Какой я тебе братан?

— Эх, сержант! — укоризненно покачал головой Артист. — Что ж ты, блин, песен народных не знаешь?

— Чево-о? Какие еще песни?

— А вот послушай, — подмигнул Артист и затянул вполголоса:

«Дубняка» я взял пол-литра, косхалвы,

Пиво «Рижское» и керченскую сельдь,

И поехал я в Белые Столбы,

На братана да на психов посмотреть…

Охранники при оружии и дубинках подозрительно уставились на певца. И Злотников, поманив их поближе, допел до конца знаменитую когда-то песенку.

Парни разулыбались, загоготали, расслабились.

— Короче, все, как в песне, — закончил Семен. — Тут у нас, парни, брат лежит.

Брат по оружию. Мы мигом. Только цветочки отдать да передачу. Пусть подкормится.

О'кей?

Омоновцы мгновенно посуровели.

— Ты нам тут петь кончай, понял? Сказано: пропуска гони!

— Есть и пропуска, — миролюбиво сказал Артист, понимающе глядя в их сытые физиономии. — Даже постоянные… Держите!

Тут произошло как бы легкое общее замешательство, в солнечном луче на миг мелькнул зеленоватый узор вокруг «двадцатки» на уголке приятно шуршащего шелковистого «пропуска» — и в ту же минуту посетители уже оказались на территории психиатрической больницы.

— Вот за что я люблю наши времена! — заметил Семен, когда они быстро зашагали по асфальтовой дорожке, держа азимут согласно маршрутной карте, начертанной Доком. — Заметь, Муха, несмотря на жуткие строгости, насколько людям стало легче понимать друг друга!

У входа в больничный корпус, означенный на плане звездочкой, тоже маялся на часах дежурный в камуфляже, но и он, в подтверждение жизненных наблюдений Артиста, оказался человеком на удивление чутким и понимающим.

Второй этаж, третий… А вот и вывеска рядом с белой дверью: «Кризисный центр. Отделение реабилитации».

— Ага! — сказал Артист.

Муха потянул ручку, но дверь, как и предсказывал Перегудов, оказалась запертой. Стерегли пациентов бдительно.

Артист нажал на кнопку звонка. Однако никто не появился. Что ж, мертвый час на то и мертвый час.

Они оглядели маленький холл — жалкие пальмочки, мягкие кресла, акварельные цветочки и пейзажики на стенах… Все окна, как и лестничные пролеты, были предусмотрительно забраны прочными толстыми решетками и стальной сеткой, окрашенными белой краской. Такие, значит, здесь действовали правила и порядки.

Да и понятно: ведь здесь, в этом «кризисном» пытались таблетками и уговорами спасти безутешных печальников и возможных самоубийц.

— Время — деньги, — сказал Артист. — Даже в желтом доме. Ускорим ход событий…Он снова и куда настойчивей надавил на звонок.

Наконец в дверном замке с той стороны что-то лязгнуло и перед ними предстала важная дама в белоснежном халате.

— Вы что трезвоните, молодые люди? Как вы сюда попали? Вход в отделение строго воспрещен! Кто вы такие?

~ Это вам, доктор! Здравствуйте! — Артист одновременно смущенно и чарующе улыбнулся, шагнул навстречу и порывисто протянул ей огромный букет. — Вы столько сделали для нас! Вы спасли мою девушку… Таню Иванову, помните? Она тут лежала у вас… Прошлой весной… Мы еще о ней с вами в кабинете говорили — помните?

Взволнованная искренность его интонации обезоружила бы любого.

— Иванова? — опешила даже эта тертая-перетертая психиатриня. — Подождите… подождите… Какая еще Иванова? У меня этих Ивановых знаете сколько перебывало?

Однако, ошеломленная благородным натиском, она уже обеими руками еле удерживала тяжелый букет благоухающих роз.

— Да вы сейчас вспомните… — взволнованно говорил Артист, — ее трудно забыть… Дела любовные, ошибки молодости… Вы не уделили бы мне буквально десять минуточек? Ну хотя бы пять. Ведь все тогда из-за меня получилось, понимаете… — Ну… — профессионально озаботилась женщина-психиатр и, отступив на шаг, пропустила Семена в дверь ординаторской. — Что же, коли так, зайдите, пожалуйста.

Только напомните все-таки… Полуобернувшись, Злотников успел глазами подать товарищу едва заметный знак: действуй!

Муха обнаружил того, к кому они шли, на койке в двухместной палате. На счастье, он был один. Лежал ничком, уткнувшись в подушку, и сопел в обе ноздри.