Владимир Михановский - Вершины держат небо Страница 3

– Тут сложные межклановые отношения.

– Никого не пощадили. Вот, полюбуйтесь.

Машина въехала в селение, о котором говорил комбат несколько минут назад. По обе стороны дороги стояли обгорелые остовы домов, слегка припорошенные снегом. Изредка торчали черные трубы русских печей – в основном для выпечки лепешек пользовались плоскими печками – тандырами. Кое-где стояли остовы сгоревших дотла машин, изуродованная сельхозтехника.

Трупов нигде не было видно.

– Чеченцы не оставляют своих трупов.

– Знаю.

Они разговаривают с большим трудом – мотор ревет и грохочет, преодолевая перепады. Приходится кричать.

Вскоре мертвое селение скрывается за холмом.

Командный пункт.

Здесь ждут командира батальона.

Поздний офицерский ужин.

Издалека доносятся глухое уханье взрывов – то ли из пушек садят, то ли мины взрываются.

Однако все это происходит вне зоны, контролируемой батальоном, поэтому никого не волнует.

Посреди палатки стоит наскоро сколоченный стол, к нему придвинута длинная лавка, стоит несколько стульев. Появляются две – три буханки хлеба, но он заморожен и тверд как камень, офицер откладывает в сторонку нож и принимается за тесак – так гораздо сподручнее.

– Как хлеб? – спрашивает Матейченков.

– Хлеб получаем неплохой, товарищ генерал – полковник, – откликается командир батальона.

– Пожалуй, единственный приличный продукт, который нам приходит, – уточняет комполка.

– Где выпекают?

– В Грозном.

– Молодцы.

Один из офицеров выкладывает на стол невесть откуда взявшуюся здесь таранку, ломает ее на куски, другой тщательно чистит рыбу от насквозь просоленной чешуи.

– Эх, под эту бы тарань да пивка холодненького, – громко вздыхает кто-то из офицеров.

Пивка нет, но есть водка.

Дежурный ловко расставляет перед сидящими миски и стаканы. Посуда разнокалиберная, видно, с бору по сосенке, но это никого не смущает. Было бы что наливать.

Появляется крупно нарезанная колбаса, эмалированная миска, в которой холодная картошка в мундирах.

– Как колбаска? – спросил Матейченков.

– Не первой свежести, но есть можно.

Генерал взял кружочек, пожевал, поморщился, но проглотил.

Разлили водку.

Комполка назвал их по старой памяти «наркомовские сто грамм».

– За нашу победу, – громко провозгласил он, чокнулся с высоким гостем и выпил первым.

После первой стало повеселее, а после того, как кое-кто из офицеров закурил – вроде даже и потеплее.

– Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться, – через стол произнес раскрасневшийся офицер.

– Слушаю.

– Вы мин не опасаетесь?

– В смысле?

– Да у нас мины на ужин предполагаются.

– Надеюсь, свеженькие? – уточнил Матейченков, который уже начал догадываться, о чем идет речь.

Дружный хохот, покрывший его слова, показал, что реплика угодила точно в яблочко.

– Мы бы и сами не прочь… Увы, свеженьких нет, – развел краснощекий офицер руками.

– Тухлыми пробавляемся.

– И спасибо за них не говорим.

На краю стола появилось несколько банок солдатской тушенки. Сидевший рядом взял одну из них, прицелился консервным ножом. Со всех концов стола послышались реплики:

– Осторожней!

– Взорвешь всех.

– Газовая атака.

– Где противогазы?

Офицер проткнул банку. Послышалось змеиное шипение. Палатка наполнилась запахом сероводорода, а может, и чем-нибудь похуже.

Офицер спросил:

– Вопросы есть?

Вопросов не было.

Он резко поднялся, откинул брезентовый полог палатки и зашвырнул банку подальше, в снег.

Та же участь постигла и остальные банки. Когда оставалась одна, последняя, Матейченков попросил:

– Подайте, пожалуйста.

Банку передали, он повертел ее в руках. На аляповатой этикетке значилось – «Краснодарский консервный завод». Даты изготовления генерал не обнаружил.

Комполка заметил:

– По спецзаказу.

– Я у вас эту банку реквизирую, господа офицеры. Не возражаете? – Матейченков захотел сунуть злополучную банку в карман, предварительно покрутив ее в руках: банка зловеще раздулась.

– Не надо, товарищ генерал.

– Осторожно.

– Банка может взорваться, – пояснил комбат. – Такие случаи, чего доброго, у нас бывали.

Кто-то добавил:

– И даже с травмами.

Один предложил:

– Мы вам фольгой обмотаем.

– И запакуем.

– Для безопасности.

– Я однажды этой дрянью отравился, – произнес краснощекий. – Четыре дня мучился.

Второй добавил:

– И меня наизнанку выкручивало.

Матейченков резко спросил:

– Часто попадаются такие партии консервов?

– Других не бывает.

– Куда обращались? – посмотрел генерал на комполка.

– К снабженцам.

– Конкретно?

– К главному.

– И что?

– Концов не могут найти.

– Жуткий бардак в тылу, – добавил комбат.

– Тут не бардак, а кое-что похуже, – покачал головой Матейченков, крутя в руках злополучную банку.

– Похоже.

– Кто-то лапки греет.

– Жиреет на солдатской крови.

– Никому дела нет.

– Что ответил главный? – Матейченков назвал фамилию.

– Говорит, берите, что дают. Я, мол, такое добро и получаю. Не желаете – другие с руками оторвут, еще спасибо скажут.

– Честное слово, я его пристрелить хотел, – произнес комбат и мелко перекрестился.

– Зачем стрелять? Кто тогда вам такие мины поставлять будет? – усмехнулся Матейченков. – Еще свою голову из-за такого дерьма подставлять… Мы для него кое-что не хуже придумаем.

– А что?

– Разберемся и под трибунал отдадим, вот что. У вас и одной нормальной банки тушенки не попадалось?

– Как не попадаться.

– Попадалось.

– Мы, товарищ генерал, статистику навели, – внес ясность все тот же неугомонный офицер с румяными щеками, уписывая с аппетитом холодную картошку с таранью.

– И какова она?

– Примерно одна нормальная банка из десяти.

– Точно.

– Переходя на язык математики – десять процентов.

Генерал пообещал:

– Мы со снабженцами на другом языке поговорим.

После живительного напитка, который, согласно поговорке, бывает либо хорошим, либо очень хорошим, – третьего не дано, – языки у ужинающих как следует развязались.

В палатке стало повеселее.

Завязался общий разговор на самые животрепещущие и актуальные темы, которые волновали всех.

Полномочный представитель Президента старался почаще бывать в частях различного назначения. Ему важно было узнать, чем дышит народ, каковы настроения в армии, стоящей в беспокойной Чечне, которая готова в любой момент вспыхнуть, словно сухой порох.

Он неутомимо ездил из части в часть, и узнавал то, чего ни за что не узнаешь, сидя в штабе, изучая даже самые подробные донесения и аналитические записки.

…Любопытным был для него и разговор, завязавшийся нынче в офицерской палатке.

Дело было даже не в тухлых консервах, способных взрываться, словно мины, и не в колбасе не первой свежести, хотя и это было важно: расхлябанность следовало выжигать каленым железом, это однозначно. Такое решение он принял в первый свой день пребывания в Чечне.

Но не менее важно было узнать настроение в частях.

Моральный дух войск на войне решает если не все, то многое – это было кредо генерала Матейченкова.

Речь за ужином в офицерской палатке вскоре зашла на сакраментальную тему – что России делать с буйной Чечней?

Было высказано несколько точек зрения, носивших официозный характер – они Матейченкова не очень интересовали.

Заговорили и о том, что война в Чечне кое-кому выгодна:

– Кому война, а кому мать родна.

– Кто-то крепко руки греет.

– Ну, кто?

– Да хотя бы снабженец, что нас тухлятиной кормит.

– Такие деньги лопатой гребут.

– Вот ему война нужна.

– Снабженец – мелкая сошка.

– Вот кто оружие чеченцам продает – тот миллионы баксов заколачивает.

– Ребята, не с того конца подходите.

– А с какого надо?

– Надо поставить главный вопрос.

– Ставь.

– Хочет ли президент прекратить войну?

– Хочет.

– Он сам говорил об этом.

– Но для этого надо уничтожить бандформирования, все, до последнего бандита, – внес ясность командир полка, наливая из самовара в чашку крутой кипяток.

– Легко сказать.

– А как это сделать?

– Мы попадаем в порочный круг.

– Послушайте меня, ребята, – подал голос скуластый крутоплечий офицер, усы которого напоминали Матейченковские. До этого он сидел молча, слушая спорящих, и только перекатывал желваки на впалых щеках.

Шум спора несколько приутих – видимо, офицеры уважали своего немногословного собрата.

– Вы же знаете, я сам казак, из этих мест, родился недалеко, за Тереком, в станице.

В полном молчании он продолжал:

– У нас, казаков, своя точка зрения на Чечню.

– Какая же? – спросил Матейченков.

– Чечня России не нужна.