В Буэнос-Айресе - Александр Афанасьев Страница 3

тоже самое — проклятья в адрес федерализации, ненависть к москалям, рассуждения об оккупации, защита украинского языка — все должны говорить только на мове. И за почти тридцать лет — ничего нового. Ни-че-го. Китай за это время — увеличил свой ВВП в десять раз. В Дубае — из ничего за это же время построили город мечты, конкурирующий с Нью-Йорком по количеству небоскребов. Даже Россия — продвинулась вперед настолько, что уже мало напоминает СССР в своей повседневности — новые дома, новые машины, новые самолеты, новые поезда, новые олигархи, новые люди во власти — новое все[1]. И лишь Украина — год за городом, как в каком-то кошмарном дне сурка, из раза в раз возвращается к набившим оскомину темам: федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор. За это время — ВВП упал на 35 % (худший результат в мире), страна стала самой нищей в Европе и самой нищей в СНГ, украинские зарплаты меньше таджикских. По основным показателям — Украина теперь соседствует с Сектором Газа — Ирак, Афганистан, Зимбабве уже обошли. Проедены запасы, изношены и годятся только на списание основные производственные фонды, некогда третья в мире по ядерному потенциалу армия, три советских военных округа — теперь сражается против собственного народа на остатках советской бронетехники. Авиация бомбит собственные города. Численность населения упала на двадцать пять процентов и продолжает падать, население разбегается, куда глаза глядят, в стране прошло три переворота и теперь — в столице страны идут уличные бои. Но украинцы все равно — с идиотическим упорством, до хрипоты спорят и спорят о вечном. Федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор. Федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор. Федерализация, оккупация, украинский язык, голодомор…

И до безумия жаль таких людей как Саша, которые виноваты лишь в том, что они русские, и оказавшиеся в цветущей, зажиточной Украине в злосчастном тысяча девятьсот девяносто первом году. Ведь многие и не по своей воле приехали — в СССР было такое понятие, как распределение, после института тебя распределяли и ты ехал, куда послали. Да и — кто бы тогда отказался поехать на теплую, хлебосольную Украину, которая такая же, как Россия, только в магазинах пожрать продают, а не как у нас — березовый сок в трехлитровых банках, да салат «дальневосточный» из водорослей. А вот теперь они — оккупанты.

Оккупанты, твою мать.

Хотя… и они виноваты. Каждый, кто в девяносто первом проголосовал за независимость — теперь виноват. А голосовали многие. Пятьдесят семь процентов в Крыму. Восемьдесят два — в Донецке, примерно столько же — в Луганске. Русские люди — голосовали за независимость от России. Вот теперь — и выгребают, каждый за свое. Кого-то уже — «на гиляку». Кто-то — похватал, что успел — и ноги. А ноги-то — оттуда растут. Как говорил писатель Глеб Бобров в своей бессмертной «Эпохе мертворожденных» — не нажил ума, вот теперь и бегай с Калашом по руинам родного края.

Как то так…

Я — сидел и думал. А Саша — говорил, говорил тихо и обреченно… я даже думаю, что не для меня он это говорил. Для себя. Не обращая внимания — слушаю я его, или нет.

— … Что они творят… Что они творят, ё… Они же страну по живому кромсают… Ножами… Может, я тоже против Яныка был. У меня тоже… и бизнес отжимали, и взятки требовали, и хамство это… поперек горла уже было. Но нельзя же так… Где они это видели, б… Где… Какая Европа, какая нах… Европа, да нас теперь Европа и на порог не пустит после всего. Они же народ… ножами. В Киеве стреляют… Донецк бомбят… Одессу сожгли… за что… за что они нас ненавидят? Я же им… работу давал… Я никогда не глядел — хохол — не хохол. За что они нас так ненавидят… б… за что…

— Саш… Уходи в Россию. В Москву, в Питер… куда угодно. И начинай все с начала. Уже не на чужой земле, на своей. А детей своих научи, пусть автомат в доме держат. И чуть что — чтобы не жалели никого, пулю — и в ров. Придут дом отнимать — пулю и в ров. Придут предъявлять за какую хрень — пулю и в ров. Только так они понимают. Только так…

* * *

Зло в истории заложено чувством правды. Не существует такого зла, которое сгоряча не совершал бы человек с ясным сознанием, что он прав, а другой должен быть наказан, должен умереть.

Мераб Мамардашвили.

Из к/ф «Путь домой»

Ночью спалось плохо.

Я умею спать так, вполглаза — но сейчас просто не спалось. Перед глазами мелькали те, кого уже нет. Васыль. Игорек Этинзон. Дидье. Те, кто погиб во второй мой приезд в Одессу и тот, кто провалился и погиб в том проклятом мае, когда горело Куликово поле. Стоят ли страдания всего мира слезы одного ребенка? Да какой там ребенок — надо, б…! Надо! Оператор заснял тогда, как какой-то мужик, размахивая руками, доказывал, что надо идти жечь и убивать, а то тут второй Донбасс будет.

Сожгли. Убили.

А потом разошлись по домам, и стали дальше — ковать бабло. Кто как может. У кого на что хватает совести — или бессовестности. И так — до тех пор, пока из искр — снова не возгорелось пламя.

Когда говорят про коррупцию, как то забывают уточнить, а откуда они — коррупционеры? Они с Марса прилетели? С Венеры? Агенты Путина? Или те, кому повезло дорваться и кто сейчас жадно хватает, набивает деньгами карманы, понимая, что второй такой шанс в жизни может и не представиться?

Ведь они — это мы. И разница между нами только в том, что им повезло на хлебном месте оказаться. А нам — нет. Пока. Повезет — и нам будут заносить. И думаете, многие откажутся? Ага — щаз…

Я наблюдал начало трагедии, наблюдал ее кульминацию и сейчас — доигрываю ее финал. Начало — это Куликово поле, и сотни самообороны, верящие, что если они вот сейчас зажгут этот лагерь ненавистных им ватанов — то через год, два, они будут в Европе. Кульминация — это два десятка пацанов учатся полицейскому делу в европейской полицейской академии. Начало конца — это тот же Валера Вознюк, «громадянский активист», за два года ставший начальником отдела в новой полиции, и продажный, как последняя портовая шлюха, — да, тот самый Валера. Который пел гимн Украины, и по щеке — катилась