Крик болотной птицы - Александр Александрович Тамоников Страница 3

что оно такое — Смерш. Но тем не менее все новоявленные бойцы Смерша подспудно понимали, что это дело нешуточное. Возможно даже, что оно гораздо труднее, чем отражение вражеской атаки на фронте. Там-то все понятно. Вот — ты и твои боевые товарищи, а там — враг. А тут, служа в Смерше, еще и не знаешь, кто тебе враг? Тут его еще надо заметить. Разоблачить. Доказать, что он враг. И — не ошибиться. Мудреное дело, что и говорить.

Впрочем, все это была теория, а вот практики покамест не было никакой. Какая могла быть практика, когда подразделению с грозным названием Смерш едва-едва исполнился месяц? К практике бойцам Смерша еще предстояло прикоснуться. Впрочем, теперь они и бойцами-то не именовались, теперь они были оперуполномоченными. Все было вновь — и название подразделения, и наименование должностей. Да, и это была война, но, похоже было, какая-то другая война, война с другим лицом, с другими правилами и законами, которые смершевцам предстояло вызубрить в кратчайшие сроки, потому что как же ты будешь воевать, если не знаешь и не понимаешь правил, по которым необходимо сражаться с врагом? А без знания правил на войне нельзя. Все в этой жизни делается по правилам, хочешь того или не хочешь. А уж воевать тем более нужно по правилам. Сгинешь бесславно и бессмысленно, если не будешь знать правил, по которым ведется война.

В числе прочих смершевцев в стрельбе упражнялись майор Петр Стариков и капитан Евдоким Лысухин. Оба из кадровых военных, оба опытные бойцы, оба разведчики. Только того и разницы, что Старикова направили в Смерш сразу после выписки из госпиталя, а Лысухина — выдернули прямо с передовой.

Что касается Старикова, то к своему новому назначению он отнесся с полным спокойствием и пониманием. В конце концов, обычное дело — новое назначение после госпиталя. Повоевал почти два года в армейской разведке, теперь будет воевать в Смерше. Хотя оно и непонятно пока, что это такое — Смерш, но — именно пока. Там — разберемся. Тем более что никто Старикова особо и не спрашивал, где он желает дальше воевать. Новое назначение было приказом, а приказы, как известно, не обсуждают. Да и не таким человеком был майор Петр Стариков, чтобы протестовать, возмущаться или каким-то другим способом выражать свои эмоции. Что касаемо эмоций, то их Стариков всегда держал в узде — даже в самых отчаянных случаях. Он был человеком спокойным, уравновешенным, немногословным и поэтому надежным и понятным для других.

А потому, услышав о своем новом назначении, он бесстрастно произнес: «Есть!» — и лишь поинтересовался, где именно находится его новое место службы. И получив ответ, молча удалился, чем ввел в некоторую оторопь полковника, дававшего ему распоряжение о новом назначении. «Вот ведь не человек, а непрошибаемый идол! — сам себе сказал полковник, почесав затылок. — Даже не поинтересовался, а что же оно такое, этот Смерш? Хотя, признаться, я и сам толком не знаю, что же оно такое. Мне лишь было велено подбирать для этой службы толковых людей. Ну, я и подбираю. Вот подобрал этого майора. А то, что он идол, так это даже хорошо. Такие люди надежные».

Другое дело Евдоким Лысухин. Он, можно сказать, был полной противоположностью Петру Старикову. Резкий, импульсивный, зачастую похожий в своей импульсивности даже не на человека, а на какого-то стремительного зверя, — таков был Евдоким Лысухин. Случалось, что такая импульсивность и стремительность ему изрядно мешала, из-за них Лысухин совершал порой необдуманные и в определенной мере опасные поступки. Иначе говоря, там, где надо бы было поразмыслить, Евдоким Лысухин зачастую предпочитал действовать без всяких предварительных раздумий.

В каких-то случаях это было и хорошо, это было как раз то, что надо, но ведь бывали и другие случаи, когда без предварительных размышлений — ну просто-таки никак нельзя. Но предварительные размышления — это было не для Лысухина. Нет, думать, конечно, он умел, но большей частью уже потом. И даже винить себя мог за какие-то поспешные, а потому и не слишком разумные действия. Хотя это ничуть ему не мешало в следующий раз опять оголтело бросаться в атаки.

Но вот что удивительно — бо́льшая часть таких атак ему вполне удавалась. Никому, и в первую очередь самому Лысухину, при этом непонятно было, по каким таким причинам и законам удача ему не изменяет, а просто — факт оставался фактом. Случалось, что Евдоким Лысухин выбирался целехоньким из таких переделок, в которых кому-то другому и головы-то не сносить.

Отчаянным парнем слыл на фронте капитан Лысухин, а отчаянных — всегда уважают особым уважением и любят особой любовью. Уважали и любили и Лысухина — без этого никак. Впрочем, сам он относился к такому к себе почтению с равнодушием, потому что не ради чьего-то уважения он геройствовал — он просто был таким, каков он есть.

Понятно, что при таком-то характере Евдоким Лысухин принялся отчаянно протестовать, когда ему сообщили о его новом назначении.

— Да вы что! — возмущался он. — Какой такой Смерш? Почему именно я? Я что же — плохо воюю? Не хожу за линию фронта, не добываю ценных сведений? Вот, позавчера приволок «языка» — самого настоящего фашистского гауптмана! Сплавляете меня, как негодное бревно по течению? В тыл отправляете? А вот не желаю!

— Ты, Лысухин, перво-наперво выбирай выражения и соблюдай субординацию! — втолковывало Евдокиму начальство, привыкшее в общем и целом к подобным демаршам Евдокима. — Ты в армии или где? Ты красный командир или кто? Как это так — не желаю? Что значит не желаю? А что такое приказ, ты знаешь? А что бывает за невыполнение приказа в боевых условиях, тебе ведомо? Так что — не буди лихо, пока оно тихо. Приказано тебе отправляться в Смерш, вот и отправляйся.

— А кто же будет за меня ходить в разведку? — упавшим голосом поинтересовался Лысухин.

— Я, — безжалостным тоном ответило начальство. — Вместе с нашим поваром Федченко. Еще вопросы имеются?

— Что хоть это за зверь такой Смерш? — скривился Лысухин.

— Ну, — поразмыслило начальство и сказало: — Это такое новое подразделение. Будешь ловить шпионов и всяких прочих диверсантов и вредителей. Полезное для Родины дело! Тем более — с твоей неуемностью. Ты там, я мыслю, их всех в одиночку переловишь, — не удержалось от ехидства начальство.

— Понятно, — мрачно сказал Лысухин. —