Эльмира Нетесова - Последняя охота Страница 30

«Нет! Этого никогда не отпустят из зоны. Он отзвонкует свое целиком», — смотрел Дамир на Меченого, не веря, что жалобу или прошение вора всерьез станут рассматривать в высшей инстанции.

— Эй, Дамир! Тебе письмо. Опять от сына! — отдали конверт мужику прямо на работе.

Стукач мыл посуду после зэков. Только что закончился обед, и горы мисок, кружек топорщились рядом кучами. Он сунул письмо сына в карман, решив прочесть его позже, когда управится. В это время на кухню заглянул оперативник спецотдела. Увидев Дамира, сказал:

— С тебя магарыч, слышишь?

— За письмо?

— Нет! Весточка — дело обычное.

— А что ж еще?

— Вечером узнаешь! — сел за стол поесть.

— Что ж мне ждать? — терялся стукач в догадках.

Ему очень хотелось расспросить оперативника подробнее, уточнить, чего же именно ждать, но тот сидел за столом уже не один. Рядом с ним — коллеги. Стукач по прежнему опыту знал, в таком случае надо подождать и обратиться наедине.

Он хотел дождаться его на выходе из столовой, но тот ушел, опередив Дамира.

«Чего ж ждать? Конечно, хорошее! За плохое о магарыче не вспоминают!» — успокаивал самого себя и постоянно выглядывал в окно в ожидании вечера.

А время тянулось мучительно долго.

— Ну, что там сын? Чем порадовал? — спросил помощник повара, напомнив Дамиру о полученном письме.

— Совсем забыл, — нырнул рукой в карман и побежал глазами по строчкам.

«Ты прямо требуешь индульгенцию! Разве такое можно взять под нажимом? Как вижу, даже не сожалеешь о случившемся и во всем абсолютно винишь одну мать. Сам будто ни в чем не грешен. Но ведь я знаю все, возможно, даже больше, чем ты предполагаешь. Мать доверяла мне полностью, и мы с ней были еще и друзьями. Если ты считаешь, что поступил с ней правильно, нам с тобой придется трудно. Этого я не скрою. Мне нелегко было решиться и заставить себя написать то письмо. Ты же требуешь невозможного. Не скрою, не ожидал подобного. Или ты никогда не любил мать? Если, прожив с ней столько лет, не смог ее простить до сих пор, почему требуешь прощения для себя? Это нелогично и самонадеянно!

Как мужчина мужчину понимаю тебя, но речь идет не о посторонней женщине. О моей матери! И твой апломб, мягко скажем, неуместен.

Я зову тебя жить в семье, а не командовать нами. В каждом доме имеются свои устои и правила. Навязывать моей семье твое я не позволю. Это знай заранее. Мы — взрослые люди с определившимися взглядами. Если решишь вернуться к нам, то не на роль хозяина, а в семью. И жить будешь спокойно, без страха, что окажешься на улице или под крыльцом. Мы не звери.

И еще! Душевное тепло от родных не вымаливают, его получают соразмерно с тем, какое видят от тебя. Тут все на взаимном. Не строй из себя несчастного. Я слишком хорошо знаю и помню тебя.

Кстати, обращался ли ты за помилованием? Я от себя написал. Теперь ждем ответ. Возможно, результат его опередит. Ты сообщи мне, договорились? И перестань ерепениться. В семье никто не ставит условий друг другу, живут лишь советом и согласием. Тебе в твоем возрасте следует это помнить. Я жду. Алексей».

* * *

— Вот гаденыш! Весь в меня пошел, — покачал головой Дамир. — Вежливо, но в самую рожу наплевал.

Стукач спрятал письмо и тут же увидел охранника.

— Тебя в спецчасть вызывают. Давай быстро! — зашагал сзади и добавил тихо, так чтобы только Дамир услышал: — В последний раз тебя под конвоем веду.

— Как? — опешил стукач и приостановился.

— Иди, топай! Завтра отправят отсюда.

— Домой?! — подпрыгнул от радости.

— Ишь, шустрый! Размечтался старый хрен! Пока на поселение, в условники, а там как себя покажешь. Местные власти решат уже, не мы. Но если взбрыкнешь, снова к нам воротят. Так и знай! Случалось подобное.

— Комитет рассмотрел ваше прошение. Конечно, освободить полностью оснований не нашли. Да и преступление совершено тяжкое. Но с учетом всех обстоятельств решено смягчить условия отбытия наказания, и оставшуюся часть срока поедете отбывать на Ясноморском рыборазводном заводе. Уже условно, но не бесконтрольно. Участковый будет навещать, интересоваться, а в случае сбоя — вернет обратно в зону, и тогда уж останетесь до звонка, то есть до конца срока. Вам понятно все?

— Что ж тут мудрого? — пожал плечами Дамир. Вздохнул грустно: он ожидал большего.

— Может, хотите в зоне остаться? — спросил начальник спецчасти.

— Нет! Что вы? — подскочил стукач.

— Тогда чего ждете? Документы и все прочее получите утром, а теперь идите к себе. Помойтесь, побрейтесь, соберитесь. И знайте! Вы не один поедете. С вами еще двое. Вы хорошо знакомы между собой. Так вот предупреждаю, проявите себя разумным человеком. От этого зависит ваше будущее, а оно у всех имеется.

Дамиру было глубоко наплевать, с кем его отправят из зоны на условное поселение. «Лишь бы оторваться от Власа! Как он опаскудел со своими угрозами и охотой. Все годы за плечами тенью стоял, висел на пятках. Хоть теперь от него оторвусь насовсем. Устал от него, как от болячки», — думал Дамир, натираясь намыленной мочалкой.

«Оттуда Алешке черкнуть или отсюда письмишко отправить? Наверное, лучше с места! Так надежнее!» Намылил голову, лицо, шею.

И вдруг услышал у самого уха:

— А ты, сушеный бобон, куда мылишься, гнида? Да еще туалетным мылом? Дай его сюда, потрох! Тебе говном натираться надо, осколок облезлого пидера! В параше утопить потроха!

Мужик узнал голос Власа. За все годы они впервые оказались в бане вдвоем.

— Брысь, блядво! — дал вор пинка Дамиру.

Тот, перелетев через лавку, открыл головой двери и оказался на ступенях, намыленный и голый.

— Ты чего тут? — изумился охранник.

— Да вот, не успел помыться…

— Входи! — открыл двери солдат и заорал на Меченого: — Чего дергаешься, козел? Зачем деда выкинул, сучий выблевок? В шизо давно не сидел? Сейчас суну на месячишко, ни на что не гляну. Дыши тихо! Не то так вломлю, мало не покажется!

— Слушай, ты! Если сам не захлопнешь пасть, я тебе ее закрою! — двинулся Меченый к двери.

Охранник сорвал с плеча автомат, направил на Власа. Тот мигом отступил, умолк.

— Иди, мойся! — подтолкнул охранник Дамира.

Тот вылил на себя пару шаек воды и выскочил из бани, радуясь, что эта встреча с Власом была последней.

— Счастливчик!

— Повезло тебе! Уже на воле жить станешь. Ну подумаешь, раз в неделю, а может, и в месяц, лягавый заскочит. С тебя не убудет. Зато какой кайф! Средь баб дышать начнешь! Вспомнишь, зачем на свет мужиком родился! Спать будешь в постели:

— И пару баб по бокам, чтоб не простыть!

— Дамирка! Как корешу советую, выбирай помоложе и похудее! Толстух гони. Они в постели ленивые! Надо такую, чтоб с огоньком, тогда и от тебя пар повалит! — смеялись зэки.

— Нет, наш корефан — мужик обстоятельный. Он себе старуху отловит. Чапаевку! Какая с полвека сама жила, по мужику измаялась. С ней молодость вспомнит!

— Никто мне не нужен. Я теперь сам жить стану. Без этих змеюк. Хватило с меня одной. Лучше б никогда не женился! Ведь вот самое обидное, что случилось: я-то ей ни разу за все годы не изменил! Хоть возможностей полно было. Верность сохранял, да стерва подтерлась ею, как лопухом.

— Э, Дамир! Ты спроси, кому рога не наставили благоверные? Пожалуй, никого это не обошло. С той лишь разницей, что у одного они бычьи, козьи иль лосиные, а у других — оленьи. По числу хахалей. Но все равно рога! И ни один мужик не может дать гарантию, что лучший друг не переспал с его женой. Скорее, наоборот. И ты не первый и, уж конечно, не последний. Не трепись и не зарекайся от бабья. Коли не ты, они тебя достанут. Такова суть жизни нашей. Сама природа не терпит пустоты, и ты не мудрей и не хитрей ее. На чью-то удочку да попадешься, — говорил хлеборез, тоже ожидавший со дня на день разрешения своего обращения.

Конечно, далеко не все, лишь небольшую часть жалоб и прошений отправила администрация зоны на рассмотрение по инстанциям. Многим было в том отказано, потому что не отбыли трети наказания, другие имели наказания в зоне и побывали в шизо за провинности. Были и те, чьи обращения не приняли во внимание, потому что не проявили себя в работе.

Не за всех ходатайствовала администрация зоны, и большинство зэков поняли: путь к свободе очень непрост.

Дамир собирал в мешок тощие пожитки. Старая душегрейка, которую подарил ему на память бывший повар. Он уже на воле. Его по жалобе Смирнова отпустили домой. «Не доказана вина» — так было написано в официальной бумаге, но человек отбыл в сахалинской зоне реальных семь лет. И если б не Смирнов, может, и умер бы здесь. Ведь оставалось еще долгих восемь лет. Уходя, он накинул душегрейку на плечи Дамиру и сказал тихо: «Пусть и твоей душе теплее станет. Хоть на каплю. Может, тоже до воли дотянешь?»

А вот и рубаха. Латки на локтях еще Катериной поставлены. Дамир, сам не зная почему, эту рубаху больше других берег.