Михаил Серегин - Пастырь из спецназа Страница 30

А потом костолицый заговорил. Трудно сказать, почему. Сложно было сказать, даже что это – специфическая исповедь или такой же специфический вызов… или и то и другое.

– Мой отец до Берлина дошел… – внезапно сказал он, и священник вынырнул из небытия. – В особом отделе работал… умный был мужик, сильный…

Костолицый смолк, и отец Василий даже не знал, надо ли его поощрить к разговору: в тоне миссионера не было ни жалобы, ни сожаления, ни даже дружеского тепла. -… и воспитал меня как надо. Я только потом понял, что он все верно говорил. Всегда… Если бы не он, давно бы я по хулиганке в зону ушел…

Отец Василий покачнулся – голова кружилась, и удерживать внимание было трудно.

– Когда я родился, ему уже пятьдесят четыре стукнуло… В прошлом году умер… Крепкий был мужик… Трех жен пережил.

Священник не взялся бы сказать, зачем костолицый это говорит – он по-прежнему не чувствовал в миссионере раскаяния.

– Он мне и рассказал про эту икону…

– Какую икону? – очнулся священник.

– Ты на ней сидишь, – усмехнулся костолицый.

Отец Василий инстинктивно вскочил и тут же пошатнулся – сохранять равновесие было трудно. «Что я делаю? – подумал он. – Это же просто сундук…» – и снова уселся на теплую деревянную крышку.

– Это икона Николая Чудотворца, – тихо сказал костолицый. – Та самая…

Священник насторожился. В воспаленном сознании проплывали сложные ассоциации. Что-то такое об этой иконе он знал… Но что?

– Та, что от основания здесь была…

Отец Василий почувствовал, как мощная огненная волна окатила его от темечка до седалища. Он тихо сполз на пол и охватил окованные железом края сундука руками.

– Не может быть… – Он чувствовал, что не может дышать.

– Может, поп… может. Здесь и лежит эта самая чудотворная икона…

– Откуда?!

Впервые эту историю он услышал еще в семинарии. И об ангельской мощи лика святого Николая, и о невероятной чудотворной силе этой иконы.

– Она же пропала в двадцать первом!

– Нет, не в двадцать первом, – усмехнулся костолицый. – Мой дед ее в собственных руках держал еще в тридцать седьмом. Здесь она и была… Всегда.

– Я тебе не верю! – отчаянно закричал священник. – Изыди, нечистый! Не искушай!

– Я тебе правду говорю, – печально сказал костолицый. – Что было, то было. Не отменишь.

Миссионер начал рассказывать, а отец Василий судорожно дергал пересохшей глоткой и с каждым новым словом понимал: во всем есть промысел божий! Во всем! Ибо разве не для того и появились в Усть-Кудеяре эти безбожники, чтобы вернуть православной церкви ее священное в самом прямом смысле этого слова достояние?!

Дед костолицего Бориса работал здесь же, буквально за стеной, в усть-кудеярском отделении НКВД, располагавшемся тогда в только что изъятом у церкви нижнем храме. Это вообще была семья потомственных чекистов: от отца к сыну. Местного батюшку отца Кирилла допрашивали долго – около трех недель. И к тому времени ему давно уже размозжили гениталии и сломали все пальцы на руках в каждом суставе. Но старик не сдавался. И лишь когда ему пригрозили массовыми репрессиями всех, кто посмел крестить своих детей в последние три года – а записи в храме велись аккуратно, и чекисты вполне могли это учудить, – он пал духом. Тогда-то деду Бориса Игнатию и удалось подержать чудотворную икону в руках.

Но самое странное началось потом. Это было необъяснимо, но чекист в нарушение всех инструкций положил икону обратно в тайник, сходил за известью и в ту же ночь самолично заложил дверь в стене кирпичом – до службы на советскую власть он был отличным каменщиком… Затем, закрыв свежую кладку шкафом со служебными бумагами, чекист специально съездил домой и объяснил своему сыну, как найти тайник. А той же ночью в бывшем храме, а на тот момент НКВД, случился пожар.

Об этом пожаре знали все. Советской власти не удалось утаить тот факт, что в огне погибли не только бумаги, но и все местные чекисты до единого, кроме двух молоденьких стажеров и только что принятого на работу водителя машины.

«Бог наказал!» – жестко рассудили православные.

А потом семнадцатилетний сын чекиста Игнатия и сам стал чекистом и более шестидесяти лет хранил эту тайну в далекой от Поволжья Москве. И только теперь, на рубеже двух тысячелетий, внук Игнатия Борис вернулся домой с богопротивной мыслью похитить бесценное духовное сокровище своих предков. Да вышло по-иному… Божья воля все поставила на свои места.

– Слава тебе, господи! – широко перекрестился отец Василий, аккуратно снял костолицего с сундука, усадил его рядышком и, торжественно опустившись на колени, принялся молиться.

– Ты думаешь, он тебя услышит? – вяло усмехнулся костолицый.

– Он уже услышал, Борис, – с тихой радостью ответил отец Василий. – Он уже услышал…

Когда наконец заскрипела дверь, они оба уже были никакие. Отец Василий пополз вперед, закрываясь от нестерпимо яркого света рукой, но сил не хватало, и он падал и падал лицом вниз, в пол.

– Батюшка?! – возопил диакон. – Что с вами, ваше благословение?!

– Ы-ы! – откликнулся священник. – Людей зови! Нашлась! Нашлась чудотворная…

– Чего?!

– Икона чудотворная нашлась!…

– Чего-чего?!

Отец Василий выполз на порог и только здесь, осознав, что никакая сила не стащит его назад и не закроет за кованой дверью без воды и тепла, ткнул рукой назад.

– И этого… сектанта… ментам!

И в этот миг на него наступили. Костолицый прорывался на свободу. Он сшиб диакона с ног и с невероятной энергией начал рыскать по нижнему храму, пока не нашел тут же за дверью свою кирку.

– Уйди, пацан!!! – страшным голосом зарычал он на начавшего было вставать Алексия, снова наступил на спину священнику и прорвался внутрь.

В другой момент отец Василий просто закрыл бы его снаружи и спокойно дождался бы появления милиции, но не теперь! Там, внутри, лежало бесценное сокровище православной церкви, и оставлять его наедине с этим психом он не собирался! Священник кинулся вслед, вцепился костолицему в горло и повалил на землю.

– Не смей! – рычал он.

– Уйди, поп! – рыдал костолицый. – Уйди, гад! Это не твое! Это я нашел!

– Не смей! – рычал священник. – Не смей, безбожник!

Костолицый снова попытался проделать свой трюк, но сил повторить это чудо рукопашного боя в четвертый раз просто не было. И тогда он обмяк и заплакал. Слишком долго шел он к заветной цели и слишком близко от нее его остановили.

– Пойдем, Боря. – Отец Василий схватил сектанта за ворот. – Хватит греха… Довольно с тебя, и так полжизни грехи замаливать придется… Ты ведь, поди, и в бога не веруешь? А, Боря?..

Костолицый отрицательно тряхнул головой.

– Вот и пойдем, нечего тебе у православной святыни делать… Грех это, Боря, грех…

Отец Василий вытащил костолицего за дверь, протащил его к своей укрытой за лесами раскладушке и уложил.

– Сейчас Алексий водички принесет… И все будет хорошо…

Плечи костолицего истерически тряслись.

Диакон притащил с собой насмерть перепуганную попадью, какую-то необъятную бабищу из прихожанок и сторожа Николая Петровича. И весь этот кагал беспорядочно бегал вокруг вконец обессилевшего священника, не в состоянии понять, а что же произошло.

– Воды! – прохрипел отец Василий. – Просто принесите воды!

Женщины засуетились, забегали, диакон зачем-то забежал внутрь тайника и выскочил через секунду с киркой в руках, и, только когда Ольга притащила чайник и отец Василий припал прямо к носику, все постепенно начало приходить в норму.

– Что стряслось, батюшка?! – навалились они на своего духовного пастыря, едва тот выхлебал все до дна.

– Чада мои, – прослезился отец Василий. – Николай Чудотворец здесь!

«Чада» встревоженно переглянулись. Они прекрасно знали, что храм посвящен святому Николаю, но, грешным делом, подумали, а не тронулся ли батюшка умом и не зрит ли он прямо сейчас, среди них, святого угодника!

– Чистую правду говорю вам! – заметив неверие в глазах, перекрестился отец Василий. – Николай Чудотворец вернулся!

«Чада» снова переглянулись еще тревожнее, но перечить батюшке никто не посмел.

– А вот мы вас маковым отварчиком отпоим… – гнусавым голосом затянул Николай Петрович. – Вам и полегчает…

– Изыди, недостойный! – отмахнулся отец Василий. – Чудо, говорю вам, с нами! Благодарите господа!

Народ переглянулся и попадал на колени – вид у священника после нескольких дней отсидки в полной темноте и впрямь был жутковатый.

– Это он вас так, ваше благословение? – не вставая с колен, осторожно поинтересовался диакон. – Что этот безбожник с вами сделал?

Священник вспомнил, вскочил и метнулся к лесам. Отдернул полиэтилен, охнул и кинулся к выходу… но и на улице костолицего уже не было… «Утек нехристь! – беззлобно подумал он. – Ну и господь с тобой, Борис! Авось поумнеешь и поймешь, что нельзя так жить!» Он повернулся и медленно подошел к стоящим на коленях самым преданным, самым близким своим людям.