Уоррен Мерфи - Белая вода Страница 30

Анвар-Садат пробежал глазами остаток письма.

Этот инцидент энергично замалчивается обеими сторонами, чтобы не допустить обострения дипломатических отношений, но это, быть может, первая стычка большого конфликта. Может быть, тебе необходимо привлечь к этому факту внимание мирового сообщества, и тогда твои взгляды получат одобрение и уважение, которого они столь сильно заслуживают.

Анвар-Садат одобрительно кивнул.

– Я так и сделаю, – объявил он. Потом вспомнил, что это не телефон, он подвел курсор к пиктограмме ответа и набрал несколько слов, добавив: «Мой прелестный сфинкс».

Письмо полетело по волоконной оптике к своему неизвестному месту назначения. Наблюдая за священнодействием компьютера, Анвар-Садат хотел быть лучом света и полететь за письмом в ждущие объятия своей будущей любви.

Он тосковал по этим объятиям, по нежным касаниям пальцев Госпожи Кали. Он чувствовал эти пальцы на своих бровях, на губах и в таких местах, о которых не стоит думать, когда ее нет рядом. Но такие мысли приходят без приглашения. Он подошел к книжной полке и снял оттуда книгу древней эротики, «Камасутру».

Впереди его ожидала долгая и бессонная ночь. Невозможно было предугадать, когда Госпожа Кали ответит, если ответит вообще. А ему, чтобы составить на завтра речь, нужна ясность разума.

Определенные гормоны облегчают мыслительный процесс. Хотелось бы только, чтобы их выделение не требовало нескромных книжек и собственных манипуляций.

Это было в высшей степени недостойно. Вот была бы у него личная рабыня со змеиным станом и газельими глазами, которая приложила бы необходимые мази к должным частям его анатомии, которые все сильнее и сильнее бились, как попавшая на крючок рыба.

Весьма стимулирующий крючок, должен был он признать.

Глава 22

Смерть Томаззо Теставерде могла бы оказаться такой же никчемной, как и его беспутная жизнь, если бы не тот факт, что в его жилах текла сицилийская кровь.

После вскрытия его синюшное тело подготовили для передачи родственникам.

Беда была в том, что никто не хотел получать его труп.

Ни его мать, которой он стал чужим.

Ни его многочисленные трудолюбивые дядюшки.

В конце концов отец его отца, Сирио Теставерде, согласился вступить во владение покойным Томаззо Теставерде.

Он появился в морге округа Барнстэйбл и сказал просто:

– Я приехал за своим внуком Томаззо.

– Сюда, пожалуйста, – показал рукой скучающий служитель.

По длинному стерильному коридору смерти они прошли в молчании. В спертом холодном воздухе стояла острая формалиновая вонь, но Сирио, который водил шхуны на Грэнд-банку еще в золотой век тресковых шхун, к вони было не привыкать. И хотя он уже лет двадцать не выходил в море, из-под его ногтей так и не вычистились рыбьи чешуйки и корка соли держалась на волосатых ноздрях. Он был настоящий мазутник – так называли рожденных на Сицилии рыбаков.

Тело вытащили из холодильной ниши, простыню сняли.

Сирио увидел голубой герб на неузнаваемом лице единственного сына своего единственного сына и издал какой-то странный звук:

– Минга! Это не Томаззо.

– Мы по зубам установили, что это он.

– Что у него на лице?

– Его нашли таким. Похоронная служба отмоет его перед похоронами.

– Вот так его нашли? – переспросил Сирио, и старческие глаза его сузились.

– Да.

– Это значит, что кто-то с ним такое сделал?

В голосе Сирио послышалось рычание.

– А вы свяжитесь с береговой охраной. У них есть полный доклад.

Сирио Теставерде так и сделал. Он узнал все неприятные подробности смерти своего внука, включая разрисованное лицо и рыбу, вставленную туда, где рыбе делать нечего. Хотя много лет уже как он отказался от своего внука, позорившего честное имя Теставерде, сейчас его старческая кровь побежала горячо и быстро.

– Я отомщу за эту мерзость, – сказал Сирио тихим от негодования голосом.

– На данный момент у нас нет подозреваемых по этому делу, – официально информировал его офицер береговой охраны. – Это мог сделать кто угодно.

– Вот этот знак на его лице, он что-нибудь значит? – продолжал давить Сирио.

– Он мог сам себя так разукрасить.

– Зачем?

– Может быть, он хоккейный болельщик. Они любят разрисовывать себе лица в поддержку любимой команды.

– Хоккей? Томаззо – сицилиец! Мы не смотрим хоккей. Это не для нас.

– Кажется, этот бело-голубой символ – эмблема какой-то франко-канадской команды или что-то в этом роде. Я тоже не смотрю хоккей.

Сирио Теставерде забрал оскверненное тело внука, отвез его в похоронное бюро Кингспорта, а потом отправился в Объединенный клуб рыбаков и низким страстным голосом стал говорить всем, кто был согласен слушать.

– Это проклятые канадцы сделали такое с единственным сыном моего сына. Род Теставерде прервется из-за этих подонков, – бушевал Сирио.

– Канадцы? – переспросил кто-то недоверчиво.

– Разве они не захватывают наши суда? – продолжал наступать Сирио.

С этим согласились.

– Разве они не соперничают с нами за рыбу? – добавил старик.

С этим тоже никто не стал спорить.

– Они торчат в наших водах, сколько я себя помню и плаваю, а когда они вычистили наши воды, они закрыли свои. Разве мы выгнали канадцев из своих вод? Нет, не выгнали! А тогда это нечестно. И мы должны что-то сделать!

– Это их право – закрывать свои воды, – заметил чей-то рассудительный голос.

– Море принадлежит только сильным. Тем, у кого хватает силы брать из него рыбу. Мы – сицилийцы. И мы – американцы. Мы сильные, а канадцы слабые. И мы будем брать их рыбу, если захотим.

– А если они попытаются нас остановить?

Освещенный солнцем кулак Сирио Теставерде взметнулся в дымном воздухе клуба.

– Тогда мы возьмем их лодки и их жизни!

В другой вечер от выкриков Сирио Теставерде просто отмахнулись бы – что возьмешь с человека, у которого от горя крыша поехала.

Но в углу зала, высоко на стенной полке, стоял телевизор, мерцая экраном и что-то бормоча. Как раз передавали новости. Никто особо не обращал на них внимания, но вполуха их все-таки слушали.

– Мы возьмем то, что нам принадлежит, потому что мы – мужчины! – говорил Сирио. – Слишком долго мы терпим низкие цены на наш улов – а все потому, что канадские конкуренты привозят на рыбный причал Бостона уже разделанную и замороженную рыбу. Сначала они опустошили наши воды, теперь вычерпывают свои. И посылают свою вонючую рыбу на наш рынок, свиньи!

Что-то в телевизоре привлекло внимание сидевшего рядом с ним рыбака. Он прибавил звук.

– ...В Нью-Йорке Генеральный секретарь ООН Анвар Анвар-Садат сделал заявление, вызвавшее в дипломатических кругах переполох, – вещал слащаво-мелодичный голос диктора. – По словам Генерального секретаря ООН, катер береговой охраны США ввязался в перестрелку с подводной лодкой – предположительно канадского, а точнее сказать, франко-канадского происхождения, – в спорных водах Грэнд-банки, и в результате лодка затонула со всей командой. Канадские официальные лица в Оттаве решительно это опровергают. Монреаль также отвергает что-либо подобное. Тем не менее Генеральный секретарь ООН настаивает на истинности своих сведений. Более того, он утверждает, что этот инцидент, как и имеющий место кризис рыболовства, свидетельствует, что прибрежным странам не может быть доверен надзор за их собственными территориальными водами. В связи с этим он предлагает создать специальную комиссию ООН для наблюдения и патрулирования акватории Мирового океана, что будет способствовать сохранению сильно истощенных рыбных запасов и поддержанию мира, так как это истощение становится в наши дни причиной стольких международных трений.

– Видите! – воскликнул Сирио, показывая на телевизор, откуда только что прозвучали слова Генерального секретаря ООН. – Видите, этот хмырь правду говорит! Океаны не принадлежат никому. Так возьмем то, что принадлежит нам!

В другие времена слова Сирио Теставерде напоролись бы на глухие уши. Это были трудяги-рыбаки, встававшие с рассветом и отсыпающиеся сутками по возвращении в порт.

Но времена были трудные. Массачусетс уступил Мэну репутацию самого рыболовного штата Америки. Эти люди владели своими лодками, владели своим делом, но продукт их труда был вне их контроля. Они были фермеры моря, и их поля истощились.

– Мы должны взять! – громыхал Сирио.

Тут и остальные заговорили наперебой, перечисляя свои беды.

Суровые призывы Сирио подхватили молодые, самые энергичные рыбаки.

Время шло к ночи, голоса становились злее, весть расходилась, и дымный зал заполнялся потерявшими работу рыбаками.

– А я говорю, – крикнул Сирио Теставерде, стукнув кулаком по столу, – что мы соберем флот и возьмем свое силой и мужеством!

Изрезанный и обожженный окурками стол подпрыгнул. По всей комнате другие кулаки ударили в старое дерево, и зазвучали голоса – не унылые, как всегда, а громкие и возбужденные.