Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 32

Второй пилот втянул дверь самолета за минуту до прыж­ка. Сирену почти не слышали. Бруно стоял первым. Под носками ботинок скользили гигантские зеркала, отражаю­щие багровые в этот час облака — залитые рисовые чеки. Луна уже появилась, и крестообразная тень «дакоты» пере­прыгивала насыпи между полей и тощие бамбуковые рощи­цы. Словно разгневанный Господь водил перекрестье гиган­тского прицела над затейливым рисунком речушек-дракончиков, всосавшихся в илистую низину щу­пальцами притоков.

Старый парашют дернуло с хлопком на раскрытии.

Ровным, едва заметным на тускнеющем небе пунктиром куполов, вытягиваясь углом от самолета, спускалась группа захвата. Стояло безветрие. Маркиз сказал, что выбросится последним, затяжным, чтобы оказаться на земле первым.

Он там и оказался.

—    Красиво получилось, сержант. Шли клином, как кож гильотины!

А Бруно подумал: стоит ли в такой вечер ложиться в землю за Францию и ее остряков?

Он свернул парашют, сверился с картой и зашагал в на­правлении, откуда, по его расчетам, приближался транспорт. С ним шел Суан, вьетнамец-переводчик.

Бой развивался по схеме. Ухо Бруно определило это после двух -трех минут разразившейся за спиной стрельбы и взры­вов. Шедшие цепочкой шестьдесят человек, напоровшись на засаду, оказались практически выстроенными перед пуле­метами легионеров, бившими с фланга. Мины рвались под теми, кто спасался в болоте. «Шишка», видимо, уже устрем­лялся к почестям маркиза...

Подумать только: они курили! Бруно издалека различил огоньки. Аромат табака, который наверняка был контра­бандным, виргинским светло-коричневым, а не француз­ским черным, ощущался явственно.

Лябасти и Суан пустили над лодочниками и буйволами две очереди трассирующих. Но паники не случилось. Грубо и хрипло прокричал голос:

—   Эй, французы! Французы! Подходите!

Бруно скользнул с тропы в трясину чека. Присел. Шепо­том приказал Суану:

—   Подойди. Спроси: почему они здесь? Иди...

—   Сержант, таких, как я, в плен не берут. Они убьют меня...

—   Тогда я убью их. Так и скажи. Иди!

Бруно пробежал пальцами тесемки, на которых висели гранаты вдоль нагрудной брезентовой лямки. В темноте, где- то в глубине рисового чека, несмотря на дальнюю пальбу и взрывы, ему послышалось чавканье ила.

Коренастый азиатец мягко, на полусогнутых ногах с за­катанными штанинами, боком, как краб, осторожно двигал­ся вдоль тропы, по которой пришли Бруно и Суан. Замер, уловив щелчок, с которым Бруно вогнал в паз складной ме­таллический приклад своего «Мате».

Поддевающим ударом приклада сзади под пах Бруно бросил разведчика лицом в жижу, наступил на спину, вдав­ливая глубже, и, ощущая, как слабеет от боли и удушья про­тивник, обшарил облепленное грязью, скользкое тело. Сумка с едой, за поясом солдатский кольт.

—   Сержант! — заорал от баржи Суан. — Они говорят, что сдаются!

Бруно за шиворот посадил оглушенного разведчика. Вода в чеке доходила ему до груди.

—     Пусть бросят оружие! Не двигаются! Держи их под прицелом!

Он осветил фонарем залепленное илом скуластое лицо, хватающий воздух рыбий рот, ослепленные бесмысленные глаза с короткими мигающими веками. Без единой складки. Видимо, китаец. Рубашка не походила на партизанскую гим­настерку или крестьянскую домотканую пижаму. Человек носил покупную сорочку. Разодрав ее воротник, Бруно потя­нул цепочку с медальоном... Рельеф пагоды Тыа Онг на се­ребре.

Пагоду Бруно знал. Вонь с замусоренной речушки, жес­тяной шелест сухих пальмовых листьев, дремлющие стару­хи в черных тюрбанах с багровыми, словно открытые раны, губами от бетеля у стен с резьбой, изображающей драконов, подкрадывающихся к солнцу. Пагода Тыа Онг в Файфо, при­бежище заморских китайцев, державших известный среди легионеров притон для «курящих».

Бруно погасил фонарь.

—   Сколько вас? Где командир?

Вряд ли, конечно, тип понимал по-французски.

—   В моей сумке восемьдесят тысяч, — вдруг сказал он. — Забери... В барже деревяшки. Никакого оружия. Вам подбро­сили информацию, чтобы вы перехватили получателей. Я пробирался... чтобы окликнуть...

—     За ложь умрешь здесь же, — сказал Бруно, начиная соображать, что в липучей жиже перед ним человек, в засаду которого как раз и угодили все, кто в эти минуты убивал друг друга в бамбуковых зарослях, на скользких перемычках, об­рушиваемых бутсами легионеров и сандалиями партизан.

—   Ты ослепил меня! — сказал пленник.

Бруно замахнулся, но жесткая ладонь, упредив, перехва­тила удар.

—   Хватит, солдат... В твоих действиях нет смысла, — ска­зал бандит. — Восемьдесят тысяч хорошая награда за риск.

—   Где оружие, я спрашиваю?

—    Продам еще раз, ха-ха... Вашим опять сообщу... Ты — дурак? Возьми пакет с деньгами, сумку выброси. Пакет сунь в свою...

—   Возьму, а потом убью.

—     Не убьешь, когда увидишь деньжонки, да немалые... Потому что захочешь еще... Повторить операцию. Ты — дурак? Ха-ха...

Бруно раздумывал.

—    От тебя, что ли?

—    Почему нет... Мои глаза! Следует вычесть из твоих на лечение...

Китаец привстал на коленях, прижимая ладони к лицу. С локтей стекала вода.

— Ладно, отойдет... На настоящих допросах я использую фосфорные вспышки. Вот от этого слепнут, — сказал прими­рительно Бруно. — Как имя?

—   Меня зовут Лин.

—   Дальше!

—   Лин Цэсу. А — твое?

Бруно крикнул:

—    Суан! Суан! Оружие на ремень! Ко мне!

Держа за дуло, протянул отобранный кольт назад Лин Цэсу. Будто клешнями схватив оружие, китаец кивнул.

—   Сержант? — спросил Суан. Он тяжело дышал.

—    Сколько там?

—      Трое. С кольтами. Велел выбросить обоймы в воду. Опасно ведь собирать, обходя... Я так подумал, сержант.

—   Правильно подумал, — сказал Бруно. Повернулся к ки­тайцу. — Отошел?

—   Теперь различаю обоих...

—   Идти можешь?

—   Кажется... Ты сломал мне кости!

Бандит медленно встал, и теперь, когда засученные шта­нины раскатались, видно было, что он носит куцые клеши.

—  Срастется твой крестец, — сказал Бруно, усмехаясь. По молчанию китайца понял, что тот не знает этих французских слов.

Они медленно, потому что пленный едва мог перестав­лять ноги от боли в паху, шли к барже. Суан впереди.

—      Ночь вампиров, — сказал Бруно, вслушиваясь в ход боя вдали.

—   Что? — спросил китаец. Он опять не понял.

Бруно мягко ткнул его в спину, а когда бандит оглянулся, подбородком дернул в направлении Суана.

От близкого выстрела буйволы, впряженные в джонку, прижали рога к спинам. С ноздреватых морд тянулась по­сверкивавшая в лунном свете слюна. Суан упал поперек тро­пы.

Вслед за Лин Цэсу Бруно перешагнул через тело своего переводчика.

Люди китайца сидели на корточках, по обычной манере кули уперев в колени локти раскинутых рук. Когда Бруно обшарил их лучом фонаря, они показались измотанными дорогой. Возможно, еще страхом.

—      Работе конец, — сказал Лин Цэсу по-вьетнамски. — Выпрягайте буйволов, джонку готовьте к затоплению... Ухо­дим.

Бруно положил ладонь на плечо Лин Цэсу. Китаец дога­дался. Сказал:

—   Всех. Из твоего автомата. Как кончат работу.

Вместе вслушались в затихавший треск пулеметов. Взры­вов не доносилось. Бой катился на убыль.

Кули сноровисто выбивали пробки в носовых и кормовых развалах кренившейся на борт джонки. Луна высвечивала чурбаки, смываемые с нее течением. Кажется, железнодо­рожные шпалы. Ворованные, конечно. Скольких пущенных на распыл жизней стоили просмоленные чушки, походив­шие на фантастических обитателей болот, высовывающих на поверхность лоснящиеся плоские спины?

Бруно, кряхтя, сел на сырую траву, закинув «Мате» за спину.