Владимир Гриньков - Турецкий транзит Страница 32

Недолгий путь – и вдруг их взглядам открылся огромный античный театр, каменные скамьи которого тремя уступами поднимались по склону высокого холма, будто подпирая его вершину.

– Впечатляет, – сказал Сергей. – Умели люди строить.

– Вмещает почти двадцать пять тысяч зрителей, – затараторил гид. – Изумительная акустика сохраняется до сих пор. Даже с верхних рядов, если туда подняться, будут слышны голоса людей, стоящих внизу, на сцене, называемой орхестра.

Сергей изъявил желание пройти на верхние ряды театра. Оттуда взглядам открылась панорама раскопок. Среди руин, куда ни брось взгляд, бродили туристы: парами, маленькими компаниями, большими группами.

– Когда Эфес вошел в состав Римской империи, – рассказывал гид, – он стал столицей одной из провинций. Здесь жили двести пятьдесят тысяч человек.

Его рассказ не заинтересовал Сергея, который снова занялся фотоальбомом. На снимках он не находил ничего похожего на Эфес.

– Ты здесь не была, – сказал он своей спутнице.

– Конечно, нет.

– В Эфесе когда-то был храм Артемиды, тот самый, который сжег Герострат, – продолжал гид. – Одно из семи чудес света. Здание размерами сто на пятьдесят метров, там одних колонн было больше ста, каждая высотой около двадцати метров, то есть с современный шести– или семиэтажный дом, и все это великолепие было сделано из мрамора…

– Ты мне вот что скажи, – прервал его Сергей. – Здесь все лето столько народа шастает?

– Сейчас, считайте, тут безлюдно, – сказал гид. – Летом мы туристов привозили, так здесь не протолкнуться было.

– То-то и оно, – вздохнул Сергей.

Достал двадцать долларов и передал их гиду.

– Ступай, свободен.

– Мне ждать у машины?

– Можешь возвращаться в Кушадасы.

– А деньги на автобус?

Сергей добавил турецких лир. Гид ушел. Сергей опустился на разогретую солнцем каменную скамью амфитеатра.

– Впустую приехали, – оценил он, хмурым взглядом озирая окрестности. – Не такое это место, где можно деньги прятать. И Македонский тут опять же побывал.

Ей показалось, что он что-то знает. Недоговаривает только.

– При чем тут Македонский? – спросила она.

– А ты не в курсе?

– Нет.

– Действительно не помнишь?

– Не помню.

– Верю, – сказал. – Тебя прилично переклинило, я уже вижу. Тут вот какая штука, Тань. Когда мы с тобою встречались в Стамбуле… Тогда, давно, когда ты с головой еще дружила… И ты приехала в тот раз, деньгами швырялась направо-налево… Ты тогда какие-то странные слова произнесла. Применительно к деньгам. Какую-то чушь сморозила. Что самый надежный банк, где деньги всегда в безопасности, можно найти только в городе, где никто не живет. Потому что мертвым жителям мертвого города деньги живых не нужны. А я в ответ тебе сказал, что мертвые – плохие сторожа. Ты согласилась. Ты сказала, что главное – это чтобы город был такой, что никому он не по зубам, хоть даже Македонскому. Это выглядело как пьяный бред. Мы с тобой в тот раз действительно вина употребили крепко. И до меня только много позже дошло, когда я все сопоставил. Ты проговорилась о том, где спрятала деньги Рустама. Есть какой-то мертвый город, где никто не живет…

– Я знаю этот город, – вдруг произнесла она тихим голосом, почти что шепотом, и ее глаза округлились от ужаса.

Потому что в который уже раз за последнее время она обнаружила, как ладно стыкуются одно с другим звенья в цепи событий, участницей которых она помимо своей воли становилась.

– Мертвый город, – сказала она. – Он называется Кайя. Город мертвецов. Я там была. И там действительно никто не живет.

Все совпадало.

Часть пятая

ПРОКЛЯТИЕ ЯНЫЧАР

Тетя Галя и Миха приехали в квартиру Звонаревых – навестить Полину.

– Как твои дела, Полинушка? – спросила тетя Галя.

– Спасибо, хорошо.

Девушка потрепала Миху по волосам. Мальчишка вежливо улыбнулся в ответ, но в нем чувствовалась скованность.

Тетя Галя прошлась по комнате, задержала на мгновение взгляд на семейном фото Звонаревых: Маша и Олег, муж и жена. Спохватилась, перевела взгляд на Полину, та следила за происходящим с напряжением.

– Мы с Михой продукты привезли, – сказала тетя Галя. – Там все для греческого салата. Я сейчас сделаю быстренько. Помню, как ты на Кипре его любила.

Девушка осторожно улыбнулась ей в ответ. Миха смотрел на нее настороженно.

Тетя Галя ушла на кухню.

– А где моя картина? – спросил неожиданно Миха. – Та, которую я тебе подарил.

– А вот она…

Но не смогла вспомнить сразу. Посмотрела на столе… На полках книжного шкафа… В кресле…

Миха следил за происходящим и все больше мрачнел.

Наконец его картина с кораблем под алыми парусами нашлась среди россыпи компакт-дисков.

– Вот! – сказала девушка обрадованно.

Миха взял картину из ее рук. Выглядело это так, словно он уже пожалел, что сделал столь щедрый подарок.

– Это ведь ты научила меня рисовать алые паруса, – сказал он. – Там, на Кипре.

– Я понимаю, ты старался, – пробормотала она растерянно.

Им было трудно находиться наедине друг с другом. Некомфортно. И оба это чувствовали. Даже Миха, хотя он и был еще ребенком.

Она по праву старшей догадалась первой, что им сделать. Не оставаться наедине. Их это отвлечет.

– Пойдем поможем тете Гале, – предложила она.

Прошли на кухню. Тетя Галя привычно ваяла простое великолепие греческого салата: крупно нарезанные красные помидоры, зеленые огурцы и желтый сладкий перец, порубленные листья капусты и салата, кольца лука, белоснежный сыр фета и блестящие черные маслины, немного оливкового масла. И оставалась еще соль.

– Полинушка! Дай мне соль! – попросила тетя Галя. – Где она у тебя?

Сидевшая за столом девушка даже не шелохнулась. Возникла пауза. Миха посмотрел на девушку. И тетя Галя тоже посмотрела. И все поняла. Но слишком поздно.

У девушки задрожали губы, отчего ее лицо в мгновение стало некрасивым, и брызнули слезы. Она закрыла лицо руками.

– Полинушка! – пробормотала тетя Галя.

– Я так не могу! – рыдала девушка. – У меня такое чувство, будто вы меня все время проверяете! Хотите знать, что я помню, а чего не помню! Не знаю я, где здесь соль! Забыла! Забыла! Забыла! – забилась она. – Ну зачем же вы меня так мучаете! Я не могу уже!

Она рыдала так, что перепугала Миху. Тетя Галя обняла ее, пытаясь успокоить, но ей это долго не удавалось.

– Я ничего такого не хотела! – лепетала тетя Галя. – И вовсе я тебя не проверяла! Я просто попросила соль!

Прокопов предложил Полине нанести визит в Третьяковский проезд, улицу самых дорогих московских магазинов.

Приехали к Третьяковскому проезду, припарковались.

За огромным витринным стеклом красовались роскошные авто. Мимо входа в автосалон Прокопов прошел, явно сделав над собой усилие. Не будь с ним рядом дочери – с автосалона началась бы его прогулка по Третьяковскому проезду, не иначе. А возможно, дальше он и не пошел бы.

– Что будем покупать? – спросила девушка, уже по оформлению витрин угадавшая, на территорию каких высоких цен они сейчас вступили, и потому несколько оробевшая.

– Что ты захочешь, – ответил Прокопов беззаботно. – Можем хоть отсюда вот начать.

По его поведению можно было догадаться, что в подобных обстоятельствах он тушеваться не привык.

Магазин женской одежды. Ни одного покупателя, но четыре продавца.

– Добрый день! Рады видеть вас снова в нашем магазине! – улыбки голливудских звезд.

– Ты присмотри себе чего-нибудь, – сказал Прокопов.

– Только я сама, – произнесла девушка не столько для него, сколько для продавцов с голливудскими улыбками.

Отгоняла их, как назойливых мух, пытаясь совладать с собой в такой непривычной обстановке.

Рубашка из хлопка – пятьсот долларов. Рубашка из бамбука – восемьсот. Блузка из шелка – тысяча триста долларов. Блузка из шифона – две.

Тут неплохо можно приодеться, имея в кармане пятнадцать-двадцать тысяч долларов свободных денег.

– Может, еще где-нибудь посмотрим? – предложила она.

– Конечно, – легко согласился Прокопов.

Разве солидные люди покупают вещи впопыхах? Выбор покупок – это ритуал, и негоже лишать себя такого удовольствия.

Они прошлись по ряду бутиков, оценивая роскошь, выставленную напоказ.

Питательный укрепляющий крем за триста пятьдесят долларов, крем-эликсир за тысячу сто пятьдесят, женские брюки за полторы, сумка за две семьсот и пальто за восемь тысяч долларов.

– Тебе что-нибудь здесь нравится? – спросил Прокопов.

Ей показалось, что будет невежливым сказать, что совсем ничего.

– Вот это, – показала на платье, возле которого как раз стояла.

– Хорошо, купим, – отозвался невнимательно Прокопов.

В его словах ей почудилась та легковесная необязательность, с какой обычно взрослые раздают детям обещания в магазинах игрушек – все купим, но потом, позже, а это значит – никогда.