Александр Тамоников - Сирийский эшафот Страница 33

Со всех сторон шелестела листва. Обзор в сторону штаба банды был отличным, если не брать в расчет нескольких мешавших веток.

С помощью ремней капитан закрепил на толстой ветке разгрузочный жилет с магазинами и оглядел позиции товарищей. Его местечко было выше крыш, поэтому Женьку и Валерку он прекрасно видел.

— «Второй», я — «Юнкер», как устроился? — вполголоса произнес он в микрофон рации.

— Нормально, — коротко ответил Суров. — Но в Нахабине было лучше.

В Нахабине жила его последняя пассия, с которой он на полную катушку отрывался на широкой кровати.

Улыбнувшись ответу, Андреев все же одернул:

— Отставить открытый текст!

— Слушаюсь и повинуюсь, мой командор…

— «Третий», ты как? — обратился Андреев к прапорщику.

— И я нормально. Дворик как в тире.

— Понял. Смотри в оба…

Далее наступило затишье. Снайперы, стараясь двигаться как можно меньше и плавней, дежурили на выбранных позициях, сирийских спецназовцев вообще не было видно — все они расположились в доме, прикрывая различные направления.

Во дворе соседней усадьбы иногда появлялись люди, но интереса ни они, ни их деятельность не представляли. Какая-то женщина выгнала из подсобного помещения десяток баранов и погнала их к воротам, по улице в это время проходила отара, подгоняемая чабаном. Затем молодой мужчина пронес из сарая в дом охапку хвороста, потом взялся мести задний двор. А два вооруженных боевика, лениво переговариваясь, слонялись по переднему двору.

Павел долго рассматривал плоскую крышу двухэтажного дома, но дозора так и не заметил. Это было странно, так как в предыдущих операциях в здешних краях снайперы постоянно сталкивались с хорошо организованной охраной жилищ, облюбованных террористами. И дозорный пост на крыше был неотъемлемой частью этой охраны.

«Наверное, в Джадине они чувствуют себя в полной безопасности, — заключил капитан. — Во-первых, до линии фронта далековато. Во-вторых, в городе разместилась крупная банда, и это придает уверенности».

Утро радовало тишиной, солнечной и безветренной погодой. До удушающей жары было еще далеко. Осматривая округу сквозь оптику бинокля, Андреев удивлялся превратностям судьбы.

«Кто бы мог представить, что эта идиллия скоро нарушится криками религиозных фанатиков и показательным убийством шестерых молодых парней?» — с грустью размышлял он.

Глава двенадцатая

Сирия, город Джадин Наше время

Вот уже несколько часов капитан неподвижно лежал на толстой ветви дерева и не двигался, наблюдая за пустынным задним двором соседнего участка. Рядом на ремне висел разгрузочный жилет с торчащими из кармашков запасными магазинами, с парой гранат, ножом и перевязочным пакетом. Не любил капитан во время работы ощущать на теле лишнюю тяжесть — она сковывала и раньше времени утомляла, потому всегда снимал «разгрузку» и пристраивал ее где-то рядом под рукой.

На территории соседней усадьбы ничего особенного не происходило — обычная жизнь позабытого богом сирийского городка. Однако глаз с нее сводить было нельзя — не дай бог, упустишь что-нибудь важное.

Оглядывая каждый метр заднего и переднего дворов, Андреев почему-то вспомнил Суслова. Вернее, известие о его пропаже. Михаила он знал года два — не так уж долго, чтобы считать его старым другом. Тем не менее, крепкая дружба между ними наладилась с самого начала их знакомства. Иногда ведь именно так и происходит, когда встречаются два человека со схожими характерами, убеждениями и привычками.

Миша всегда встречал группу Андреева на аэродроме авиабазы Хмеймим, всегда помогал с размещением и с решением любых возникающих в командировках проблем. Всегда оказывал максимальную помощь в подготовке сложных операций. А дважды сам отправлялся с группой снайперов в предгорные районы Сирии и при этом проявил себя отличным бойцом и офицером.

И вдруг пропал. Павел не верил в его гибель. На войне трагедии случаются каждый день, и любой ее участник «ходит под богом». Но Павел не хотел верить в худшее.

Потом его мысли сами собой вернулись в далекое прошлое. В родной город. Домой. В семью.

Снова вспомнилась мама. Прощание с ней в театре, пышные похороны с идущими за гробом актерами, деятелями культуры, студентами театрального факультета и самыми преданными зрителями…

Отец недолго прожил после смерти любимой супруги. Павел всячески старался вывести его из кризиса, при первой возможности заезжал домой, проводил с ним все свободное время. И почти сумел вернуть к нормальной жизни. Но беда, как говорится, в одиночку не ходит. Вскоре у отца диагностировали рак легких с метастазами в печени и костях.

Узнав об этом, Андреев собрал все денежные накопления, отпросился у начальства и на два месяца приехал в родной город. Настал очень тяжелый период в его жизни.

Он ездил по больницам, встречался с докторами, консультировался, добивался… Частенько нарывался на откровенную грубость, черствость и непонимание врачей.

Его мольбы о помощи заключались в элементарном: он просил специалистов приехать домой для осмотра больного и консультации. Ведь ходить и принимать пищу отец практически не мог — голова кружилась от голода, сил не было, мучили страшные боли. При весе в сорок два килограмма он уже походил на скелет, обтянутый прозрачной кожей.

Однако все усилия разбивались о бессердечное: «Нет, вы обязаны привезти больного на комиссию по инвалидности!»

Похожим образом обстояло дело и с обезболивающим препаратом — чтобы получить «трамал», следовало привезти больного на осмотр. А как это сделать, если человек с трудом передвигается, при каждом шаге испытывая невыносимую боль?

Требовали личного визита больного и онколог с пульмонологом. Просто для того, чтобы взглянуть на анализы с выписками и решить, нужна ли химиотерапия.

Вот и приходилось Павлу таскать отца на себе от дома до такси, и от такси до врачебных кабинетов. А между этими мучениями еще были поездки через весь город, с пробками, духотой и потерями сознания…

Да, отец был безнадежно болен. Но Павел не понимал одного: неужели для доживающих последние месяцы людей нельзя упростить все процедуры, связанные с консультациями, с оформлением инвалидности и тому подобным? Почему система настроена таким образом, чтобы до конца замучить человека своей черствостью и бюрократией?..

От воспоминаний Павла отвлекло едва заметное движение на соседнем участке. Отогнав посторонние мысли, он поднял бинокль.

На втором этаже бандитского штаба открылась створка окна, и в проеме появилась фигура мужчины средних лет. Одет он был в серую куртку военного образца, на шее платок или шарф в черно-белую клетку.

Мужчина подпалил сигарету, выпустил клуб дыма и, облокотившись на подоконник, принялся разглядывать стоящий напротив дом. Тот самый дом, на крыше которого находилась позиция Женьки.

Андреев медленно опустил бинокль и посмотрел на Сурова.

Тот лежал на животе, раскинув ноги, и смотрел сквозь прицел на задний дворик. От случайного «засвета» его спасал невысокий каменный бортик.

«Ствол! — похолодело внутри у Павла. — Этот урод в клетчатом платке может заметить торчащий из разлома ствол винтовки!»

Более всего ему сейчас хотелось швырнуть в окно бутыль с коктейлем имени Вячеслава Михайловича. Но такового под рукой не было.

— «Второй», я — «Юнкер», — почти шепотом произнес он в микрофон рации.

— Да, «Юнкер», «Второй» на связи, — чуть шевельнув рукой, ответил Суров.

— «Второй», в твою сторону смотрит «дух» из окна на втором этаже. Постарайся медленно убрать из разлома ствол. Только очень медленно, понял?

— Понял тебя, «Юнкер». Убираю…

Капитан на всякий случай поднял винтовку и поймал в прицел курящего мужика. Если тот успеет заметить движение в разломе, то сразу получит пулю.

Что будет потом — предположить трудно. Вероятно, весь план операции придется перекраивать на ходу. Это чертовски плохо, но подставлять друга Андреев права не имел.

К счастью, пронесло. Затягиваясь дымком, мужик с повязанным на шее клетчатым платком бездумно глазел по сторонам и ничего подозрительного не засек.

Это радовало.

Павел опустил ствол и поймал прицелом Женьку. Тот был на прежнем месте, но «винторез» уже лежал рядом. Каменный бортик надежно прикрывал позицию от «духа».

«Молоток», — облегченно вздохнул командир и посмотрел на часы.

Стрелки показывали девять часов двадцать две минуты. До начала показательной казни оставалось чуть более получаса.

Все разом изменилось и пришло в движение в девять тридцать пять.

На соседнем участке послышались громкие голоса, группа из дюжины вооруженных боевиков прошла вдоль боковой стены дома и остановилась у двери, обращенной во внутренний двор.