Леший в погонах - Александр Александрович Тамоников Страница 33

– Слаба ты, спортсменка-лыжница, далеко не уйти тебе. Погибнешь. Значит, решение у нас с тобой такое: несу тебя до тех пор, пока не будет возможности оставить тебя у надежных людей, где тебе смогут оказать медицинскую помощь. Бросить тебя раненую я не могу, нет у меня такого морального права. На том и порешим. Сейчас я тебя покормлю чем бог послал, и в путь!

Катя слушала и смотрела на мужчину удивленно и с облегчением. Наверняка хорохорилась, а в душе понимала, что самой ей из леса не выбраться и до людей не дойти. И пока Коган подбрасывал в огонь костерка палочек, пока открывал консервы и отрезал ножом по краюшке хлеба, Катя понемногу стала рассказывать о том, что с ней случилось. Появляться стало доверие к незнакомому странному мужчине, да и ситуация была безвыходная. А еще Коган умел вызывать у людей доверие к себе, располагать к себе самых разных людей. Плох был бы следователь особого отдела НКВД, не обладай он такими талантами.

– Я доро́гой, проселком шла, – тихо говорила Катя, – лесом невозможно, там столько воронок было после бомбежки. Я и свернула на опушку. Устала очень. Только вы не спрашивайте, откуда и куда я шла!

– Да молчу я, – отмахнулся Коган, подкладывая палочек в костер и глядя на огонь.

– И десяти метров не прошла, а они как чертики из табакерки. На подводе! Что-то у них там сломалось, колесо они чинили. Двое чинили, а двое их ждали. Четверо немцев было. А на подводе куры, продукты. Я их за поворотом не увидела, а они меня заметили. Кинулись. Один мордатый такой, рыжий, ржал как мерин, повалить хотел на траву, снасильничать. Я испугалась очень, не знаю, откуда и силы-то взялись. Я его по глазам ударила, ногтями по лицу, а он заорал и винтовку свою схватил и штыком меня. Да только промахнулся, глаза кровью ему залило. Так, зацепил только, не убил. Тут я гранату выхватила из кармана, замахнулась на них, кричу, что – сама не помню. Они с перепугу – кто в кусты, кто под телегу, а я овражком вниз бежать. Они потом очухались, палить стали из винтовок в мою сторону, только я далеко уже была.

– Повезло тебе, что они за тобой в лес не кинулись, – покачал головой Коган. – Убили бы!

– Фрицы в лес боятся соваться, – с презрением заметила Катя. – Особенно когда их мало. Вот когда с танками, с пушками да в большом количестве, тогда они смелые. И то слышала, что партизаны им от ворот поворот давали, да еще как давали!

Ели молча. Коган помог Кате сесть так, чтобы опираться спиной о ствол дерева, потом каждый занялся своей банкой тушенки. Пили чай, глядя, как гаснут и седеют угольки в костре. Катя иногда посматривала на своего спасителя. Взгляд был благодарный, но и оценивающий. А как понесет? Дело-то непростое! Но Коган уже придумал. Мастерить носилки, которые он мог бы нести один, долго и сложно. Да и вес ноши увеличится. А нести просто на руках – руки начнут буквально отваливаться через полчаса. А ему девушку нести не один день.

Вооружившись ножом, он прошелся вокруг полянки и с тонких стройных осинок нарезал лыка. Длинными полосами по два с небольшим метра. Потом сплел по три лыковые полосы в веревку, похожую на девичью косу. Из двух таких веревок сделал петли, связав концы. Катя с интересом наблюдала за Борисом. И когда он спросил, готова ли она трогаться в путь, девушка энергично кивнула.

– Главное, чтобы ты не напрягалась, Катя, – сказал Коган. – Главное, чтобы кровотечение не открылось. Одна петля тебя под мышками под спину будет держать, вторая – под коленками. Ну и между петлями я тебя буду придерживать. Ты, главное, сама не старайся за мою шею держаться, мою работу не старайся облегчить. Хуже только себе сделаешь. А я сильный, донесу. Можешь не сомневаться!

Катю нельзя было назвать хрупкой девушкой, но все же она оказалась не такой тяжелой, как опасался Коган. До деревушки Ольхово, обозначенной на карте, было около тридцати километров. Есть надежда, что там хоть кто-то живет и люди сердобольные и жалостливые найдутся. Тогда можно оставить Катю в надежде на уход за ней. О других вариантах, точнее, их отсутствии, Коган старался пока не думать. Ну не бросать же раненую в лесу! Тем более что Бориса очень тяготила судьба тела Ольги в самолете, которое ему пришлось оставить и уйти.

Девушка иногда постанывала, когда Коган оступался, спотыкался о корни деревьев. Отдыхать приходилось примерно через каждые полчаса. Оперативник понимал, что поднимать раненую на руки, класть ее на землю – все это доставляет ей мучения, но нести без отдыха он не мог. И никто бы не смог. И все же до вечера он прошел почти шесть километров и был доволен таким результатом. Конечно, была проблема с едой, но ее можно попробовать как-то решить. Как, Коган еще не знал, но был уверен, что сможет. Главное сейчас – экономить запасы. Продуктов у него с собой было из расчета на три дня. Теперь с девушкой их придется растягивать дней на шесть.

На берегу небольшого озера Коган остановился и уложил Катю на землю. Место ему понравилось тем, что на полянке виднелись остатки старой копны. И он, собрав большой ворох сена, сложил девушке мягкую постель. А еще оперативника обрадовали кувшинки. Он знал, что длинные пятнистые стебли этого растения можно запекать на костре и они на вкус почти как горячий хлеб. Надо только вытянуть стебли из воды и намотать на палочки, воткнув их вокруг костра.

Ночью они лежали рядом, и Коган заботливо укрывал девушку своим пиджаком. Оперативник основательно продрог, поскольку поддерживать горящим всю ночь костер было опасно. Тем более что под вечер они с Катей слышали невдалеке стрельбу. Несколько раз он поднимался, отходил в сторону, делал разогревающие гимнастические упражнения. Наконец наступило утро. Снова разожженный костер согрел. Но Катя проснулась вялой. Пальцы у нее были ледяными. Коган решил, что девушка замерзла, хотя она и отнекивалась, и положил ее возле костра.

И снова переход, снова он поднял девушку на руки и понес через лес, старательно выбирая дорогу, чтобы не спотыкаться, обходить большие деревья, чтобы Катя не задевала за стволы