Сергей Зверев - 7000 километров южнее Москвы Страница 35

– И еще… – Гаврилин хмуро через открытую дверь посмотрел на стоящий у самолета трап. – Пока мы разводим здесь дебаты, наши шансы улететь могут свестись к нулю. Еще несколько минут, и на поле появятся автоматчики со всеми вытекающими последствиями.

– Господин пилот, – обернулась к летчику Анна. – Помогите нам! Я скорее соглашусь сгореть в самолете, чем вернуться туда, откуда вырвалась благодаря самоотверженности этих русских парней! Поверьте на слово – те нелюди не пощадят и вас.

Издав сокрушенное междометие и махнув рукой, пилот выглянул в дверь и жестом руки приказал водителю трапа отогнать его назад. Загудели двигатели, самолет медленно пошел на разбег. Вот за окном замелькали далекие верхушки деревьев, постепенно сливаясь в сплошную зеленую полосу. Взлет! Сев в свободное кресло, Гаврилин ощутил неимоверную усталость и одновременно невероятное торжество – они совершили, по сути, невозможное…

Когда самолет набрал высоту, к Борису подошла стюардесса и испуганно сообщила:

– С нами связались из Рабуби и приказали вернуться. В противном случае пригрозили выслать вслед истребитель, который собьет нас ракетой! Что делать?

На это Гаврилин снисходительно рассмеялся.

– Передайте командиру судна, что это – наглый блеф. У Банзании нет ни одного своего самолета, ни военного, ни гражданского. Единственный аэродром – это тот, с которого мы только что улетели. Вы там видели истребители? Да, и напомните ему, что мы летим в Симферополь, и только в Симферополь!

Облегченно улыбнувшись, девушка поспешила в пилотскую кабину. А Борис, кивком руки подозвав к себе полицейского с пограничником, снял с них наручники и указал пальцем на свободные кресла. Теперь оставалось только ждать приземления в Крыму. В российском Крыму…

Месяц спустя. В зале заседаний окружного военного суда было не протолкнуться. Впрочем, места для свидетелей пока что пустовали. Они заполнятся потом, в процессе рассмотрения дела, по мере допроса очевидцев недавних событий. А вот подсудимые – пятеро спецназовцев – сюда уже прибыли и находились в прозрачном боксе из пуленепробиваемого стекла. В зале присутствовали в основном представители прессы и телевидения, преимущественно западных СМИ. Были здесь и какие-то «правозащитники», некие «общественные обвинители», в числе коих пребывал и посол Банзании. Немало было и каких-то непонятных «общественников» из американских НКО.

Борис Гаврилин, сидя внутри бокса рядом со своими спутниками по командировке в Банзанию, флегматично смотрел в зал, вспоминая события тех, без преувеличения, незабываемых дней. Да, это было нечто невероятное… Когда утренней порой угнанный ими аэробус коснулся колесами бетонки в Симферополе, их уже ждал взвод ОМОНа с автоматами на изготовку. Спецназовцев, первыми спустившихся по трапу, немедленно заковали в наручники и тут же увезли в следственный изолятор. Впрочем, Кипреева и Мурашука сразу же положили в «больничку» при СИЗО. Но длилось это недолго. Прибывший после обеда генерал Дроздых достаточно быстро утряс все болезненные вопросы, и вскоре они вместе с ним улетели в Москву – и без охраны, и без наручников.

Борис невольно улыбнулся, вспомнив, как они тем днем встретились с генералом в кабинете следователя. Когда он вошел, тот сердито расхаживал из угла в угол. Увидев Гаврилина, Дроздых даже не дал ему отрапортоваться и поздороваться, с ходу выпалив:

– Боря, это что за самодеятельность?! Вы какого хрена надумали угонять самолет?!! Ты в курсе, что учинили шумиху по всему «шарику»? Газеты, журналы, электронные СМИ – все только про ваш угон и голосят. Натовцы визжат про необходимость международного трибунала. О как! Ты почему мне не позвонил, не посоветовался? А?..

– Потому что во время освобождения пленников пулей повредило телефон, – чуть пожал плечами Борис.

– А ты что, служебный номер забыл? Не мог позвонить с какого-нибудь другого телефона? – продолжал сокрушаться Дроздых.

– Никак нет… – Гаврилин едва сдержал улыбку. – Товарищ генерал-майор! Номер-то секретный, ни на каком другом гаджете набирать его нельзя. Поэтому и пришлось работать в автономном режиме, на свой страх и риск.

– А-а-а, ч-черт!.. – досадливо всплеснул руками Дроздых. – Точно! Нельзя… В этом ты абсолютно прав. Ну, как вы там, здорово шороху навели? Много дров наломали?

– Думаю, насчет дров – не очень. – Борис продолжал сохранять предельно спокойный вид. – Хотя, полагаю, наше пребывание там незамеченным не осталось. Ну а шороху навели! По меньшей мере, взвод исламистов сейчас «гостит у гурий»…

– Ну, молодцы! Хорошо… Вас я сейчас забираю с собой. Будете находиться в закрытом подмосковном пансионате, условно говоря, под домашним арестом. Через месяц – ничего не поделаешь – состоится суд. Международная «обчественность» прямо-таки кипятком писает по этому поводу. Да и наши либералы из себя выходят, вся эта прозападная шелупонь. Но я думаю, все будет нормально. Кстати, надо ожидать, что там появится уйма всякого народу – СМИ, обвинители, наблюдатели и прочая хрень с морковенью…

В ответ на это Гаврилин сдержанно хмыкнул и удивленно взглянул на генерала.

– Простите, но мы же не можем разглашать многое из того, что знаем, – это относится к категории государственной тайны!

– Боря, не волнуйся! Да, нам придется «кинуть кость» этой озлобленной, оголтелой стае натовского шакалья. Но жертвовать вами мы не собираемся. А что и как говорить – определимся, на это время еще будет.

И вот он, этот суд. Рассеянно глядя в зал, Борис ловил взгляды сидящих там. В основном любопытствующие, равнодушные, злорадные… Впрочем, было немало и сочувственных. И вот прозвучало извечное:

– Прошу встать – суд идет!

И потянулась обычная нудная рутина заседания. Дошел черед и до допроса обвиняемых. Первым поднялся Гаврилин. На предложение судьи назвать себя он сообщил:

– Ильин Виталий Иванович, восемьдесят пятого года рождения…

Как и было согласовано с генералом Дроздых, он давал заведомую «липу», которая за прошедший месяц была подкреплена оперативно оформленной документацией. Рассказывая о сути своей командировки, он сообщил, что их отделение (причем откомандированное из «совершенно обычного батальона ВДВ») должно было осуществлять негласную охрану российских специалистов, направленных в Банзанию на предприятие «Му-Уэту» взамен ранее похищенных неизвестной группировкой.

В один из дней, во время экскурсии по Рабуби, их захватили в плен какие-то люди, вооруженные автоматами, и увезли на свою базу в глубине джунглей. Там пятерым россиянам удалось освободиться от захватчиков и заодно освободить ранее захваченных людей, в том числе и иностранцев. Поскольку этим же днем произошел госпереворот, обратиться к властям спецназовцы сочли слишком рискованным. А учитывая то, что в числе подопечных «Ильина» оказалось сразу пятеро раненых, им пришлось пойти на захват самолета.

На вопрос о местных жителях, кто оказывал им помощь, Борис заявил, что абсолютно все, от начала до конца, они проделали сами.

– У нас же был девиз: «Никто кроме нас!» Вот мы сами и выкручивались, как могли! – особо подчеркнул он.

Примерно в том же духе высказались и все остальные – «Голубев», «Шиловский», «Зернухин» и «Заречный». Наблюдая за залом, неотрывно взирающим на них, Гаврилин читал на лицах некоторых из сидящих откровенную досаду и разочарование. Да и было отчего расстроиться! Вопреки ожиданиям каких-либо секретов в ответах подсудимых озвучено не было. Но, как видно, надежды «расколоть» русских они не теряли.

Когда начался допрос свидетелей, первой в зал пригласили Анну Вельмгрен. Она вошла, понуро глядя в пол, с убитым выражением лица. Лишь взглянув на нее, Борис сразу понял: будет какая-то подстава. И интуиция его не подвела. Через переводчика ответив на протокольные вопросы и дав подписку об ответственности за дачу ложных показаний, Анна сдавленным голосом рассказала, что ее никто не похищал, что в лагерь «Воинов истины» она приехала добровольно, где лечила больных. Относились к ней «Воины истины» очень уважительно. Перейдя к повествованию о том, как она оказалась в самолете, Вельмгрен перешла почти на шепот:

– …Когда в лагере началась стрельба, я очень испугалась и, потеряв голову, кинулась прятаться в автобус. А потом, когда мы поехали, я поняла, что меня… – Девушка замялась, как видно, не зная, что сказать.

– Фрекен Вельмгрен, вы хотите сказать, что с этого момента оказались в роли похищенной? – поспешно подсказал со своего места ее адвокат – похожий на индюка мордастый тип с глазами голодного шакала.

Та, неохотно кивнув головой, чуть слышно произнесла сдавленное: «Да…» В зале послышался глухой шум. Где-то злорадно-ликующий, где-то возмущенный. Кипреев, все это время с изумлением слушавший сказанное ею, не выдержав, спросил по-английски с нотками полного недоумения: