Леонид Влодавец - Адская рулетка Страница 35

Похоже, он кое-что стал соображать.

— Я-то знаю, где, — сказал я, — а вот как ты себе это представляешь?

— Да развяжи ты меня, дьявол, простил уж… Не буду драться! Я рискнул и развязал. В семнадцатом веке даже цари были ничего, честные. Петька драться не стал, одержал слово.

— Ты уж скажи, боярин — дался ему этот боярин, прости Господи! — Куда ж меня занесло? — озираясь, спросил Петр. — Колдовство, поди? Сундуки стоймя стоят, жерди на потолке светятся… А и одежда на тебе не наша, не русская…

Тут он был совсем прав: рубашка на мне была югославская, пуловер чешский, джины «Вранглер» и кроссовки «Адидас».

— Ты в двадцатый век попал, понял?

— Чего? — спросил он. — Пошто в двадцатый, когда мне семнадцатый год еще не вышел?

— Водку пить он умеет! — проворчал я. — А башка варит плохо… Сто лет — век. Ты с какого года?

— Чего? — Петька явно балдел, как контуженый.

— В каком году родился? — переспросил я. Стыдно, но тогда Я и этого не знал.

— В сто восьмидесятое лето от сотворения мира…

— Врешь, — теперь уже я опешил. — Не может такого быть! И мир никто не творил…

— Не богохульствуй! — Он было замахнулся, но вовремя притормозил. — Ну, не в сто восьмидесятое, а в семь тыщ сто восьмидесятое… А ежели от Рождества Христова, так в одна тысяча Шестьсот семьдесят второе…

— Вот это похоже… Значит, сейчас тебе триста с хвостиком…

— Ложь сие! — обиделся Петр. — Не верю! Нешто я Мафусаил?

— Я бы тоже не поверил, — посочувствовал я, — однако так все и есть.

— Все враки! — упрямо набычился Петр. — Не может такого быть… В вечер пошли мы с Фрянчишком на Кукуй, и Алексашка при нас был…

— Алексашка… — припомнил я. — Это Меншиков, что ли?

— Он… А ты откудова о сем ведаешь? Коли ты из другого века? — прицепился Петька. — Милославскими подослан?

— Ух, дались тебе эти Милославские! — плюнул я. — Расскажи лучше, как пили и чего…

— Чего пили? — Петя повеселел, видно, вспомнить было приятно. — Ренского кувшин, полштофа гданской, лакримы-кристи… той не упомню, до нее Фрянчишко зело охоч, еще секу пили…

— Что? — удивился я. — Я таких и вин не знаю…

— Ну, сек, он шипит да пузырит, как отколупнешь…

— А-а-а, — понял я, — сект? Шампанское?!

— Во, как Фрянчишко говорил, чампань, истинно… А ренское, он сказывал, от реки, что позади Цесарской земли течет, рекомой Рен или Реин…

— Рейнское! — догадался я. Пить я его не пил, но что-то о нем слышал.

— А гданское — то простое зелено вино, токмо чище, без мутноты, яко бы водка, но хмельное…

— Водка! — обрадовался я, как старому знакомому.

— И водкой ее кличут, так, — кивнул Петр, — горька, а веселит! Опосля питий с иноземными девками данс плясали, токмо название мудреное, запамятовал… А что дале было, и вовсе вышибло… В Преображенское вроде воротились.

— «Потом не помню, дошел до точки…» — процитировал я Высоцкого.

— Истинно не помню! — Петька тряхнул патлами. — А у вас тут каково с питием? Али уж Бог сподобил, отвратил от греха сего?

— Ну да! — Я бы тоже мог Петьке рассказать, еще почище. — Есть кое-что у нас: «Русская», «Стрелецкая», «Петровская»… «Петровская», между прочим, в твою честь названа.

— А «Стрелецкая» — в честь стрельцов?! — злобно окрысился Петр. — Воры! Матушки моей родню, яко баранов, резали… Сонькиным наущениям предались, аспиды!

Тут я вспомнил картину «Утро стрелецкой казни» и поспешил успокоить Петьку, пока он опять не распалился:

— Да брось ты переживать! Все уж давно кончилось. Тебе уж памятник поставили в Ленинграде. «Медный всадник» называется…

— Стрельцы памятник ставили, столб на площади вкопали… Ироды! — рычал Петр, переживая какие-то совсем недавние для него события. — Давить, жечь нещадно Иудино семя, Каинов род!

— Успокойся, успокойся! Сделал ты этих стрельцов, под сухую сделал…

— Когда?

— Не помню, — я почесал лоб. — Головы им всем отрубил, а вместо них армию устроил, как в Европе.

— Не помню, — теперь Петр почесал лоб. — Мыслю об том, да силы не имею. Лефорт Фрянчишко об том же речет: надо-де на Руси завесть все полки по иноземному строю да корабельное войско, сиречь флот, учредить… А как сие строится, об том токмо у иноземцев ведение есть, они хитрости знают…

Петр вздохнул. Только тут до моей глупой головы дошло, что Петька, то есть Петр I, вывалился из своей жизни на семнадцатом году и ничего еще из того, что мы про него знаем, не сделал… Из телефонной трубки долетали короткие гудки.

— Вот что, — сказал я, подходя к телефону, — мне тут поговорить надо…

— Так это не ты говорил? — удивился Петр. — Карла туг сидит, что ли9 Я таких малых и не видал… В дырки-то эти и таракану не пролезть…

— Это, брат, техника!

— Чего?

Но я не ответил и набрал директорский телефон.

— С вами можно инфаркт схватить! — заметил Евгений Анатольевич. — Кто это дурачился? При чем тут царь? Медики уж мне какой-то синдром подсказывали, что вас поразил… Ну, как дела?

— Никто не дурачился, Евгений Анатольевич, из бокса Петр I вылез…

— Это серьезно? Не розыгрыш? — поперхнулся академик.

— Нет же! Настоящий царь Петр, только молодой, семнадцатилетний… Хотите трубку дам?

— Уф-ф… Ну и ну! — сказал академик, наверно, в сторону, кому-то из сидящих в его кабинете. — Он предлагает поговорить с Петром Первым по телефону…

— Принципиально ничего невероятного тут нет, — услышал я голос Игоря Сергеевича, — общая теория регенерации это допускает…

— Давайте вашего Петра, — сказал мне академик.

Я показал Петьке, как надо держать трубку, и сам подставил ухо, чтобы слышать, что ему академик скажет.

— Алло, — осторожно произнес Петров, — это… м-м-м … Петр?

— Нешто не слышишь? — начал Петька, как в первый раз, но я показал ему кулак. — Я самый и есть, государь Петр Алексеевич, Великий и Малыя и Белыя Руси…

— Понятно, дальше перечислять не стоит, — осторожно остановил его директор. — А скажите, Петр Алексеевич, как м-м-м… ваше самочувствие, здоровье?

— Голова побаливает, — хихикнул я, прикрыв рот, и теперь уже Петька погрозил мне кулаком.

— Благодарствую, здрав есмь, — ответил Петька на полном серьезе. — Каких будешь, человек добрый?

— Извините, Петр Алексеевич, это не суть важно. У меня к вам еще несколько вопросов, если можно. Скажите, вы не ощущаете ничего непривычного в окружающей вас обстановке?

— Светло больно… Жердины на потолке светят зело ярко. А дыму и огня не зрю… Не колдовство ли сие, прости Господи? Да и ты, господин, не чернокнижник ли? Пошто в трубку залез?

— Вы ошибаетесь, Петр Алексеевич, никакого колдовства здесь нет. Это просто такое устройство… Как это в ваше время говорили? Инвенция, кажется?

— Механизмус, что ль? Слыхал, вроде часов с пружиной… Понятно.

— Очень рад. Вот с помощью этого «механизмуса» мы с вами и разговариваем. Он называется «телефон»…

— А-а… А я-то думал, какого Агафона ты давеча кликал? — улыбнулся Петр.

— Вот что, господин, а правду ль тут Васька Лопухин речет, что-де меня нечистой силой аж на триста лет вперед унесло? Или брешет?

— Боюсь, что правду, — сказал академик, — хотя и сомневаюсь слегка. Вы, случайно, ВГИК не кончали?

— Бог миловал, — ответил Петька, и я чуть не лопнул со смеху.

Академик тоже немного покашлял, а потом сказал:

— Ну ладно, это мы еще проверим. Должен вам сказать, что через некоторое время мы выведем вас отсюда и поселим в одном уютном месте. Если вы по-настоящему прибыли к нам из семнадцатого века, из 1689 года, то должны понимать, что вам потребуется долго привыкать к новой обстановке. Вам многое покажется странным. Например, никто не должен слышать от вас грубостей, вам не следует никого бить, даже если сочтете, что к вам относятся непочтительно. Вы должны будете примириться с тем, что здесь нет ни бояр, ни стрельцов, ни стольников. Никто не будет падать ниц и кланяться. Вас будут называть по имени и отчеству — Петр Алексеевич и по фамилии — Романов. Рекомендую не искать способа сбежать, это небезопасно… Вам все понятно?

— Разумею… — пробубнил Петр. Трубку он положил аккуратно, по-современному.

Спустя несколько минут броневая дверь со скрежетом отодвинулась, и старая надпись «Дверь блокирована» погасла. В комнату вошли четыре человека, здоровенные бугаи в прорезиненных комбинезонах, резиновых сапогах, с защитными очками и масками. Пахнуло хлоркой и еще какой-то дезинфекцией.

— Свят, свят, свят! — Петр даже закрестился и полез было туда, где я сам раньше прятался — под пульт. — Пресвятая Богородица, матерь Божия, спаси и помилуй мя, грешного!

— Просьба соблюдать спокойствие! — прогудел из-под маски один из бугаев. Это у него получилось как в кино, когда говорят кому-нибудь: «Сопротивление бесполезно! Вы окружены!» Я-то соблюдал спокойствие, понимал, что это медики так нарядились, против микробов, а каково Петьке было? В его время небось таких только в кошмарном сне можно было увидеть.