Борис Сопельняк - Багровая земля (сборник) Страница 35

К этому времени большевистские палачи поняли, что куда выгоднее держать знатных особ в качестве заложников, выторговывая себе те или иные блага. В марте 1918-го такими заложниками стали шестеро Романовых: бывший артиллерист Сергей Михайлович, настоятельница женского монастыря Елизавета Федоровна, совсем молодые князья Константин, Иоанн и Игорь Константиновичи, а также Владимир Палей. Вначале их отправили в Вятку, оттуда – в Алапаевск. Так ничего не выторговав ни у Деникина, ни у Колчака, озверевшие от крови чекисты поздней ночью подняли заложников с постелей, увезли в сторону заброшенных рудников и столкнули в шахту, забросав гранатами.

Но еще один, пожалуй, самый главный заложник, у людей в кожанках оставался. Это был последний русский император Михаил Второй. Но вскоре и его арестовали и сослали в Пермь. Поселили Михаила Александровича в местной гостинице и обязали каждый день являться в ЧК. Некоторое время его не трогали, а потом ворвались в его номер, предъявили ордер на арест и увезли в ближайший лес. Там бывшего великого князя, а потом и бывшего императора поставили к березе и без лишних слов расстреляли.

Когда со всеми родственниками Николая Второго было покончено, кремлевские бонзы, желая выглядеть не бандитами и палачами, а идейными борцами, подвели под эту садистскую расправу теоретическую базу. «Так Романовы заплатили за триста лет угнетения народа!» – заявили они…

А в тридцатые годы пришлось сочинять специальные инструкции и разрабатывать технологию приведения приговора в исполнение. На самом деле она была на удивление проста. Сначала составлялось предписание Военной коллегии Верховного суда, которое подписывал председатель коллегии Ульрих. Комендант Военной коллегии был человеком исполнительным и буквально через час докладывал, что приговор приведен в исполнение. Одновременно он отправлял записку директору крематория: «Предлагаю принять для кремации вне очереди трупы…».

На следующий день в дело вступали чекистские бумагомараки. Они отправляли родственникам письма, в которых говорилось, что их отец, муж или брат «осуждены к 10 годам ИТЛ без права переписки и передач». Осенью 1945-го этот порядок был изменен, и родственникам стали сообщать, что «осужденный умер в местах лишения свободы». Именно так уведомили брата известнейшего журналиста Михаила Кольцова, утверждая, что тот «отбывая наказание, умер 4 марта 1942 года». А внучке Всеволода Мейерхольда выдали справку, что дед «умер 17 марта 1942 года». И это притом, что оба были расстреляны 2 февраля 1940 года.

Но случалось и так, что о расстрелах объявляли в печати, и вся страна радостно приветствовала это событие. Так было с Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими «врагами народа».

Так кто же нажимал на спусковой крючок и кто последним смотрел в глаза жертве?

Не буду говорить, как, но мне удалось раздобыть десять так называемых послужных списков сотрудников комендатуры НКВД, имена которых наиболее часто встречаются во всякого рода расстрельных документах. Вот что, например, говорится в акте, составленном 4 июля 1938 года:

«Мы, нижеподписавшиеся, старший лейтенант государственной безопасности Овчинников, лейтенант Шигалев и майор Ильин, составили настоящий акт о том, что сего числа привели в исполнение решение тройки УНКВД МО от 15 июня. На основании настоящего предписания расстреляли нижеследующих осужденных…» Далее следует список из двадцати двух человек.

Надо сказать, что братья Шигалевы считались одними из самых знаменитых палачей Сталинской эпохи. Старший, Василий, получив четырехклассное образование, учился на сапожника, но работал надзирателем печально известной Внутренней тюрьмы[39], а потом и сотрудником для особых поручений – это был еще один способ зашифровывать палачей. Со временем он стал кавалером нескольких боевых орденов и, само собой, членом ВКП(б).

Пошел по стопам старшего брата и Иван. Он быстро догнал того по количеству расстрелов, а по количеству наград даже обогнал: став подполковником, получил орден Ленина и, что самое странное, медаль «За оборону Москвы», хотя не убил ни одного немца, зато своих соотечественников – несколько тысяч.

Шигалевы стали известны, в определенных кругах их даже уважали. Но не знали братья-палачи, что их фамилия уже пророчески увековечена, и не кем-нибудь, а самим Достоевским. Это он придумал «шигалевщину» как уродливое порождение социалистической идеи и описал в «Бесах». Помните, что говорит выразитель данной идеи Верховенский?.. «Мы провозгласим разрушение. Мы пустим пожары. Мы пустим легенды. Тут каждая шелудивая “кучка” пригодится. Я вам в этих самых “кучках” таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам».

И все же, как ни известны и как ни авторитетны в определенных кругах были братья Шигалевы, им далеко до самой одиозной и самой знаменитой среди «исполнителей» фигуры. Имя этого человека произносили восторженным шепотом, ведь на его личном счету имелось десять тысяч расстрелянных – Петр Иванович Магго.

Латыш по национальности, он окончил всего два класса средней школы, батрачил у помещика, в 1917-м вступил в партию, стал членом чекистского карательного отряда, а потом и сотрудником для особых поручений, то есть палачом. Десять лет Магго не выпускал из рук револьвера, получил за это несколько орденов, а в служебной характеристике удостоен высочайшей, хоть и закодированной, похвалы: «К работе относится серьезно. По особому заданию провел много работы». Имелся, правда, у этого идеального исполнителя грешок, который отмечен даже в характеристике: Магго любил выпить и, судя по всему, крепко.

Кстати говоря, грех этот был присущ практически всем «исполнителям». Когда меня познакомили с одним из ныне здравствующих коллег Магго, который с гордостью носил знак «Почетного чекиста» и просил называть себя Иваном Ивановичем, первый вопрос, который я задал бодренькому старичку, был как раз о водке.

– Не врут ли, не наговаривают ли на вашего брата? – спросил я. – Ведь от выпивки и постоянного похмелья, чего доброго, прицел собьется?

– Не собьется! – усмехнулся он. – Мы к этому привычны. У нас под рукой всегда имелось ведро водки и ведро одеколона. Водку, само собой, пили «до потери сознательности». Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что порой на ногах едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха пороха и крови. Даже собаки от нас шарахались, а если и лаяли, то издалека.

– А что это за история со строгим выговором, который получил Магго? – поинтересовался я.

– Бывало так, что нас проверяли, – зябко поежился Иван Иванович. – Как-то раз, в самый разгар работы, такая комиссия нагрянула и к Магго. Вот что появилось в официальном отчете: «Многие приговоренные умирают со словами «Да здравствует Сталин!». Магго за это влепили выговор. А на отчете появилась резолюция: «Надо проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя».

– Раз уж вы упомянули вождя, – решил я вывести бывшего палача на другую тему, – не могли бы просветить меня в довольно щекотливом, но чрезвычайно важном вопросе? Не секрет, что вы и ваши коллеги многих осужденных отправили на тот свет за то, что те были завзятыми террористами и хотели убить Сталина. Насколько это обвинение соответствует истине? Я говорю не о намерениях, а о практической возможности застрелить, отравить или зарезать вождя народов.

– Насчет отравить или зарезать – это едва ли, – нахмурился он. – А вот застрелить… Дело прошлое, но через мои руки прошла целая группа таких мерзавцев.

Думаете, это были генералы или высокопоставленные деятели из ЦК, то есть те, кто реально встречался со Сталиным и мог осуществить свой гнусный замысел? А вот и нет! И хотя в приговорах того же Рыкова, Бухарина или Тухачевского строка о террористических намерениях в отношении Сталина присутствовала, на самом деле это, извините за выражение, полное фуфло.

А вот те, с кем имел дело я, убить Сталина могли и даже обсуждали, как это лучше сделать. Никогда не догадаетесь, кем были эти проходимцы. Это были, – «Иван Иванович» сделал эффектную паузу, – кремлевские полотеры. Да-да! Обыкновенные полотеры, которые натирали паркет не только в кабинетах и квартирах наших вождей, но и в правительственной ложе Большого театра, куда и Сталин, и люди из его ближнего круга частенько заглядывали. Так что, как говорили полотеры, «стукнуть всех кремлевских главков» у них имелась стопроцентная возможность.

– И что же им помешало?

– Не что, а кто, – со знанием дела поправил меня собеседник. – Все полотеры были завзятыми выпивохами, и без стакана водки к работе не приступали, а после смены в ближайшей пивнушке добавляли.