Владимир Михановский - Горячие точки на сердце Страница 35

Плотный мужик с усами, на котором была кепка с широченным козырьком, внимательно, так что она на мгновение оробела, посмотрел на нее и произнес:

— Неужто ничего не поняла?

— Ничегошеньки.

Второй покачал головой:

— Темный народ.

Первый, с козырьком, на которого она успела положить глаз, улыбнулся и произнес:

— Быть того не может.

— Вот те крест, — снова она поправила кофтенку, верхняя пуговица которой ненароком расстегнулась.

— А вот мы сейчас разберемся.

— Разбирайтесь.

— Ты давно тут стоишь?

— Раньше вашего.

— Ну-ка, о чем говорил мужик?

— Который?

— С бороденкой жидкой, тощенький такой, вертлявый…

— Который сказал, что долго в России батрачил, — подсказал второй и неожиданно подмигнул.

— Ну… — Она на несколько мгновений задумалась. — Это который говорил, что в России женщины красивые?

— Он самый.

Она стыдливо пустила глаза:

— Глупости молол.

— Ну, а все-таки.

— … Обещал он в Черкесске дома открыть.

— Какие?

— Ну, энти… Дома для публики.

Завитушный поправил:

— Публичные дома.

— Ну, вот видишь, ты все поняла, а прикидываешься дурочкой, — сказал пышноусый.

— Да он же чушь собачью молол, глупости плохие! — горячо заговорила она.

— Так уж глупости.

— Конечно, глупости! Девушек, говорит, из России выпишу красивых самых…

Разве это плохо?

— А что, у нас в Черкесске разве нет красивых девушек, своих! — горячо проговорила она и даже ногой притопнула от избытка негодования и волнения.

— Местный патриотизм, Сергеич. — Непонятно произнес пышноусый, в кепке с козырьком. — Это неплохо.

Тот молча пожал плечами, продолжая в нее вглядываться, так что она даже немного смутилась.

— Ну, вот видишь, все ты понимаешь, только прикидыаешься, — укорил ее пышноусый.

— Да что тут понимать. Глупость, она и есть глупость.

— Чем же тебе оратор не угодил? Ну, привезет он сюда еще девушек, красивых, как ты. Разве от тебя убудет?

— Не в том дело.

— А в чем?

Разговор задел ее за живое. Она, рассердившись, произнесла:

— Сами не понимаете?

— Нет.

— А на вид вроде умные мужики. Он же что сказал, оратор ваш? Что девушки, мол, в домах энтих будут бесплатно.

— Ну да.

— Да разве это справедливо!?

— Вот оно что, — протянул пышноусый. — Идея справедливости, это неплохо. — Всякий труд должен быть оплачен. Согласен с этим тезисом, Сергеич?

— Труд в СССР — дело чести.

— А также славы, доблести и геройства.

— Ты из казачек будешь? — спросил Завитушный. Он решил вести свою игру, чтобы определить наконец, где он мог видеть эту разбитную бабенку.

— А как вы узнали?

— Глаз — алмаз.

— Тебе, девушка, какая платформа больше нравится? — спросил первый.

…Неужели туфли на платформе сходу хочет подарить? Круто!

— Сейчас больше высокие носят… — она застенчиво затеребила бахрому платочка. — Но можно и на низкой, такие сейчас в универмаг выбросили…

— Ты не поняла. Чья позиция тебе больше по душе — Владимира Семенова или Станислава Дерева?

— Кто из них двоих тебе больше нравится?

Она опустила глаза и, ковыряя носком туфли землю, честно ответила:

— Оба.

— Надо выбрать.

— А если нравится и тот, и другой?

Матейченков понял, что и она ведет с ними хитрую игру, и решил ее немного продолжить:

— Так не бывает.

— Бывает, господа-товарищи, — убежденно произнесла молодая женщина. — еще как бывает!

Не выдержав серьезного тона, она расхохоталась. На них начали оглядываться стоявшие рядом.

— Попробуем с другой стороны, — подмигнул генерал. — Ты за кого голосовала в первом туре? За Дерева или за Семенова?

— Да не голосила я! — Она стыдливо прикрыла платком рот. — Голосить ужасть как не люблю. Уж так, бывало, достанется, а я ни-ни — голоса не подаю.

— Терпишь, значит?

— Терплю.

— Бог терпел, и нам велел.

— Вот что, красавица, — серьезно сказал Матейченков. — Будешь валять дурака — пошлем тебя куда подальше.

— Поняла, — быстро произнесла она, слишком хорошо зная, что происходит, когда мужик выходит из терпения.

— То-то.

— Ребята, а вы приезжие? — спросила женщина, переходя на серьезный тон.

— Допустим.

— А я сразу догадалася, — затараторила молодка.

— Как?

— И по одежке, и по говору. Акаете вы по-московски, — пояснила она, осмелев.

— И что дальше?

— Может, вам остановиться негде?

— Во время остановиться — всегда проблема.

— Гостинице нынче такие дорогие — ужасть.

— Справедливо.

— Ты что, в гостинице жила?

— Не, в гостях была… — Поняв, что сболтнула лишнего, она быстро перевела разговор: — А то могу к себе пригласить.

— Обоих?

— Место найдется.

— Одна живешь?

— Одна.

— А что за жилье?

— Домик у меня свой… Только хозяйство не держу, некогда. И садочек свой, все путем. Айда, что ли, ко мне? — для убедительности она приложила обе руки к полной груди.

— Прямо сейчас?

— А что эту галиматью слушать? — пренебрежительно махнула она рукой. — Все равно ничего путного не скажут.

— Вот он, глас народа.

Завитушный строго спросил:

— Дом-то большой?

— Места всем хватит.

— А если тесно будет?

— Ежели что — у меня и сарай большой, — блеснула она глазами. — Так что разберемся, мужики.

— А что возьмешь за постой? — поинтересовался Матейченков.

— Ничего.

— Это как?

— Ни копейки.

— Нам повезло, Сергей Сергеевич! — с пафосом произнес генерал. — В наш век чистогана встретить такой альтруизм — величайшее счастье. Ты не находишь?

— Нахожу.

— Ладно вам, мужики. Айдате.

— Так не годится, — покачал головой Матейченков. — мы не можем обижать женщину, тем более одинокую.

— Так чего вам надо?

— Уточнить диспозицию. Что входит в наши функции?

Она деловито произнесла:

— Ну, по мужицкому делу немного пособите.

— Это как?

Она стрельнула бойкими глазенками:

— А то сами не знаете!

— Представь — не знаю, — сказал Завитушный.

— Ну, там дровишек на зиму напилить да нарубить, ишо плетень подправить, покосился, как дед старый.

— Все?

— Ну, и прочее по хозяйству.

Матейченков уточнил:

— Что входит в понятие «прочее»?

Она промолчала, только слегка покраснела.

— Вот что, девушка, — строго произнес Завитушный. — Почесали язык — и хватит. Ступай отсюда подальше, чтоб тебя не было видно.

— Я вам мешаю?

— Мешаешь.

— Я вам ничего плохого не сделала…

— Еще чего не хватало. Если бы сделала — был бы другой с тобой разговор.

— Я от чистого сердца…

— Иди своей дорогой.

— Свободная площадь…

— И не оглядывайся. И запомни: мы с товарищем а-бо-ни-ро-ва-ны, понятно?

Разобиженная в своих лучших чувствах молодая женщина отодвинулась от них бочком и вскоре затерялась в толпе.

…Она пробиралась прочь, возмущенная, не обращая внимания на расталкиваемых и их обидные реплики. Даже рот забыла закрыть от возмущения.

Почему они так с ней обошлись? Что плохого она сделала? Она к ним со всей душой, а они… Все мужики — свиньи, правильно девки говорят. А может, они…

Она даже приостановилась от внезапной мысли. Какое там слово сказал ей мужик на прощанье? Мы, говорит, або… або… А может, это слово означает, что они оба… Тьфу, и подумать противно!..

Женщина ускорила шаг и вскоре оставила толпу митингующих далеко позади, но негодование продолжало клокотать.

— Зачем ты ее так шуганул? — спросил Матейченков, когда женщина скрылась из вида.

Завитушный лаконично ответил:

— Заслужила.

— Баба как баба. Политикой, видишь, интересуется, хотя в мозгах каша.

— С чего ты взял, что политикой интересуется?

— На митинг ходит.

— Не за политикой она ходит.

— А зачем?

— За клиентами.

— С чего ты взял?

— Иван Иванович, дорогой, эта дамочка как раз по нашей с тобой части, — сказал Завитушный.

— По какой-такой части?

— По военной.

— Не понял.

— Да я припомнил, где я ее, заразу, видел! — воскликнул Сергеич. — ее фотка у нас перед горотделом милиции висит. Но не на доске почета, а в рубрике «Они позорят наш город». Шалава, каких свет не видел, — добавил он.

— А на вид не скажешь.

— Мимикрия. Так, кажется по-ученому это называется. А еще я припомнил, с полгода назад был в городе скандал, с ней связанный. Ворота ей дегтем мазали. Думаю, за примерное поведение и отличные успехи.

— Так вот в какой домик она нас приглашала.

Как это ни смешно, но едва они с генералом, как обычно, пришли на постоянный митинг и заняли привычное место, Завитушный первым делом посмотрел, где его вчерашняя знакомая. И увидев ее стоящую поодаль в какой-то напряженной позе, почему-то успокоился. «Второй акт. Все действующие лица на месте», — подумал он, усмехнувшись.