Багровая параллель - Сергей Кольцов Страница 35

За столом повисла тишина.

Мне вспомнилось стихотворение, переписанное на тетрадном листочке в госпитале:

Мой товарищ в смертельной агонии,

Не зови понапрасну друзей,

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, а просто убит…

Дай я лучше сниму с тебя валенки,

Нам еще наступать предстоит… [159]

В этих стихах вся жестокая изнанка войны. Кстати, написал это наш брат — разведчик, воевавший на Кавказе.

— А что у вас с рукой, Иннокентий Иваныч? — прервал молчание Баир, кивнув на перевязанную руку Кейметинова.

— Да так, ерунда. Осколком чуть-чуть задело.

— Да нет, это не ерунда. — Голос Доржиева стал строже. — Пойдемте на батальонный медпункт. Там вам перевязку сделают и противостолбнячный укол. У нас в отряде капитана Старчака от такой вот ерунды в октябре сорок первого под Малоярославцем парень в мучениях умер. Через пару суток после ранения.

Кейметинов, взглянув на непреклонного Баира, соглашается.

— Готов, как юный пионер. Идемте, товарищ майор.

Встают и уходят. Я остаюсь один за столом. Мысленно возвращаюсь к разговору. Хотя в моей голове после выпитого все перемешалось. Японские жандармы, опиумные войны, английская королева Виктория. И — Игорь, вернее, Игорь с Муном.

Что бы сейчас, интересно, сказал про грех самоубийства на войне один из моих преподавателей — Роман Николаевич Ким[160]. Профессор-японист имел энциклопедические знания и при этом был глубоко верующим православным человеком. По воскресеньям вместе с женой посещал храм Иоанна Воина на Якиманке.

К слову сказать, глубоко верующими были все пожилые преподаватели нашего Военного института иностранных языков. Те, кому было под шестьдесят и больше. Все они начинали службу еще в царской военной разведке при генерале Потапове[161]. С ними все было понятно. Но Роман Николаевич — ровесник века. И в Гражданскую, на Дальнем Востоке, на территории, оккупированной японцами, он начинал в большевистской разведке.

Позже, в начале тридцать седьмого, старший лейтенант госбезопасности [163] Роман Ким за работу по «японской линии» получил орден Красной Звезды. Тогда этот боевой орден был редкостью. Это в Великую Отечественную он стал массовой наградой.

Еще знаю, что в апреле тридцать седьмого Роман Николаевич был арестован. Как тогда говорили, «попал в ежовые рукавицы». Чудом тогда не расстреляли как японского шпиона. Спас его, как и многих, Лаврентий Павлович Берия, став наркомом после Ежова. Знания у Романа Николаевича были феноменальные. Японский для него как родной русский. Причем не просто японский. Он не просто на слух отличал уроженцев Хонсю от жителей Хоккайдо. Он сам прекрасно говорил на этих диалектах. А со своей корейской внешностью легко мог представиться японцем.

На внешность он обращал особое внимание. Этого же требовал от слушателей и курсантов. Я на всю жизнь запомнил, на каких островах живут японцы тохокского типа. Это метисированный тип с большой примесью европеоидных айнов. Которых, кстати, японцы почти полностью истребили.

— А другие, кинайского этнического типа, похожи на нас, корейцев, — говорил Роман Николаевич.

— Кстати, японцы тохокского типа вполне могут сойти за русских, ваших земляков, — добавил он, глядя на меня. — Товарищ Черкасов, вы читали повесть Куприна «Штабс-капитан Рыбников»?

Я поднялся из-за парты:

— Никак нет.

— Напрасно, батенька. Настоятельно рекомендую. Так вот, там показан японский разведчик под личиной русского офицера. А другой герой повести, глядя на его лицо, думает: «Сколько вот таких типов среди уральского и оренбургского казачества… а может, это обычный распехотный пропойца».

— Я не пропойца, — обиженно вырвалось у меня. Все в аудитории засмеялись.

— Я этого и не говорил, — улыбнулся преподаватель. — А Куприна, батенька, обязательно почитайте. Прекрасный русский язык. И еще в Русско-японскую войну японских разведчиков часто выдавал ритуальный поклон «рэй-го». Просто наклоняться, как мы, у потомственных самураев не получалось.

* * *

Еще Роман Николаевич вел у нас семинар по синоби [164] — японской традиции шпионажа. Рассказывал довольно доступно и увлекательно. Часто на примере обучения в Никано-рикугун-гакко, элитной разведывательно-диверсионной школе в пригороде Токио.

— И у японцев представителям нашей профессии есть чему поучиться. У них шпионаж с их традицией тайных обществ возведен в культ. В Японии часть национальной традиции — следить друг за другом и особенно за иностранцами. А вот на что они мало способны — это ведение ближнего боя. Несмотря на разрекламированное японское джиу-джитсу и входящее в моду окинавское карате. Правильно я говорю, товарищ Черкасов? Помните, как вы имели дело с самураями лицом к лицу?

— Так точно, помню.

Еще бы не помнить. Благодаря итогу этого «общения лицом к лицу» мне и разрешили поступать сюда после войны.

* * *

В августе сорок пятого наш сводный разведотряд высадился с мотоботов на один из островов Курильской гряды. Задача — захватить шахту, где японцы добывали что-то редкоземельное. Вроде иридий. Сложность состояла в том, что шахта была заминирована и подготовлена к взрыву.

Наш командир отряда капитан Иринчеев уже скрытно высаживался сюда три месяца назад и знал систему охраны.

К воротам на территорию шахты мы подошли строем. Все были в японской форме. Командовал Баир тоже по-японски. Подошли вплотную к КПП.

После выстрела из базуки [165] в амбразуру броне-колпака Баир крикнул: «Вперед!» Наш снайпер завалил пулеметчика на вышке. Когда мы пронеслись пятьдесят метров до входа в шахту, навстречу нам из стоящей рядом казармы выскочили японцы. Мы столкнулись с ними лицом к лицу. Их было около сотни — вся рота охраны. Нас двадцать четыре человека.

Помню только озлобленное лицо японского офицера с катаной [166]. Еще помню, как я, закинув ППШ за спину, выхватил ножи. Все разведчики оказались разобщены, и каждый из нас дрался сам за себя в толпе японцев.

Я «снял» удар сабли, работая по кругу. Рядом, в луже крови, уже валялись два японца. И тут через несколько минут боя оказалось, что японцы пятятся от нас задом и что сделать они толком ничего не могут. После первых мгновений рукопашного боя японские солдаты падали, еще не получив удара ножом [167]. Да и их винтовки с примкнутыми штыками в ближнем бою оказались малопригодны.

Минут через десять все было кончено. Оставшиеся в живых японские солдаты стояли с поднятыми руками. Мы тогда захватили сорок девять пленных. Провод управления к подрывным зарядам успели перерубить еще в начале боя. У нас было только трое легкораненых. И еще. Тогда мои руки с десантными ножами были буквально по локоть в крови.

После возвращения во Владивосток наш непосредственный начальник Наум Исаакович Эйтингтон, обняв меня, сказал:

— Ну, Витя, проси, чего душа желает.

Ну, я и попросил направить меня на учебу. Я уверен, что в нашей работе главное — знать язык, культуру и историю других народов. Только тогда начинаешь понимать настоящее и сможешь предвидеть будущее. Именно этому в первую очередь и учил нас Роман Николаевич Ким.

Кстати, внешне он был типичным московским интеллигентом. Всегда в тщательно выглаженном костюме с бабочкой. Его речь была изысканно вежливой. Временами несколько старомодной. Запоминался его внимательный ироничный взгляд миндалевидных глаз за стеклами очков.

При всем этом Роман Николаевич был в великолепной физической форме. Причем он был не просто тренирован. Он сам показывал элементы силового задержания и захвата «секретоносителя». Показывал, как это делают японцы.

— Знать вам это, ребята, необходимо. Хотя бы потому, что сейчас многие японские инструкторы учат наших заокеанских коллег. А вот владеть нужно нашей русской боевой системой. Ее эффективность доказана саблями и штыками наших предков. А их джиу-джитсу… Не зря же оно и называется единоборством. Это в их истории заложено. Понятно?

— Поясните, пожалуйста, подробнее Роман Николаевич, — попросил кто-то.

Преподаватель кивнул:

— Как известно, Япония — это цепочка островов. И в Средние века она была закрыта для иностранцев. Как мы, русские, насмерть японцы никогда не воевали. Все их средневековые войны — это межклановые распри князей. И сражения шли по одной схеме. Выходили на поединок два самурая, а их слуги ждали, чем все это закончится.