Сергей Соболев - Танцы с волками Страница 36

— Я вижу, за тобой нужно присматривать, как за малым ребенком, — ругалась девушка, передавая ему стакан с настойкой. — Что это еще за «водные процедуры»?! Посмотри в зеркало, у тебя все лицо горит! И куда это ты в таком наряде собрался?

Дорохов выпил весь стакан, как воду, даже не поморщившись.

— Пойду спать наверх... Там два одеяла, завернусь, и все будет нормально...

— Ну да, конечно... Наверх он пойдет, в «холодильник» спать! Знаешь, про волкодава и про то, что ты можешь на снегу спать, я уже слышала...

Приподняв край забранного в пододеяльник ватного одеяла, она кивком указала ему на кровать.

— Шагом марш в койку!

— Что, прямо так?

— А у тебя здесь есть какое-нибудь теплое белье? Прости за непраздное любопытство: теплые кальсоны тут имеются?

— Н-нет, я с собой ничего такого не привез.

Она пощупала рукой волглую ткань полотенца, покачала головой, затем передала ему сложенное стопочкой банное полотенце, которое она достала из собственных вещей.

— Не бойся, оно новое. А главное, большое, как простыня... Я отвернусь, а ты поменяй «одежку».

Не оборачиваясь, она вытянула назад руку. Завладев влажным полотенцем, развесила его над пышущей сухим жаром печкой. И прежде чем самой отправиться в душевую, сказала:

— Я буду этой ночью спать с тобой, Александр... Но поскольку ты болен, то воспринимай меня, пожалуйста, исключительно как грелку.

Дорохов лежал в полной темноте — Грета выключила в комнате свет — и чувствовал себя, как ему казалось, вполне удовлетворительно. Жара он почти не ощущал, но зато было ощущение невесомости, как реакция на выпитую настойку. С головой у него творились странные вещи: он вроде бы помнил обо всем, что происходило с ним в последние дни и часы, но все его мысли по этому поводу отошли куда-то очень далеко...

Он вначале ощутил легкую волну ароматов — мыло «Камея», капелька духов и запах молодого чистого женского тела, — затем почти невесомое прикосновение, скорее случайное, нежели намеренное, с целью заявить о своем присутствии. Кровать была достаточно широкой, чтобы они могли спать каждый под своим одеялом, не соприкасаясь друг с дружкой. Но его рука, когда он переменил позу, чтобы улечься на спину, вольно или невольно оказалась на гладком прохладном женском бедре, почти полностью обнаженном из-за сбившейся наверх ночной рубашки...

— Саша, не делай этого, — прошептала она так тихо, что он едва смог расслышать. — Спи, миленький, и не отвлекайся на разные глупости...

Он повернулся на бок и скорее угадал, чем увидел, где находятся ее губы. Не сразу, но она все же отозвалась на его поцелуй, и длился он так долго, что у них даже дыхание пресеклось. Его рука уже легла на ее ягодицы, крепкие, упругие, затем, скользнув вверх по крутому изгибу бедра, переместилась на талию и еще выше, завладев нежными полушариями грудей. Она тоже исследовала его своими руками, и хотя она скорее просто обнимала его, нежели ласкала, чувствовалось, что вся эта игра ей далеко не безразлична.

— Александр, больные себя так не ведут. — Сквозь смех в ее голосе прозвучали какие-то новые, завораживающие нотки. — Как же мне с тобой быть? Ты ведь так не сможешь уснуть...

Она решительно отбросила свой край одеяла, затем, гибко потянувшись всем телом, стащила через голову ночную рубашку.

— Не двигайтесь, больной, — сказала она строгим голосом. — Я сама все сделаю...

Какое-то время после того, что между ними произошло, они лежали, крепко обнявшись, будто боялись потерять друг друга. Затем что-то внутри у него обрушилось, как сход снежной лавины, и понесло его в пропасть, на дне которой грозно ревел Пяндж, бугрясь своими сталисто-голубыми мышцами-волнами, мимо пологих сопок и заваливающихся почему-то навзничь обрывистых горных склонов, над альпийскими лугами, на которых растут дивные цветы, над зарослями тамариска, маковыми полями и полянами, сплошь усеянными сочными круглоголовыми тюльпанами...

— У тебя жар, миленький, — прорвался сквозь этот полет-падение едва слышимый женский голос. — Сейчас я принесу тебе попить...

Кажется, он в Душанбинском госпитале погранвойск? Именно так к нему обращалась сестричка, когда его доставили туда из-за проникающего ранения в правый бок, усугубленного полученной им в бою контузией... Или уже в Голицыне, под Москвой, где его долечивали в Главном клиническом госпитале погранвойск?

Двенадцатая застава Московского погранотряда. Багарак — островок, нависающий над Пянджем. Весь личный состав — сорок семь человек. Казарма, дом, вышка, глиняный дувал, «система», траншеи с окопами, отрытыми в полный профиль. Наряд заступил — наряд вернулся. Связь с внешним миром в основном по рации. Время течет медленно, как тоненькая струйка песка...

Дорохов, будучи зимой девяносто пятого еще молоденьким и почти не обстрелянным летехой, служил на соседней заставе. Когда они пробились сквозь непогоду к Багараку, от 12-й, в нападении на которую участвовали около трехсот моджахедов, практически ничего не осталось. Но застава все равно отвечала огнем, стреляли единицы, оставшиеся в живых, они, страшные, закопченные, израненные, держали границу до последнего, хотя каждый из них вряд ли смог бы толково объяснить, что они здесь делают и кого от кого защищают, проливая свою кровь...

Грета то ложилась рядом, когда Александра начинал бить озноб, навалив сверху два ватных одеяла и стараясь вдобавок согреть его своим телом, то, наоборот, вставала, когда у него начинался жар, и спешила положить ему на пылающий лоб смоченное в холодной воде полотенце.

К шести утра наступил кризис, и Дорохов забылся крепким сном. Перед этим она вытерла всего его насухо и сменила постельное белье. Потом сама сходила в душ, надела новую ночнушку и тихо улеглась рядышком.

Внутри у нее неспокойно ворочалось некое существо, но она не захотела принимать «лекарство», сохранив половинку оранжевой капсулы в качестве своего НЗ.

В своем прошлом, вернее, в одном из прошлых, она благодаря «антигеру» уже побывала. Но сейчас ей не хотелось ни в холодный купеческий особняк, где она и такие, как она, яркими бабочками порхают среди отсыревших стен, ни в ужасный тридцать восьмой год.

Засыпая, она вновь представила себе, как выглядела в те годы вся ее квартира... Широкий вестибюль, лепнина на стенах, какие-то дурацкие, но в то же время трогательно «дор-революционные» скульптуры нимф, анфилада комнат, всего их было четыре, ванная со стрельчатыми окнами в эркере, мозаика на полу и, наконец, та самая старинная ванна...

Б-р-р...

Пожалуй, не стоит ей больше тревожить бледные тени прошлых лет. Гораздо интереснее узнать, что ждет ее в будущем...

Глава 10

Перешагнув через порог чужой квартиры, Заварзин невольно поморщился: уже в прихожей ощущался густой, липкий, тошнотворный запашок смерти... Захотелось выйти отсюда, спуститься на лифте с восьмого этажа на первый, выбраться наружу, толкнув от себя дверь подъезда, и вдохнуть свежего, прихваченного морозцем воздуха, чтобы из легких выветрился этот мерзкий запах. Но ничего подобного, естественно, он себе позволить не мог.

Отвернув рукав пальто, он посмотрел на часы — без четверти девять утра.

Кроме только что появившихся здесь Заварзина и Лешего, в квартире присутствовали еще трое: старший опер ФСБ Павел Колыванов и двое его коллег. Они составляли часть опербригады столичного Управления госбезопасности, приданной для усиления команде Андрея Заварзина, причем Колыванов был единственным среди них, кто получал максимальные объемы информации, остальные же, как это часто случается, выполняли локальные задачи, а конечные цели спецмероприятий им были неведомы.

Двухкомнатная квартира была аккуратная, чистенькая, даром что ее хозяин был не только холостяк, но и крутой наркоторговец. Евроремонт, дорогой испанский гарнитур, аппаратура сплошь «хай-тек», ванная с подогревом и джакузи — во всем убранстве этого жилища ощущались скорее не тонкий вкус и склонность к сибаритству, а дань моде и желание пустить знакомым пыль в глаза, благо достаток хозяина это позволял.

Самому хозяину, впрочем, было уже на все наплевать.

Он сидел в кресле, даже не сидел, а полулежал, в халате на голое тело, вытянув обнаженные волосатые ноги; правая рука, с закатанным высоко рукавом, была отброшена на подлокотник кресла и существовала как бы отдельно от тела, голова безвольно свисала на грудь, левая же рука, из которой вывалился шприц, почти до самого пола...

— Передозировка наркотиков, — сказал один из сотрудников Колыванова, одетый, как и прочие, в штатское. — Набрался «герыча» по самое никуда...

— Постановочный трюк, — сумрачно заметил Колыванов. — Посмотрите на его вены... Где следы от регулярного ширева?! А хата какая у него?! Разве ж так наркоманы живут? Нет, мужики, как хотите, но это инсценировка...