Илья Рясной - Скованные намертво Страница 36

Как в тот первый раз, они в подвальчике пили хорошее вино. Маргарита что-то рассказывала. И опять у Аверина возникло ощущение, будто Маргарита хотела сказать что-то важное. Но что? Казалось, она ждала помощи.

— Маргарита, а не связать ли наши несчастные судьбы воедино? — вдруг брякнул Аверин.

— Это как расценивать?

— Как полуофициальное предложение.

— А почему полуофициальное?

— Чтобы потом без всякого зазрения совести отказаться.

— Ах ты змей, — она ударила его ладонью по колену под столом. — Вот твои манеры. Твое воспитание.

— Кстати, это уже второе мое предложение. Так как с ответом?

— Никак… Я не хочу думать об этом. Я живу этим вечером. Мне хорошо с тобой. Что тебе еще надо?

— Мне нужна ты.

— Ты мне тоже нужен. Но…

— Какие могут быть но?

— Многие… Ты знаешь, я купила машину.

— Какую?

— «Фиат».

— Дорого встало?

— Восемь тысяч баксов.

— Ничего себе. Откуда?

— Хорошо происходить из богатой фамилии.

— Подержанная?

— Не сильно. Но нужно кое-что подрегулировать.

— Давай, у меня приятель, мастер на все руки. Поставит тебе ее. Из металлолома тачки поднимает.

— Договорились.

Он проводил ее до дома. И остался до утра. Это был их миг, вырванный из тьмы будней, остров в океане пустых и страшных событий, потрясающих окружающий мир. Аверин подумал, что ему хотелось бы эмигрировать в этот уютный тихий мирок. Забыться в нем. Снять с себя ответственность за все. И знал, что это лишь мечты. Такой вечер — это подарок судьбы, но судьба не привыкла делать бесплатных подарков. И когда-то за него тоже придется заплатить. Аверин это чувствовал.

— Когда увидимся вновь? — спросил он, одеваясь утром и проводя рукой по небритому лицу. Это дело поправимое — на работе держит бритву на случаи, когда не удается заглянуть домой. Кабинет оперативника приспособлен для того, чтобы просуществовать в нем какое-то время в автономном режиме.

— Я на две недели уезжаю в отпуск. Взяла часть его.

— И куда ты собираешься?

— В круиз по Средиземноморью.

— Мне бы твои трудности.

— Слава, такие женщины, как я, просто обязаны ездить по круизам, строить глазки мужчинам.

— И носить бриллиантовые колье.

— Совершенно верно, товарищ опер.

— Век живи, век учись… Я украду тебе бриллиантовую диадему.

— Это уже интереснее.

— Из Алмазного фонда.

— А еще что?

— А еще вскрою банк.

— Нет, Слава, — неожиданно серьезно произнесла Маргарита. — Ничего ты не украдешь. И не ограбишь банк. Ты на это не способен. Это против чего-то главного в тебе.

— Это плохо?

— У всех времен свои герои.

— А я не герой нашего времени?

— Правильно… Но я все равно тебя люблю.

Она прижала его голову к себе. И вздохнула.

Напряжение росло. Помощник президента выступил по телевидению и назвал поведение парламента верхом аморальности. Парламентарии в долгу не остались.

Егорыч заявился с тортом «Птичье молоко», который ему дали как дополнительный презент за отремонтированный «Ниссан». Клиент держал заводик по производству этих самых тортов. Аверин как раз пришел с работы и разогревал Пушинке рыбу.

— Ты смотри, наш всенародный ездил в Кантемировскую.

Знаешь зачем? — осведомился Егорыч.

— Понятия не имею. Наверное, крепить боеготовность.

— Ни фига. Он умасливает их. Слышал — деньги, квартиры, решение бытовых проблем наобещал. Ну?

— Что ну?

— Танки в городе. Это знакомо.

— Да брось ты.

— Подумай, голова твоя дубовая. Шарада для первоклассников.

— Брось ты, очернитель.

— Ну правильно, госбезопасности на меня нет.

— Нет.

— Так ведь ее ни на кого теперь нет. Вот цэрэушники и развлекаются.

— Отстань, — Аверин заварил чай «Пиквик» и пододвинул чашку Егорычу. — Пей чай.

— Ты знаешь, сколько грибов уродилось сейчас в лесах?

— Понятия не имею. Не люблю грибы.

— Грибов огромное множество. И по приметам это — к большой крови.

— Кончай зудеть, философ! На работе предостаточно дерьма всякого, ты еще нервы тянешь со своими пророчествами Я устал, понимаешь! Люди сошли с ума. Они забивают друг друга на колбасу без всякой жалости.

— Вот и я про это.

Накормив Пушинку, они принялись за «Птичье молоко»

Торт оказался превосходным.

Аверин день провел весело. В этот год на самом деле все сорвались с цепи. Такого количества бандитских разборок на Руси не было никогда. А сентябрь начался особенно лихо.

Вновь затлела великая славяно-кавказская мафиозная война. Кавказцы время от времени делали заявления типа — Москва наш город, русским тут делать нечего. Возможно, так оно и есть, учитывая количество кавказского элемента. Если русские бригады насчитывали сотни человек, то кавказские — по несколько тысяч. Многие из них не нуждались в организующей силе воровских законов, а жили по своим первобытным родовым законам, по правилам кровной мести. Кавказцы учились воевать в горах, поджигать бронемашины и сбивать вертолеты. Они привыкли видеть смерть и умели ее приносить. Они были серьезными противниками, но получить им такой город, как Москва, — это слишком жирно.

Отметились в сводках происшествий любера. Они очухались после нанесенных им МУРом потерь. Через несколько дней после той операции в Люберцах разгорелся жестокий бой между противостоящими группировками. Закончилось четырьмя убитыми, оставленными в изрешеченных пулями машинах. А в одной московской квартире на почве раздела автобизнеса расстреляли четырех человек, среди них двух женщин. Часом позже из автоматов на улице изрешетили микроавтобус, один человек погиб, трое — тяжело ранены. Бесконечная череда новых убийств. Новые трупы. Война на уничтожение — без жалости, без правил, по беспределу. Если у западной мафии пистолет — это последний довод, то у российской он становится первым. Русские бандиты все больше привыкали сначала стрелять, а потом начинать выяснение отношений. Уходил страх не только перед законом, но и за свою жизнь. Отморозки в каком-то безумном раже лупили друг друга, не задумываясь о последствиях. Дьявол толкал людей вновь и вновь нажимать на спусковые крючки автоматов, подкладывать бомбы, работать удавками и ножами. Россия забылась в кровавом угаре. И она готовилась к еще большей крови. Аверин подумал, что, может быть, не так не прав Егорыч, когда говорит о грибах как примете большой крови.

— Я в Германию собрался, — сказал Аверин.

— Куда? — изумился Егорыч.

— К немцам.

— Нормально… Надолго? — На месяц.

— Неплохо. Меня не возьмешь как телохранителя?

— Вряд ли. Ты меня в Шереметьево отвезешь?

— Какие вопросы. Когда?

— Послезавтра.

— Договорились.

Аверину еще неделю назад не хотелось ехать ни в какую Германию. Дела на контроле, справки, информация, которую нужно отрабатывать. А тут еще Леха Ледокол наколол группу наемников по Волгограду. Как всегда, информация подтвердилась, взяли их с оружием перед очередной акцией. И тут буквально за два дня он выдохся. Ему уже не верилось, что существует мир помимо этого бесконечного кошмара. И ему захотелось вырваться из этого круга. Пусть ненадолго. Пусть на несколько недель.

— Будешь шнапс тринкать, — сказал Егорыч.

— И колбаски эссен… Кстати, ключи оставлю. Животину мою не обижай. Подкармливай.

— Какой разговор. Пушинка, мы с тобой друзья? — Егорыч протянул руку к сидящей рядом на стуле Пушинке. Та обнюхала руку и беззлобно цапнула ее.

— Во, кусает дающую руку, — кивнул Егорыч. — И где таких манер набрала?

— Зверюга. Уважения требует…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

МОСКОВСКАЯ БОЙНЯ

Объявили начало регистрации на мюнхенский рейс. Аверин пожал руку Егорычу.

— Ну, давай. Веди себя прилично. На митинги не ходи.

— А ты на немок не засматривайся.

— Не буду.

— Возвращайся, Слава.

— Посмотрим. Вдруг там останусь.

— Ну и правильно. Неча тут делать.

Аверин прошел на таможенный контроль. А Егорыч махнул рукой и отправился на стоянку, где оставил свою машину.

Аверин летел с группой, состоявшей из двух сотрудников ГУУР и пятерых человек из разных регионов России. В последнее время подобные обмены опытом стали в порядке вещей.

Не верилось, что сейчас он усядется в кресло, самолет взмоет над Подмосковьем и вскоре приземлится в Германии. Но так все и произошло.

Аверина поместили в одноместный номер в отеле в центре Мюнхена. Принимали немцы вполне прилично. Криминальная полиция выделила сопровождающих и переводчика, но Аверин неплохо владел немецким, мог объясняться свободно. Аверина интересовали аспекты работы подразделений по борьбе с убийствами. Он сошелся с инспектором убойного отдела Дитрихом Вайсом — растолстевшим от пива и немецких колбасок бюргером. Впрочем, на поверку Дитрих оказался любителем классической музыки, философом, к тому же увлекался русской литературой. Дед его сгорел в «Тигре» под Прохоровкой, но зла инспектор за это на Россию не держал. Он был не совсем типичным немцем. В нем начисто отсутствовала присущая нации бережливость, порой доходящая до скупости. Он вполне искренне угощал Аверина в барах, приговаривая: