Александр Тамоников - Пылающие горы Страница 36

Есипов взглянул на женщину:

— Ты наблюдала за мной?

— Да! А что, надо было уйти? Я помешала тебе?

— Нет, конечно, что ты?

— Коль! Ты компьютер подключить можешь?

— Конечно!

— Подключи! А то Валерка все коробки распаковал, а что делать дальше, не знает!

— Не терпится поиграть?

— Наверное! Сам же виноват! Ну, зачем ему сейчас компьютер?

— Ничего, пусть развивается. Только обязательно надо режим установить, чтобы у монитора проводил не более двух часов в день.

Ольга обняла Николая:

— Ты купил этот ящик, ты и устанавливай режим. Сын тебя послушает.

— Как скажешь. Ну что, идем?

— Идем!

Глава 4

Незаметно, в трудах и повседневных заботах, прошла неделя. К выходным ремонтно-восстановительные работы были закончены и в доме Есипова, и, в основном, в клубе. В Доме культуры осталось заменить всю проводку и закончить ремонт сцены, с заменой занавеса и кресел зрительного зала, которые уже были закуплены и ждали монтажа. Монтажа, назначенного на выходные дни. Поэтому и субботу, и воскресенье Николай провел на работе.

Шестнадцатого числа Есипов освободился в 17 часов. Заехав по пути в магазин и закупив продукты, он прибыл домой. У ворот рядом с новой верандой увидел Валеру. Подумал, или опять пригласит играть в шахматы, или с компьютером что-нибудь не получается. Но не угадал.

Валера взглянул на Николая серьезными, невеселыми глазами, тихо и коротко сказал:

— Отец вернулся.

Есипов за делами совсем забыл, что именно сегодня должен был прибыть Герман Шевцов, отсидевший восьмилетний срок за хранение и сбыт наркотиков.

Николай присел перед сыном Ольги на корточки:

— Та-ак. И давно вернулся?

— Нет. Сразу после обеда.

— Ну, что ж, Валера… Да, приехал. А ты из дома почему ушел?

— Они с мамой разговаривают. Отец сказал, чтобы я пока погулял.

— А он не обижает маму?

— Нет. Но я думал, он другой!

— Какой другой?

— Ну не такой, как есть! Глаза у него злые. Компьютер увидел и спрашивает — а это еще откуда? Мама объяснила, что вы подарили, а он вдруг хмурым стал и раскашлялся. Болеет, наверное. Потом все по дому ходил.

— А мама? Что мама делала?

— Плакала! Он ей какие-то бумаги давал читать, она плакала!

— Ясно. Ну, что ж. Сейчас я поставлю машину во двор, и пойдем ко мне. Маме с папой действительно надо о многом поговорить!

— Мы теперь не будем жить, как раньше?

— Ну, чего ты нос повесил, Валерка? Все будет хорошо, вот увидишь. Пойдем ворота открывать.

Загнав машину и закрыв створки ворот, Николай с мальчиком прошли в дом Есипова. Сейчас он уже имел вполне жилой вид. Новая мебель, ковры, красивые шторы придавали жилищу майора уют. Даже Валера оценил это, сказав:

— Как у вас хорошо!

И тяжело, совсем не по-детски вздохнул.

Николай потрепал его по голове:

— Валера! Я же сказал, все будет хорошо! Сейчас я положу продукты в холодильник, и давай сыграем партеечку? Я должен сдержать слово и хоть один раз обыграть тебя.

Мальчик повеселел:

— Вы тоже шахматы купили?

— А как бы я готовился к игре с тобой? Конечно, купил. Возьми доску вон в том ящике и расставь фигуры. Думаю, журнальный столик нам подойдет?

— Подойдет, конечно.

Есипов собрался выйти на кухню, но остановился:

— А ты кушать не хочешь?

Валера вежливо отказался:

— Нет, дядя Коля, я обедал, спасибо.

— Но чая со мной выпьешь?

— Чай можно.

— Хорошо. Занимайся шахматами, я скоро.

Войдя на кухню, Николай бросил на стол пакет с продуктами, сел на стул, закурил.

Вот и дождались. Герман вернулся. Ольга сейчас с ним. Знать бы, о чем они сейчас говорят. Как только Герман появился, то показал ей какие-то бумажки, отчего Ольга вдруг расплакалась. Что же это за документы такие предъявил ей комсорг? Может, письма, которые ранее супруга писала ему, обещая ждать? Может быть. Все может быть. Но скоро ситуация прояснится. Ольга придет за ребенком, и Николай не отпустит их. Пусть является Шевцов. Как его встретить, майор знал. И к встрече был готов давно!

Затушив окурок и быстро разложив продукты по полкам и ячейкам нового холодильника, Николай вышел в гостиную. Валера уже ждал его, сидя в удобном кресле, поджав под себя ноги. Есипов бодрым голосом спросил:

— Ты, как всегда, белыми играть собрался? А может, поменяемся мастью?

— Пожалуйста!

Парень показывал, что ему все равно, какими фигурами сделать майора. Начали игру! Есипов быстро проиграл. Это и понятно, его мысли были далеко от шахмат. Но он изобразил удивление:

— Стой, стой! Это как же ты загнал меня в угол?

Валера рассмеялся:

— Рокировку надо было вовремя провести!

— Да? Ну, ладно. Первая партия не в счет. Будем считать ее разминочной.

Но и вторую игру Есипов проиграл, посетовав:

— Вот непруха. И как я ладью твою проморгал?

Валера внимательно посмотрел на Есипова:

— Дядя Коль, о чем вы думаете?

— Как о чем? Об игре, конечно.

— Нет. Нехорошо говорить неправду. Вы думаете о маме?

— Да, Валера!

— Она тоже часто о вас говорила. В пример ставила. А правда, что вы с ней еще с детства знакомы?

— Правда! В твоем возрасте я ее за косички дергал. У мамы были такие длинные косички, удобно хватались.

Мальчик рассмеялся:

— А она что?

— Ранцем меня по голове! Я пытался увернуться, но не всегда это получалось.

Николай сам улыбнулся, вспомнив детство.

— А однажды был такой случай в школе. Мы с дядей Володей Соболевым сидели прямо за твоей мамой и ее подругой. Через парту. А урок был то ли по истории, то ли по географии, сейчас уже не помню. Но никто не писал, а слушал, поэтому ученики и сидели прямо. У мамы волосы в тот день в косу сплетены были, вот дядя Володя и решил дернуть ее. А мама словно ждала подвоха, положив портфель на свою парту. И получается так, дядя Володя дергает за косичку, а мама с разворота портфелем мне, да прямо под глаз. Потом неделю, наверное, синяк не сходил.

Валера рассмеялся:

— Вот ребята потешались, да?

— Да уж не без этого. Чаю еще будешь?

Мальчик отказался:

— Нет, спасибо! А сколько сейчас время?

Николай посмотрел на часы:

— Почти семь.

— Долго они что-то разговаривают.

— Давно не виделись.

Валера неожиданно спросил:

— А вы знаете, за что папу в тюрьму посадили?

Есипову пришлось солгать. Правда могла сделать очень больно ребенку:

— Нет, меня тогда здесь не было. Да и видел я твоего папу всего один раз, давно.

— А мне говорили, что он наркотики продавал!

— Кто говорил?

— Дед Ермолай! И еще этот… дядя Петя, которого вы прогнали.

— Ну, нашел кому верить. Дед уже старый, не помнит, что вчера сам делал, а дядя Петя злил тебя. Такой уж он плохой человек. Так что ты слухам не верь. Подожди, и сам все узнаешь от мамы. Она лгать не будет. Но что-то они действительно долго беседуют. Могли бы подумать, что сыну ужинать пора.

В голове Николая мелькнула мысль, а не в постели ли они после долгой разлуки? Но тут же отогнал ее. Нет, этого просто не могло быть. Но почему не идет Ольга? За то время можно обо всем переговорить. Особенно если женщина поведала муженьку о своих отношениях с другим мужчиной.

И словно услышав мысли Есипова, в комнату вошла Ольга. Нехорошее предчувствие укусило Николая за сердце, как только он увидел лицо любимой. Оно было заплакано и печально. Наверное, пришлось вдоволь выслушать от Германа разной грозной фени.

Николай подошел к ней, хотел обнять. Но Ольга отстранилась, обратившись к сыну:

— Валера! Иди, пожалуйста, домой, мне с дядей Колей поговорить надо.

Ребенок воспротивился:

— Не пойду!

И добавил:

— Один не пойду! Я боюсь папу!

— Но он же твой отец, сынок?

— Все равно! Один ни за что не пойду!

Ольга вздохнула:

— Ну, хорошо, тогда выйди на кухню.

Николай спросил:

— Почему он должен куда-то идти? И о чем ты таком собираешься поговорить со мной, чего не должен слышать сын?

Но Валера сгладил ситуацию:

— Хорошо. Я выйду. Только, если можно, не на кухню, а в соседнюю комнату? И шахматы с собой возьму, можно?

Мальчик, прихватив доску, вышел из гостиной, плотно притворив за собой двери.

Ольга опустилась в кресло, где раньше во время игры сидел ее сын, и закрыла лицо ладонями.

Николай присел рядом:

— Что с тобой, Оля? Ну, что ты молчишь?

Женщина опустила руки на колени, подняла голову:

— Господи! Дай мне силы пережить все это!

— Что ЭТО? Оля! О чем ты?

Ольга взглянула на Николая. В глазах ее блеснули слезы.

— Коля! Милый, любимый! Прости меня, ради всего святого, прости!