Михаил Серегин - Бесы в погонах Страница 36

– Я не хотел, – сглотнул Сережа и придвинулся к совершенно окаменевшему от напряжения Пасюку, подальше от папеньки. – Меня Шнобель заставил…

– Кто?! – хором переспросили все. – Шнобель?!

Шнобель в уголовных кругах был фигурой известной, но, прямо скажем, мелковатой. Вряд ли у кого в Усть-Кудеяре было столько же отсидок, сколько у этого престарелого налетчика. Но ни авторитета, ни денег, ни даже характера у Шнобеля никогда не было – пустой, легковесный человек.

– Он сказал, что от ОБНОНа меня отмажет… – всхлипнул Сережа и, уже не скрываясь, заплакал. – Сказал, что с Мещеряковым поговорит, чтобы меня не дергали…

– Мещеряков? – озадачился Роман. – Это кто такой?

– Начальник ОБНОНа, – сурово пояснил Макарыч. – Че ты не понял? Он же ясно сказал!

– А какое дело начальнику ОБНОНа до моего сына? – испугался Якубов-старший.

– А при том! – взревел Макарыч. – Ты что, до сих пор не знаешь, что твой сынуля на ментов подсадной уткой работает? Да-да, на нас, на ментов! Ты не ослышался!

Роман Григорьевич схватился за сердце и, цепляясь за полки, пополз прочь из сауны. Священник с укоризной посмотрел на Саньку, и тот виновато пожал плечами, мол, извините, я не подумал, что так выйдет…

Проблемы начались, когда Роман Григорьевич посидел в раздевалке и очухался. Новость почти отрезвила его, но именно, что почти…

– Я тебе сколько раз говорил: с мусорами не вяжись! – орал он на замотанного в простыню мокрого то ли от жара, то ли от страха двадцатидвухлетнего сына.

– Я не хотел! – пискляво защищался Сережа. – Они меня заставили!

Потом пошел слезливый рассказ про какие-то папины деньги, угнанную по пьяному делу машину, первый контакт с ментами… Отец Василий только качал головой, переглядывался с Санькой да следил, чтобы в разборки не вмешался Андрей Макарович – тот беспрерывно сновал вокруг якубовского отпрыска и явно ждал момента, когда тот ляпнет что-нибудь лишнее и можно будет с легким сердцем сунуть ему в челюсть.

Заслышав шум, в раздевалку нет-нет, да и заглядывала Евгения, но вмешаться пока не решалась. Так что когда Макарыч все-таки ударил, а Роман вцепился в своего бывшего школьного друга, а потом на протяжении последующих двадцати трех лет заклятого врага, все были к этому готовы.

Санька и священник насели на Макарыча, Евгения – на Романа, а Катерина, дождавшись момента, ловко и стремительно выдернула из свалки старшего братишку, и через четверть часа все помаленьку угомонились.

– Не надо было нам коньяк в таких количествах потреблять, – покачал головой отец Василий. – Что ни говори, а дьявольское это зелье!

Но его не слушали. Утирал скупую отцовскую слезу Роман Григорьевич, а Санька яростно и почему-то шепотом убеждал в чем-то своего бывшего шефа.

– Ладно, Роман, не обижайся на меня, – с виноватым видом похлопал местечкового мафиози по плечу бывший рубоповец. – Со мной такое бывает…

– Я не обижаюсь, – всхлипнул Роман. – Просто я уже ничего не понимаю!

– Я, честно сказать, тоже, – вздохнул Макарыч. – Пошли еще по одной примем…

– Подождите, Андрей Макарович, – остановил крестного отца Санька. – Я думаю, Шнобеля надо колоть.

Макарыч тяжело, с явным напрягом задумался, но коньячные пары уже не были столь сильны, и он смог додумать эту мысль до логического конца.

– Согласен, – кивнул он. – Прям сейчас поедем?

– Нет, – покачал головой отец Василий. – Такие дела с пьяных глаз не делаются. Да и где его искать?

– Я знаю, где, – самоуверенно заявил Макарыч. – А насчет пьяных глаз ты прав. Санька! Сколько там времени?

– Двадцать тридцать, – глянул на свои дешевые электронные часы лейтенант.

– Значит, так, – рубанул воздух ладонью майор милиции. – Ссоры отложить, семейные сопли в сторону. В три пятнадцать подъем. Всем выспаться и быть к этому времени трезвыми, как стеклышко! Приказ ясен?

Священник посмотрел на мужиков и понял, что это возможно: к трем они все должны были проспаться.

– Принимается, – кивнул он, поднял со скамейки пропыленную за несколько последних дней рясу и, как был, в простыне, вышел в бар. – Олюшка-а! Бери Мишаньку, и пошли спать, мне завтра рано вставать…

– Мишанька давно спит и нам с тобою того же желает, – улыбнулась попадья.

Отец Василий на жизнь не жаловался, но, когда супруга привела его в давно подготовленную гостевую комнату, покачал головой: такой кровати, которая здесь полагалась гостям, у него и для себя-то не было. Он отдал рясу, подрясник и все прочее Ольге, поцеловал сына в пухлую, пахнущую молоком щечку и, скинув влажную банную простыню, забрался под одеяло. Это было здорово.

– А почему вам так рано вставать? – как бы невзначай поинтересовалась попадья.

– В гости к нужному человеку заехать надо, – почти правду сказал священник.

– Не рановато ли для гостей?

– Работа у человека такая, только ночью застать и можно.

Ольга вздохнула, повесила его одежду в огромный шкаф и прилегла рядом.

– Миша, – с тоской в голосе спросила она. – Когда мы с тобой как нормальные люди заживем? Нет, я в тебя верю, знаю: ты обязательно что-нибудь придумаешь, бог тебя хранит, но если бы ты знал, как я устала!

Отец Василий бережно прижал жену к себе и нежно расцеловал в глазки.

– Знаешь, Оленька, если бы я знал, к чему все это приведет, честно говорю: я бы Саньку тогда прямо с крыльца спустил! А так… я ведь, когда вся эта канитель началась, что думал? Обычное семейное дело…

Отец Василий открыл глаза ровно в три пятнадцать утра. И не сразу сообразил, где он: огромное окно, необычное ощущение упругости и одновременно мягкости под спиной. Пару секунд он приходил в себя, а потом встал и стремительно, как в армии, оделся.

– Уже на службу? – спросонья поинтересовалась жена. – Подожди, я тебе оладушков испеку…

– Спи, Олюшка, спи, – улыбнулся священник. – Сегодня оладушки отменяются.

Попадья подскочила и испуганно вытаращила глаза: впервые за три года замужества ее супруг отказался от оладий. Огляделась и все поняла.

– А дома все-таки лучше, – вздохнула она и принялась одеваться.

– Не надо, – остановил ее священник. – Не провожай.

– А кто окно за вами закроет? – резонно возразила жена.

Отец Василий на миг задумался и кивнул – она была, как всегда, права.

Когда они спустились вниз, в раздевалку, Андрей Макарович, Санька и все семейство Якубовых было уже на ногах. Женщины принялись было что-то готовить, но и Санька, и Макарыч дружно отказались.

– Мужик, когда голодный, он злее! – раскатисто гоготнул Макарыч. – А нам это сейчас никак не помешает!

Женщины испуганно переглянулись. Этой странной логики они понять не могли. Ни Роман Григорьевич, ни тем более Сереженька никогда из дома голодными не выходили.

Чтобы не сидеть без дела, пока Якубовы перекусывают, бывшие рубоповцы и отец Василий сходили в мастерскую и отыскали там моток тонкого тросика, обрубили зубилом пару кусков, нашли две здоровенные гайки, видимо, оставшиеся после монтажа тренажеров, и два подходящих обрезка труб. Что их ждет впереди, никто конкретно не знал, и хотелось быть готовым к любому повороту событий. А потом все пятеро, один за другим, выбрались через полуподвальное окошко наружу, дождались, когда женщины закроют за ними решетку и окно, и прошли к спрятанной за кустами шиповника машине.

Вокруг царила прекрасная летняя ночь, такая теплая, такая мягкая, такая нежная, что даже и не верилось, что где-то прямо в этот миг совершаются леденящие душу злодеяния, пьяные разборки, убийства и грабежи. Но все обстояло именно так, и, положа руку на сердце, одно из таких, не слишком добрых дел собирались совершить и они.

Отец Василий завел микроавтобус, и через полчаса, промчавшись по пустынным ночным улочкам Усть-Кудеяра, они въехали в Нахаловку и остановились у двухэтажного, покосившегося от времени и черного от сырости барака.

– Это здесь, – негромко произнес Пасюк. – Окно на втором этаже видите?

Священник выглянул. И впрямь, на втором этаже светилось желтым электрическим светом одинокое окошко.

– Шнобель здесь, – сказал Макарыч. – У бабы своей откисает. Здесь и брать будем.

Он повернулся назад и ткнул пальцем в Романа Григорьевича.

– Ты, Рома, оставайся здесь. На крайний случай, если Шнобель выпрыгнет в окно, бей вот этим. – Он протянул оторопевшему Якубову обрезок трубы. – Если сопли жевать не будешь, успеешь, а там и мы спустимся.

– А… это… как же я… – неуверенно начал Роман, и священник еще раз убедился, что Якубов-старший вовсе не тот, кем пытается себя изобразить…

– Не дрейфь, Рома, – похлопал его по плечу Макарыч. – Я же сказал, что это на крайний случай, – он повернулся к младшему. – А ты, Сережа, с нами пойдешь, но сразу не входи, пока я не позову, на площадочке постоишь. Просек?