Михаил Серегин - Контрольная молитва Страница 36

– Бегом! – рявкнул священник и потащил Костю вперед.

Этот остров зарос камышом весь. Здесь даже не было того, что называют берегом, – один сплошной камыш. Они продирались скозь колкие и режущие сочные стебли, то проваливаясь в воду по грудь, то выбираясь на относительно высокое место, где воды было всего по колено. Но когда они достигли другого берега, то поняли, что все закончилось. Прямо перед ними расстилалась бескрайняя гладь реки – и ни островка.

– Как же так?! – взревел главврач. – Здесь должны быть острова! Я же здесь рыбачил!

Обоим стало совершенно ясно, что где-то они или не туда свернули, или не тот пролив пересекли.

– Что делать, Миш?! Что делать?!

– Не боись, Костик! Щ-щас мы все провернем!

Отец Василий слил из рюкзака воду и начал перебирать содержимое. Еще две закидушки, бог весть почему не замеченная сразу банка кильки в томатном соусе, – сейчас, когда месяц немного выглянул из-за туч, он мог даже прочитать название. Большой складной нож, несколько металлических колышков и моток капроновой веревки. Немного, но лучше, чем ничего.

– Мишаня, мы попали!

Отец Василий прислушался. Сзади, где-то совсем недалеко, трещали камыши. Да, похоже, Костя прав!

Лодка вывернула из-за острова неожиданно. Они постоянно слышали рев ее двигателя, но только когда она вышла из-за мыска, беглецы поняли, насколько близок финиш.

– В воду! – распорядился отец Василий.

Шанс был невелик, но он был. Они кинулись в теплую волжскую воду и поплыли наперерез моторке. Тонкий молодой месяц снова скрылся в набежавшем облаке, так что никто из сидевших в лодке их не увидел.

– Нападаем одновременно! – скомандовал священник, и Костя послушно кивнул.

Отец Василий поморщился – вряд ли Костя понял, как они сумеют забраться через борт и захватить плавсредство. Он и сам этого еще не понимал. Усталость брала свое, и он уже чувствовал, как сложно даже просто ворочать конечностями, а не то чтобы закидывать их через борт проплывающей мимо моторки, пусть и на малом ходу.

Но когда лодка проплыла прямо между ними, они дружно повисли на бортах, так же дружно бог знает на каких резервах энергии подтянулись и оказались внутри.

Здесь, внутри, сидели два остолбеневших от неожиданности человека. Отец Василий вскочил на ноги и схватил ближайшего к себе за ворот.

– Освободите место! – рявкнул он и вышвырнул моряка за борт. Второй испуганно съежился за своим рулем.

– А тебе что, особое приглашение требуется? Так я приглашаю! – съязвил священник и взялся за рулевого.

– Ладно-ладно! – залепетал насмерть перепуганный рулевой. – Я уже ухожу! – И сам, не дожидаясь «приглашения» этого огромного, страшного, бородатого мужика, оттолкнувшись ногами от борта, сиганул в реку.

– Все, Костя! Борт чист! – отрапортовал отец Василий и кинулся к рулевому управлению.

Давненько он так не катался! Моторка шла, как песня, сильно, ровно, красиво! Отец Василий не знал, есть ли у преследователей вторая лодка, но пока их никто не догонял. Все правильно – на это нужно время… А пока по всем позициям лидировали беглецы.

Они добрались до пристани, и Костя выскочил на деревянные мостки, а отец Василий, тщательно зафиксировав руль капроновым шнуром из рюкзака, примерился и направил ее точно на тот остров, с которого они так спешно и позорно бежали.

– Надо Петра предупредить, чтобы ни в коем случае за нами не ехал! – озаботился главврач.

– Я думаю, успеем! – улыбнулся священник. – До рассвета время еще есть!

На востоке, на самом краешке, еле-еле, но уже занималась заря нового дня. Отец Василий сел на мостки и понял, как смертельно устал! Как он хочет только одного: покоя! Покоя в своем доме. Нормального человеческого покоя в теплых, ласковых объятиях своей жены. Так, чтобы ни одна бл… ни-ко-гда! ни-за-что! ни по какому поводу! его не трогала! С него хватит!!!

Они сходили к Петру, благо он жил неподалеку от причала, но рассказывать ему о том, что с ними произошло, не стали – ни к чему… Впрочем, лодочник и сам более всего интересовался оплатой его несостоявшегося труда. А к пяти утра отец Василий переступил порог своего дома. Ноги уже не держали.

«Ослаб ты, друг! – сказал он себе. – Или стареешь…»

Он и Ольге не стал ничего говорить, а просто поел, смыл с себя остатки тины, переоделся и почти бегом отправился в храм – времени до заутрени оставалось в обрез.

Это воскресенье, как, впрочем, и все воскресные дни в году, оказалось достаточно насыщенным. Уставшие жить в маете между работой и домом усть-кудеярцы спешили очистить душу, и храм наполнился людьми самых разных возрастов и сословий. Они входили под своды храма взволнованные и торжественные, но чаще немного смущенные, чтобы через некоторое время вернуться на раскаленные улицы другими – спокойными и умиротворенными. Ибо велика сила слова Божьего, и нет для него преград.

Но пережитая минувшей ночью нагрузка повлияла на священника сильнее, чем он думал. Весь день отец Василий боролся с навалившейся усталостью и сном и к вечеру, когда в храме появилась Вера, был почти никакой.

Отец Василий уже почти завершил вечернюю службу, когда увидел у стены знакомые глаза. Внутри у него дрогнуло – ни смирения, ни благолепия они не излучали, напротив – на всю левую половину Вериного лица расплылся огромный лиловый синяк, а правый глаз полыхал с трудом сдерживаемым гневом.

– Здравствуй, Вера, – поймал он ее на выходе из храма. – Что стряслось?

– Ничего особенного, батюшка, – отмахнулась она. – Это я так решила работу поменять.

– Умница! – обрадовался священник. – А синяк откуда?

– С хозяином прощалась, – недобро засмеялась Вера. – А вот теперь не знаю, куда и идти. Деньги кончились, мать даже на порог не пустила. Она у меня бывший парторг – во как достала со своими нотациями!

Вера говорила и говорила, не в силах остановиться. Она вывалила на отца Василия все. И как поняла, что денег все равно никогда не скопит, и как долго не могла решиться пойти к своему «руководству» и сказать «с меня хватит». Отец Василий слушал и ликовал – все в этой женщине говорило о духовном перерождении. Она материла себя и других самыми последними, самыми гнусными словами, а он захлебывался от восторга. Она угрожала своим невидимым врагам, а он готов был обнять весь мир. Потому что за грязью и угрозами он видел главное – она никогда больше не станет прежней, она действительно изменилась, и, может быть, никогда еще она не была больше человеком, чем сейчас.

– Ну и что мне теперь делать? – спросила она. – На работу с таким фингалом не примут, всех денег – восемьсот баксов, ни квартиры, ни мужа, ни хрена!

– Поживешь пока с нами, – успокоил ее отец Василий.

– А как матушка?.. – засомневалась Вера.

– Ну что ты, Олюшку мою, что ли, не знаешь?! – укоризненно засмеялся отец Василий. – А работу мы тебе подыщем. Вон Анзор недавно жаловался, что никто к нему идти работать не хочет.

– Кем? – настороженно поинтересовалась Вера.

– Ну вроде официантки. Да и платит он хорошо, а не всякая может весь день у дороги стоять, на жаре да в пыли… – отец Василий осекся. Ему бы эту работу хвалить надо, а он…

– Спасибо за откровенность, батюшка! – рассмеялась Вера. – Надо попробовать. Мне сейчас любая работа подойдет! – И вдруг добавила со смесью печали и досады: – Всю жизнь вы мне, батюшка, сломали!

Отец Василий молча проглотил слюну. Так бывает. Не все одинаково готовы радикально изменить свою жизнь. И одним на этом пути бывает легче, а другим – тяжелее. Вера – из вторых, слишком уж наполнена она гордыней и неправедным гневом. Потому и мучается, и других в своих бедах винит. Отец Василий понимал ее, как никто, – сам был таким.

Олюшка оказалась на высоте, приняла Веру, словно свою сестру. Отец Василий смотрел, как легко и естественно обходит его жена острые углы – а Вера вся была из сплошных углов, – и радовался. Ольга не пыталась строить из себя ничего особенного, она просто была такой, как всегда, – уютной, домашней и невероятно обаятельной женщиной, но этого было достаточно.

Отец Василий еле сдержался, чтобы не начать расспрашивать Веру о Парфене. Она определенно знала о местных бандитских делах намного больше, чем он. Но священник чувствовал, что напоминать этой многое пережившей девушке о прошлом слишком жестоко и в высшей степени неблагородно.

Вере отвели угол в будущей детской, на раскладушке под большим округлым окном с видом на рощу, и решительная, казалось, совершенно лишенная сантиментов женщина с трудной судьбой, только что без умолку утверждавшая свое «я» на новом месте, внезапно растрогалась и смолкла.

– Как у вас хорошо, – прошептала она, и Ольга, положив на раскладушку белье и одеяла, тихо вышла.

Уже когда они ложились, отец Василий нежно прижал супругу к себе.