Владимир Михановский - Горячие точки на сердце Страница 37

Будучи умело использованы, такие технологии зачастую имеют неотразимый эффект.

Все, казалось бы, шло как нужно Москве, но после первого тура, где генерал Семенов получил неоспоримый перевес, избирательная машина дала неожиданный и непредсказуемый сбой: сторонники Станислава Дерева — а их в республике было тоже немало — принялись оспаривать результаты выборов, ссылаясь на многочисленные нарушения в их ходе…Сразу возникли осложнения.

Чтобы попытаться как-то стабилизировать обстановку и охладить разгоревшиеся страсти, в республику, как мы помним, приехали на короткий срок и. о. премьера федерального правительства Сергей Степашин и глава кремлевской администрации Александр Волошин. По их инициативе, поддержанной полномочным представителем президента России в республике Иваном Матейченковым, на период «межвластия» было создано временное правительство, которое возглавил председатель Народного собрания Игорь Иванов. (Между прочим, прозвище «Керенский» так и прилипло к нему).

Но, увы, временное правительство, как и предполагал Иван Матейченков, оказалось анемичным и мертворожденным. И вся тяжесть по поддержанию стабильности в кипящей как котел республике легла на плечи опять-таки полпреда РФ.

Завитушный осмотрел ненавистный замок, висящий на чердачной двери, зачем-то даже понюхал его, затем изо всех сил крутанул… и замок остался в его руке! Оказывается, он уже был скручен каким-то его предшественником, и тот затем повесил его камуфляжным образом на железных дужках. Кто это мог быть? Да кто угодно. Например, парочка, срочно жаждущая любовного уединения…

Сергей открыл дверь и, стараясь на всякий случай ступать бесшумно, вошел на чердак.

Воздух здесь ты душный и затхлый, явно застоявшийся. Остро пахло мышами и какой-то кислятиной.

Глаза постепенно привыкли к темноте, которую едва разбавлял свет из далекого слухового окошка.

Через несколько шагов он уперся в кучу какого-то тряпья и остатков мебели. Вспомнилось — совсем некстати — как министр внутренних дел республики — между прочим, большой хохмач — говоря о том, что милицейские рапорты часто составляются с ненужными канцеляризмами и суконным языком — процитировал такой пример из протокола: «Когда мы вошли к нему в комнату, он сидел на остатках своей мебели, и увидя нас, нецензурно удивился». Зал рассмеялся, а Завитушный подумал, что наверно министр сам придумал такой сногсшибательный пример.

Боже мой, какая же чепуха лезет в голову в самый неподходящий момент!

Подле слухового окошка он различил какой-то предмет, похожий на силуэт лежащего человека.

В куче барахла Сергей, нагнувшись, нащупал какой-то тяжелый предмет, выброшенный одни м из жильцов за ненадобностью. Это была массивная, тронутая ржавчиной гантель. С этим холодным оружием он почувствовал себя значительно уверенней.

Действовать!

Это слово звучало в Кремле и правительстве всякий раз, когда заходила речь о ситуации в КЧР, а речь эта заходила часто.

Но как действовать? Не нажить бы новой беды, не попасть из огня да в полымя.

Перед внутренним взором московской администрации все время витал образ мятежного чеченского генерала Дудаева, тоже бывшего генерала российской армии, который в результате крайне неумелых и непродуманных действий Центра из лояльного советского военачальника превратился в отъявленного сепаратиста, который сумел сделать из Чечни филиал ада для всей остальной России…

Почему, кстати, чеченцы зовут свою землю Ичкерией? Генерал спаросил об этом Завитушного, но всезнающий помощник не сумел на этот вопрос ответить. Его заедала текущая напряженная работа, но вопрос оставался в памяти.

У генерал-полковника Матейченкова за время пребывания в КЧР было несколько событий, которые особенно глубоко врезались в память.

К числу таких памятных дат относился и тревожный день 21 мая 1999 года.

Шел третий день его пребывания в Черкесске.

Из гостиницы, где его разместили — обычной провинциальной ведомственной гостиницы без особых удобств — он направлялся на заседание Народного собрания КЧР — так именовался местный парламент. Там должно было произойти торжественное событие — оглашение окончательных результатов выборов первого президента республики.

Воздух был по-весеннему чист и свеж, промытый недавним ливнем — местный май оказался щедрым на ливни, по-южному буйные и сопровождаемые обильными громами.

Дома в центре Черкесска, в отличие от весьма разбросанных окраин, смотрелись вполне по-современному, улицы были чисто подметены — город изо всех сил старался выглядеть столицей, и это ему удавалось, во многом — благодаря стараниям мэра города Станислава Дерева.

В здании парламента было душно.

О кондиционерах здесь имели отдаленное представление, окна и форточки открывали почему-то мало и неохотно, к тому же джигиты дымили как паровозы, да при этом не покупными сигаретами, а необычайно едким местным самосадом.

А день был уже вполне летним, и жара на улице стояла приличная, несмотря на недавний ливень.

Войдя в помещение, Матейченков сразу взмок. Вытирая лицо платком, он прошел в президиум, сел и внимательно осмотрел зал. Мебель была старая, чиненая, к тому же небогатая. Видимо, не менялась со времен застоя, подумал он.

Он нарочно пришел пораньше.

Зал постепенно заполнялся. Некоторых он уже знал, других узнавал как старых знакомых, хотя до этого видел только на фотографиях в газетах — не зря же он перед вылетом в республике немало дней просиживал до глубокой ночи, штудируя материалы, связанные с КЧР, в том числе и местную периодическую прессу.

Завитушного пока не было — он по неизвестным причинам опаздывал, хотя накануне они договорились встретиться в зале минут за двадцать до начала заседания.

Депутаты, шумно переговариваясь, рассаживались по своим местам, такие разные, такие непохожие друг на друга, что казалось — они прилетели с разных планет.

«Какая смесь одежд и лиц», — подумал полпред. И сколько различных национальностей — столько разных, подчас прямо противоположных страстей, интересов, воль.

Как привести их к общему знаменателю?

Чем-то собрание депутатов напомнило Матейченкову митинг на центральной городской площади, на котором он уже не один раз побывал. Такой же пестрый и разноязыкий говор, такое же кучкование по интересам.

Президиум, как и зал, постепенно наполнился. Время вышло. Председатель позвонил несколько раз в колокольчик. Призывал собрание к спокойствию.

Заседание началось.

В этот момент Матейченков увидел Завитушного. Он вошел через боковую дверь, которую не успели запереть, и остановился, озирая зал. Генерал помахал ему рукой. Помощник заметил его и, почему-то прихрамывая, направился к сцене. Он поднялся по поскрипывающей лесенке и тяжело плюхнулся рядом, на свободное место.

Только тут Матейченков заметил, что щеку Сергея прорезала глубокая свежая царапина, из которой сочилась кровь.

— Приветствую, Иван Иванович, — прошептал он и смахнул рукой пот со лба.

Матейченков спросил:

— Что случилось?

— Пустяки, — махнул рукой помощник. Он дышал тяжело, словно вконец загнанная лошадь.

— А все-таки?

— Случилась маленькая дискуссия.

— С мордобоем?

— А иначе что за дискуссия?

Председательствующий недовольно посмотрел на них и последний раз позвонил в колокольчик. Шум утих. Докладчик вышел к трибуне и начал бубнить что-то долгое и нудное. Под его монотонное словоизвержение, однако, можно было еще немного пошептаться, не рискуя вызвать недовольство председателя.

Завитушный промокнул свою царапину носовым платком и, наклонившись к Матейченкову, спросил:

— Дозволь один вопрос.

— Говори.

— Опять без охраны пришел?

— Мы уже обсуждали эту тему.

— И все-таки.

— Да тут идти — кот наплакал.

— Иваныч, ты же знаешь, я разговаривал с твоей супругой по телефону, и обещал ей вернуть тебя в целости и сохранности. Головой, можно сказать, поручился.

— У меня своя голова на плечах.

— Эх, Иван Иваныч…

— Прекрати, здесь не детский сад, — забывшись, слегка повысил голос генерал.

— То-то, что не детский сад.

— Хватит об этом.

— Прошу тебя, больше без охраны не ходи.

— Я пулям кланяться не привык.

— Товарищ полпред, да здесь ведь совсем другой коленкор, — с отчаянием прошептал Завитушный. — Палкой сзади по голове, мешок на голову — и будь здоров.

— Хожу ведь, и никто на меня не покушается.

— До поры, до времени.

— Не пугай.

— Похитят — а потом ищи-свищи. А то и башку прострелят, а потом скажут, что так и было.

Выступающий продолжал бубнить с трибуны.