Сергей Самаров - Операция “Зомби” Страница 4

– Взор-рвать бы... Вместе с машиной...

– Перестань и думать.

Вот в этом я категоричен. И вовсе не потому, что машина мне очень нравится, хотя такую машину каждому, кто к красоте не равнодушен, должно быть жалко. Просто я никогда подонком и сволочью не был и такими методами не пользуюсь принципиально. Я высокопрофессиональный отставной киллер, а не мясник, которому все равно, чью тушу рубить, – было бы мясо. Хотя Юрок как будто даже и не догадывается, что в поисках помощника он обратился как раз по правильному адресу. И будет лучше, если он никогда не заговорит об этом. Для нас двоих лучше.

– А в-все же...

– Это ты брось. Сколько еще людей разнесет... Посторонних! На взрыв я соглашусь, если только ты сумеешь каким-то образом ему в унитаз мину установить. Персонально в персональном туалете.

Юрок вздыхает демонстративно тяжело и прячет колючие глаза. Это он от безысходности с такими предложениями выступает. Точно так же, как от безысходности ко мне обратился. Обычно в таких мероприятиях в одиночку действуют. А уж когда сами ничего сделать не могут, только тогда...

Он разворачивает машину, забыв в раздражительности включить сигнал поворота, и медленно едет по улице. Не пытается догнать «БМВ». И правильно, это ни к чему.

– Чт-то д-делать?

А злость мешает ему не только думать, но и говорить. Зубы от нее скрипят, как санные полозья по асфальту.

– Соображай... Подступов нет?

Пожимает плечами:

– Н-нет.

– Тогда следует идти от обратного. Где он чувствует себя в наибольшей безопасности?

– Везде пр-рячется. Н-нигде н-не подступишься.

А вот здесь ты, милый друг, не прав, потому что моего опыта не имеешь. Даже самый трусливый человек всегда имеет место, где он может отсидеться, будь то туалет или погреб. Иначе он давно бы уже от переживаний повесился. Стрессовое состояние устойчивым тоже может быть лишь определенный период времени. Дальше следует взрыв или инфаркт, что соответствует взрыву не в меньшей степени.

– И все же?

– За ст-тенами. Машина вс-сегда уязвима. Это теория... Машину и доставать надо.

В этом он прав только наполовину. Девяносто процентов покушений связано с автомобильным транспортом. И именно там люди соблюдают наибольшую осторожность, именно там охрана готова к любым неприятностям. Что, впрочем, обычно не спасает, если в противниках профессионал. Но и профессионалы на восемьдесят процентов, когда засыпаются, засыпаются на транспорте. Именно поэтому я работать «на дорогах» не люблю – собственная безопасность всегда стоит дороже. К тому же нет гарантии, что Крысавец непременно окажется внутри, за темными стеклами.

– Значит, дома и в офисе он опасности обычно не ждет?

– Да. Н-не ждет.

– Офис в центре города, – вспоминаю я здание, где находится офис Крысавца, и создаю в голове виртуальный образ возможного места работы. – Слишком людно для нас. Не находишь?

– Да. Н-нахожу.

Люблю, когда со мной соглашаются. Это значит, что я на правильном пути.

– Дом в смысле безопасности равнозначен?

– Даже б-более. П-посторонних н-нет... П-посетителей н-нет... Охрана та же...

Я забрасываю руки за затылок и потягиваюсь. Равнодушно и буднично.

– Значит, нужен штурм.

– П-пойду на штурм. – Он опускает голову по-бараньи, того и гляди, на четыре конечности встанет и, без мысли в голове, побежит бодаться.

Во – размахнулся! И такая отчаянная решимость в голосе, словно он перед броском грудью на амбразуру прицеливается. Только стоит ли на эту амбразуру бросаться? Не та ситуация.

– Пойдем, – поправляю я и ловлю в ответ его короткий благодарный взгляд. – Но не забывай, что ты воевал не в десантно-штурмовом батальоне, а в отдельной роте спецназа ГРУ. У нас, если помнишь, тактика совсем другая... Улавливаешь разницу?

– Да.

– Молодец. А пока, до вечера, поехали ко мне домой. Тебе отдохнуть просто необходимо. Иначе я не рискну пойти с тобой.

– Мне н-надо по д-делам...

– Отставить дела! Выполнять команду!

И указующим перстом я даю направление – следует повернуть налево. Юрок выезжает в крайний ряд и включает сигнал поворота. Взгляд у него сосредоточен и угрюм, от недавней секундной благодарности не осталось и следа. Даже в мою сторону младший сержант смотреть не желает. Слишком сильно он перенапрягается нервно. Эмоции, будто рукой профессионального грузчика, цепко и сердито хватают его за горло и мешают дышать, а порой и правильно соображать. Хотя понять состояние парня тоже можно. Юрок мне рассказывал. И я его понимаю.

Крысавец убил его сестру. Студентку-первокурсницу. Изнасиловал и убил. И свидетели были, но следствие ничего доказать не смогло. Все свидетели в отказ пошли. Связываться побоялись. Юрок свое следствие провел. Жесткое до беспредела. Свидетели – дураки очевидные. Должны были сразу понять, что брат, пожелавший за сестру отомстить, для них в действительности окажется пострашнее уголовного авторитета. Ему они не смогли соврать. Он, сломав и себе пальцы на руке – об чью-то голову, заставил их говорить правду, но не пошел в больницу, обошелся простым бинтом. Что им сломал и переломал – Юрок не говорит. Но не думаю, чтобы свидетели после этой беседы смогли безмятежно выйти на работу. При подготовке Юрка, которую он совсем забыть при всем желании до смерти не сможет, физиономии свидетелей должны напоминать светофоры.

Но к Крысавцу подобраться он не смог. Ситуация такая сложилась, что в того дважды в течение месяца стреляли. Один раз – профессионал. Спасли охранники. Киллер скрылся. Но заказ просвечивался явно. Второй раз непонятно откуда появившийся мужичок с дробовиком. Может быть, такой же, как сам Юрок, мститель. Неизвестно. Не будешь же с таким вопросом на ментов выходить. Засветишься сразу, как только покажешь интерес. Мужичка охрана застрелила. Повторять ошибку Юрок не пожелал. Ему важен не поступок, а результат.

И тогда он обратился к своему бывшему командиру капитану Ангелову, то есть ко мне...

– Сестру твою не вернешь, но я не хочу, чтобы это произошло еще с кем-то, – сказал ему командир.

3

Генерал бесцельно перекладывал в сейфе бумаги с полки на полку. И никак не мог решиться определить место для одной папки, на которой даже не проставлен регистрационный номер и гриф секретности.

Официально этой папки не существует. Нет ее в природе. Нет вопроса, которым Легкоступов так плотно занимался в последнее время. То есть вопрос и дело есть. И документы есть. Но в двух различных вариантах. Лишь несколько человек, включая высшее руководство, в курсе дела. Но концы всех планов и мероприятий бумаге доверять нельзя, точно так же, как и компьютерным файлам. И генерал держит все данные в голове. Первый вариант – вот он, в папке на верхней полке. Там и регистрационный номер проставлен, и гриф – «совершенно секретно». Но ни одному человеку не удастся связать воедино все данные, потому что связующие данные отсутствуют. Легкоступов не изъял их. Их и не было. Он просто не задокументировал то, что смог узнать, потому что слишком это опасные данные. Для всех опасные. И для него самого тоже.

Папка с верхней полки вполне может уйти и в отдел внутренних расследований. Пусть поломают голову. А вот вторая папка...

Неуверенным жестом Легкоступов оценил свою работу на вес: бумаг много собралось, и все настолько важные, что доверить их кому-то, значит, рассекретить.

И так же неуверенно Геннадий Рудольфович переложил папку в ящик письменного стола. Туда, где вообще никогда не хранят важных документов. Куда даже уборщица заглянуть может.

Но при всей неуверенности его движений это уже означало решение. Решение совершить какой-то непривычный поступок, к которому толкали его обстоятельства.

Телефонный звонок отложил решение болезненного для генерала вопроса.

– Слушаю, генерал Легкоступов, – ответил неохотно, но отвечать следовало, потому что могли звонить из отдела, откуда он только что вернулся, могли звонить из «секретки», где уже были знакомы с обстановкой и, вероятно, готовились принять у него все учтенные документы, могли звонить и из приемной, чтобы передать какое-то распоряжение директора. Откуда угодно могли звонить, чтобы побыстрее освободить генерала от груза старых забот.

Но незнакомый голос преподнес заботу новую:

– Товарищ генерал, слушайте меня внимательно. Вы сейчас выйдете через центральный подъезд и повернете направо. Метров через пятьдесят к вам подойдет человек. Поговорите с ним, пожалуйста... Он может рассказать много интересного.

– Кто говорит? – спросил Геннадий Рудольфович.

Но в ответ раздались только короткие гудки.

Легкоступов задумался. Он отлично знал – внутренние линии телефонной связи прослушиваются так, что само прослушивание из кабинета определить невозможно. Но прослушивание ведется не регулярно, только от случая к случаю. Очевидно, знал это и говоривший. Потому и не захотел рисковать и продолжать разговор.