Чтобы не зря - Роберт Курганов Страница 4

– Это до конца дней… Такое богатство…

Он собрал остаток сил и ринулся к Беглову, навалился на его спину, обхватил за горло и принялся оттаскивать от заветного сундука с сокровищами. Ящик опрокинулся, лекарства разлетелись по комнате. Беглов легко высвободился, и несколько раз ударил назойливого соперника кулаком. Старик остался лежать на ледяном полу.

– Ты же… гуманность… Ты же о людях… Миша… о человечестве… Я хочу жить хорошо… – Старик задыхался.

– Идиот! Ты не понимаешь! – Беглов ползал на коленях по комнате и собирал таблетки непослушными нервными руками. – Не понимаешь… Я разбогатею, стану влиятельным. Тогда и смогу помочь человечеству. Это все мне… Мне это дано…

– Хорошо… пожить… – Старик затих. Когда последняя таблетка была вложена в ящик, Беглов, ползая на коленях по льду, еще раз судорожно огляделся и обмер: перед ним стояли знакомые белые валенки надзирателя. Беглов поднял голову и тут же получил в лицо громадным кулаком начальника. Завалился на спину, но сразу бодро вскочил на ноги:

– Бригадир! Это общее достояние! – из его носа лилась кровь, – это спасет много жизней!

– Я так и подумал, – рявкнул надсмотрщик и что есть силы ударил Беглова ногой в живот. Тот пролетел не меньше двух метров и с громким всплеском и шумом исчез в темноте полыньи.

Схватив ящик с лекарствами, надзиратель так же жадно обежал комнату взглядом, скользнул по неподвижному вороху тряпья, под которым покоился бездвижный Нечаев, по застывшему лицу Старика, заглянул в прореху полыньи: свет фонаря упал на квадрат черной воды и неподвижную спину утонувшего Беглова. Круто развернулся и отшатнулся: в проходе стоял Серый. Начальник схватился за левый бок: штык-ножа нет, пустые ножны.

– Это ищешь? – в руках Серого красовался кинжал начальника. – Это, я так понимаю, не твое, – он указал острием кинжала на медицинский ящик.

Начальник опешил, отступил назад, чуть не споткнувшись о тело Старика.

– Не отдам! И не думай! И делиться не буду, что ты докажешь? Твое слово против моего! Кто тебе поверит? – начальник щелкнул кнопкой фонарика и ударил светом по глазам Серого.

Это был хороший галогенный фонарь. Обычно максимальным режимом начальник не пользовался – быстро сажает аккумулятор. Но сейчас мощная вспышка пригодилась: от неожиданности и ослепления Серый потерял начальника из виду, тот с размаху сбил Серого с ног, подобрал зазвеневший по полу нож, и стал сверху вниз бить лежащего на льду противника ногой, стараясь расколоть череп или проломить грудину. Дыхание закончилось, он подхватил ящик, и, переступив через тело Серого, быстрым шагом ушел в сторону первой «дыры».

Через минуту Серый очнулся, сел, помотал головой. Потом внезапно, будто осененный, вскочил на ноги, и не поднимая свалившейся на пол шапки, помчался вслед за надзирателем.

В комнате воцарилась тишина. Нечаев пришел в себя, пошевелился, приподнялся, сбросил с себя край тулупа, принялся торопливо одеваться, непроизвольно совершая много бессмысленных и неуместных телодвижений. К нему вернулась морозная дрожь, и он с трудом попадал в рукава. Наконец, надел тулуп и шапку. Шатаясь и трясясь, подошел к телу Старика. Попытался найти пульс на шее. Нет.

Он поднял фонарик, закрыл его краем рукава так, чтобы свет едва сочился, и тихо, не издавая звуков, направился по коридору к первой «дыре». Дойдя до конца прохода, он остановился и аккуратно и медленно заглянул в комнату. Свет догорающих углей окрасил стены кроваво-красным. Утеплительная ночная стена из снежных кирпичей была разобрана. Нечаев, неловко угловато ступая и трясясь от холода, нарастающей температурной лихорадки и страха, прошел сквозь комнату и заглянул в проход на улицу. На ступеньках лежал Серый. Его лицо в полутьме казалось совершенно черным – так оно было залито кровью после пляски на нем надзирателя. Он пытался сползти обратно, соскользнуть по ступенькам в комнату, но не мог.

Нечаев взял Серого под мышки, втащил в помещение, положил рядом с буржуйкой, подбросил дров.

– Это тебе… для тебя подсуетился… по-братски… Правда, косякнул… По мелочи… – простонал Серый и посмотрел на источник боли. Он держался обеими руками за правый бок, стараясь прикрыть рану и уменьшить кровопотерю. – Пойди… Забери свое…

– Что забрать? – Нечаев попытался отнять руки Серого, чтобы осмотреть рану. Серый покачал головой:

– Не надо, я сам… взрослый… понимаю. Иди, он далеко не ушел.

– Надзиратель? Я останусь здесь…

– Не бойся. У него… В спине… Я вернул ему его нож… Быстро… Хочу знать, пока жив… – он кивнул головой, как бы в знак одобрения.

Нечаев взял штыковую лопату – острую, хорошо отточенную для стрижки инея, выставил ее вперед, и не переставая трястись, вступил в сумерки лестничного марша. Продвигался осторожно, по возможности бесшумно. Вверху коридора остановился, тихо выглянул на улицу. Черно. Взял лопату покороче, переложил в правую руку, левой достал и включил фонарик. Надзиратель лежал в нескольких метрах от входа с ножом в спине. Ящик стоял рядом.

Нечаев проверил пульс. Да что там проверять… Поднял ящик и вернулся к Серому. Тот лежал и как мог улыбался. Лужа крови разошлась бесформенным пятном по ледовому полу.

– Его больше нет, – успокоил Серого Нечаев. Или себя. – Нужно осмотреть рану.

– Поздно… – Серый говорил уже очень тихо, с трудом выдавливая каждое слово: – Я понял про тебя… Я сам бы хотел… что бы у меня… дочь… – он грустно усмехнулся. – Ты ей передай… Пусть живет. Чтобы я не зря… Чтоб не зря…

Так он и застыл с грустной и странновато-счастливой улыбкой на лице.

Утром пришла бригада Павла Рыкова. Ребята у него все как на подбор тертые и бывалые, и те поразились увиденному.

Нашли они и причину зацепа, и почему сеть шатало: в ней запутался жабрами зверюга-сом почти под две сотни весом! Такого никогда не было, говорят же, новичкам везет.

Серого хоронили всем поселком. Оказалось, многие его знали и уважали. Иные боялись, но те не пришли.

Нечаев провалился в лихорадку – пневмония. Бредил, долго выгорал, думали кончится. Все бормотал:

– Чтоб не зря… Чтоб не зря… – а что не зря, не могли понять.

Но выжил Андрей, жена его – Ольга – сама врач. Да и лекарства-то были. Но он потом говорил, что выжил не из-за лекарств, а из-за справедливости: уж очень он хотел, говорит, всем сердцем, чтоб не зря.