Алекс Берн - База-500: Ягдкоманда Страница 40

— Какое это имеет значение? — с заметным раздражением осведомился Виндовский: ему явно нечего было возразить.

— Когда мне лгут в мелочах, я очень огорчаюсь, — заметил я.

— Но я не лгу! — воскликнул Виндовский.

— Лжете! Но не это важно: ход вы мне показали и больше мне от вас ничего не нужно, — сказал я. — Но меня огорчает, когда люди лгут, безотносительно к тому, насколько непосредственно затрагиваются мои интересы. Ну-ка, удовлетворите мое любопытство: ведь русские власти не конфисковывали замок Пусловских, не так ли?

— Да, это была принятая для туристов версия, одобренная министерством просвещения Польши, — признался Виндовский.

— Я так и думал, что трогательная история о конфискации имения — ложь! А что же было на самом деле?

— На самом деле любивший с размахом гульнуть сын Ван-долина Пусловского Леонид в один день проигрался в карты и вынужден был продать фамильное имение петербургскому купцу Александрову за 700 тысяч рублей. С тех пор Коссовский дворец пошел по рукам: купец Александров перепродал его княгине Анне Трубецкой, та подарила его княгине Абамелек с Волынщины, та продала «коссовскую безделушку» принцу Петру Александровичу Ольденбургскому. А затем ведомство последнего российского императора Николая II выкупило замок под чиновничьи нужды, — признался Виндовский. — И кто разорил роскошное имение Пусловских, достоверно неизвестно. Боюсь, что это сделали в предыдущую войну немецкие войска, что хозяйничали здесь с 1915 по 1918 год. Извините, пан офицер, но вы сами хотели правды!

— Да что там, пан Виндовский! — усмехнулся я. — Оккупационные войска не должны всем раздавать подарки и скрупулезно следить за соблюдением прав населения оккупированных территорий — иначе это будут не войска, а сборище Санта Клаусов! Идемте назад: все, что я хотел увидеть, я увидел, — а здесь очень сыро! Боюсь подхватить ревматизм.

Минут через сорок мы снова пили бимбер с Виндовским в моем новом кабинете.

— Скажу честно, пан офицер, — признался Виндовский. — За последний год тут побывало немало немецких офицеров, но никто не угощал меня превосходным бимбером. Впрочем, и не превосходным — тоже. В основном они угрожали мне, били по лицу, требовали выдачи мифических сокровищ Пусловских и грозили сдать в гестапо. Поэтому хочу вас предупредить: недалеко отсюда есть такой лесистый район… местные называют его «Волчьи норы»… так вот: там прячутся большевистские партизаны. Возглавляет их очень решительный, по слухам, офицер Красной армии и от него вы можете иметь большие неприятности. Очень рекомендую вам: будьте начеку!

Я отнесся к предупреждению Виндовского с некоторым скепсисом, но все-таки счел необходимым отдать соответствующие распоряжения. Я вызвал Рудакова, всех офицеров и унтер-офицеров и довел до них свой приказ: все имущество, боеприпасы и вооружение, за исключением личного оружия, перенести в подземелье замка. Кроме того, я разъяснил подробный план на случай внезапного нападения: каждый взвод выделяет отделение прикрытия и отступает в подземелье к башне, откуда начинается подземный ход. Через полчаса отступают в том же направлении группы прикрытия, производя минирование путей отступления, а при возможности, создавая завалы и очаги возгораний для исключения немедленного преследования со стороны вероятного противника.

Связисты при помощи радиостанции установили связь со штабом Баха. Мне передали пароль для связи с ротой латышского полицейского батальона, охранявшего то, что вскоре должно было стать одним из самых секретных объектов рейха.

Великолепный летний день окончился великолепно: порцией коньяка с видом на закат из роскошного замка канувших в Лету магнатов Пусловских.

Новый день начался гораздо хуже, чем закончился день предыдущий. Я проснулся от странного ощущения: почти забытого, но стойко живущего в глубине подсознания.

Я открыл глаза, осознавая, что происходит нечто странное, но в первые мгновения так и не поняв, что именно происходит. Затем я понял: я лежу на полу, накрывшись с головой одеялом. Потом оглушительные разрывы ворвались в стрельчатое готическое окно, и я, окончательно проснувшись, понял: это минометный обстрел.

Проклятье! Виндовский словно в воду глядел: партизаны! Я принялся лихорадочно одеваться, обдаваемый упругими волнами близких разрывов мин, хрустя осколками стекла от выбитого окна и моля Бога, чтобы мне удалось добраться до спасительного подземелья. Мнимая безопасность тыла и тиши замка Пусловских сделали свое черное дело: я не был готов к ЭТОМУ. Я почувствовал себя крысой, готовой забиться в любую щель, и напрочь забыл, что я — командир спецподразделения СС, ветеран адских боев под Демянском, готовый грудью встретить любую опасность. Я лихорадочно натягивал мундир и думал только об одном: скорее добраться до спасительного подземелья.

К счастью, бойцы моего подразделения действовали в соответствии с разработанным накануне планом, и когда я оказался в подземелье, то Рудаков доложил мне: весь личный состав, за исключением групп прикрытия, находится в подземелье и готов к эвакуации.

— Огневого контакта с противником не наблюдается, противник ведет обстрел из минометов, — добавил в заключение Рудаков.

— Черт побери, откуда у партизан столько тяжелых минометов? — вырвалось у меня.

— Прикажете выяснить, оберштурмбаннфюрер? — улыбнулся Рудаков.

Его окопный юмор окончательно привел меня в чувство: я снова осознал себя опытным командиром, достойного Железного креста на моей груди и знака «Штурмовая атака».

— Средства связи в безопасности? — отрывисто спросил я. Связь — это главное, что нам понадобится в ближайшее время.

— Да, оберштурмбаннфюрер, — ответил Рудаков. — Радиостанции и связисты согласно вашему приказу были еще вечером отправлены в подземелье замка.

Представляю, какими словами отзывались обо мне связисты, вынужденные проводить прекрасную летнюю ночь в сыром подвале с вездесущими крысами! Впрочем, сейчас они наверняка благодарят мою прозорливость.

— Отходим согласно плану «Внезапное нападение противника!» — объявил я. — Гауптштурмфюрер Рудаков! Разведку к выходу из подземного хода! Порядок следования подразделения — в соответствие с планом! Пошли!

Мы благополучно выбрались из подземного хода и пешим порядком отправились в сторону Ружан. Позади нас, над замком Пусловских, расстилался густой дым пожара; со стороны Коссова доносилась частая ожесточенная стрельба: судя по всему, там царил ад кромешный! Но мне туда еще рано… разве что только по приказу начальства!

Не доходя трех километров до Ружан, я приказал остановиться для отдыха; связисты немедленно установили связь со штабом Баха. Я доложил, что место нашей дислокации в замке Пусловских подверглось внезапному массированному обстрелу из минометов. Приказ последовал незамедлительно: следовать на объект и принять его под охрану. В конце радиограммы Бах счел необходимым уточнить: «Похоже, что это тот самый русский десант».

Подобное утверждение показалось мне странным: ведь по утверждению Баха пресловутое сверхсекретное оборудование еще не установлено на объекте. Памятуя об этом, я запросил у штаба уточнений.

Ответ недвусмысленно гласил: «Оборудование уже прибыло на объект, но находится там в виде груза в вагонах». Вот так!

Утешило дополнение, весьма важное в сложившихся условиях: «В связи с потерей средств транспорта разрешаю реквизировать любые транспортные средства».

Да, без грузовиков, которые сгорели в коссовском замке, нам не удастся передвигаться достаточно быстро. Но не очень понятно остальное. А что, если все еще охраняющие объект латыши примут нас за пресловутый русский десант? Пароль — это хорошо, но его еще надо успеть произнести! Тем не менее приказ есть приказ…

В Ружанах я наткнулся на полицейский батальон непонятной национальности: то ли украинцы, то ли русские, — командовал ими немец, гауптман. Я приставил к его тупой башке свой «люгер», и он отдал мне все свои четыре грузовика. Мой бронированный «опель-капитан» Макс сумел каким-то образом вытащить из-под минометного обстрела и перегнать к озеру, поэтому я спокойно передвигался на своем собственном автомобиле, и даже без потери личного имущества, хранившегося в двух кожаных чемоданах в багажнике «опеля».

Мы двинулись в сторону Волковыска, затем нашли тот самый поворот на грунтовку: его было легко найти — все остальные грунтовки с весны заросли травой и только эта была накатана.

Мы начали движение по грунтовке. Судя по солнцу и показаниям компаса, дорога плавно поворачивала с южного направления на юго-западное, а затем и на чисто западное. Этот факт не обнадеживал: за изгибом дороги может скрываться засада. А что делать солдатам, спрыгивающим с грузовиков под обстрелом? Бежать к обочине, — а там обнадеживающая надпись на аккуратном столбике с фанерной табличкой: «Ahtung! Minen!»