Михаил Серегин - Приговор воров Страница 40

«А вот и второй участник сегодняшней встречи, – проговорил Щукин про себя. – Петрович, судя по всему. Через несколько минут начнется…»

Человек на вершине горы минуту стоял неподвижно. Потом он направился, судя по приближающимся звукам шагов, в сторону ямы.

Григорий встревоженно поднял голову. Потом, едва заметно усмехнувшись, посмотрел на Николая.

– Вот будет номер, если он к нам на головы свалится, – шепнул он.

Щукин оскалил зубы и погрозил ему пальцем.

– Молчу, молчу…

Человек остановился у самого края ямы. Значит, он знал о ней. Видимо, бывал тут раньше.

«Ну да, точно, – подумал Щукин. – Если человек наверху – это Студент, а скорее всего это так, то, естественно, он назначил встречу на том месте, которое хорошо знает».

Человек на краю ямы проделывал какие-то странные манипуляции. Потом он облегченно вздохнул, и в рукав Щукина вдруг ударилась тоненькая теплая струйка. Первым желанием Щукина было отодвинуться подальше от зловонной струйки, но он вовремя сообразил, что шевельнуться сейчас – это выдать себя с головой. Еще до начала встречи, не успев ничего узнать.

Николай крепко сжал зубы и старался не дышать. Думать о чем-нибудь другом. О чем-нибудь другом думать никак не получалось.

«Не мог прямо на месте помочиться, – клокотало у него в голове, – обязательно нужно было к яме отходить. Культурный какой, сука. Нет, это не Петрович. Это Студент. Очень приятно. Первая встреча после зоны состоялась. Хорошо еще, что все это мне на одежду попало, которую я потом, конечно, выброшу, а не в лицо. Если бы в лицо, то я скорее всего пошевелился бы и выдал себя… Как же он долго, однако. Специально, что ли, терпел до ямы? Или это у него ритуал такой – как только оказался на Алтынной горе, обязательно нужно помочиться в яму. Кидают же люди монетку в море – примета, говорят, такая…»

Струйка, наконец, иссякла. Человек повторил свои манипуляции – застегнулся – и отошел от ямы.

Григорию все это, видимо, показалось жутко смешным – когда Щукин повернулся к нему, он неслышно хихикал, закрыв ладонью рот. Увидев, что Николай на него смотрит, он тут же замолчал и отвернулся к стене. И начал издавать какие-то странные звуки, похожие на рыдания.

Мотор автомобиля смолк.

– Это Петрович подъехал, – прошептал Григорий. – Оставил машину у подножия горы. Сейчас он заберется на вершину. Осталось минуту ждать.

– Ну, здорово, Студент, – грянуло ровно через минуту.

Щукин узнал этот голос – это Петрович. Один, как и обещал.

– Здравствуй, – ответил ему Студент ровным и как будто очень усталым голосом.

Так Николай первый раз за долгое время услышал голос Студента. И вспомнил, что этот голос не изменяется ни по шкале интонации, ни по шкале громкости. Всегда остается таким – голосом смертельно усталого человека.

– Искали тебя, искали, – проговорил Петрович. – Такой шухер подняли… Извиняемся. Приказ сразу не так поняли. Нам-то и надо было – просто поговорить. Да и тебе, видно. Что хотел сказать?

Студент бесцветно усмехнулся.

– Чего вы от меня хотите? – спросил он.

– А то ты не знаешь, – ответил Петрович. – Ты с лекарствами умеешь обращаться? Умеешь, – подтвердил он, хотя Студент не сказал ни слова. – Вот и поможешь нам немного. Хорошие бабки иметь будешь… Тем более что нам стало известно про ту самую бумажку.

– Какую бумажку?

– На которой журналист все наглядно изобразил – как «йогурт» варить, – пояснил Петрович, – которую твоя телка с собой увезла, когда ее мужа мусора поластали. Телка-то теперь у тебя?

– Откуда вам это известно? – спросил Студент.

– От верблюда, – коротко ответил Петрович, – об этом только глухой не слышал… Ладно, Студент, соглашайся. Мы с тобой таких бабок нагребем, каких ты никогда в жизни не видел. Даже по телевизору. Понял?

– Знаю я ваши бабки, – отозвался Студент, – я же вас отлично знаю. Как только технология этого дерьма наладится, от меня одно воспоминание останется. Если есть возможность деньги не платить, вы их никогда не заплатите…

– Боишься меня, значит? – коротко хохотнул Петрович. – Одного сюда вызвал. На работу ко мне идти не хочешь… Соглашайся, Студент, а то хуже будет.

Студент усмехнулся.

– Смеешься?! – повысил голос Петрович. – Да ты пойми, такой шанс тебе раз в жизни выпал! Ведь на тебе уже можно крест ставить! Ты же ни на что больше не способен, кроме как на то, чтобы с братвой дружить! Ты и срок отмотал, и изо всех больниц тебя повыгоняли. Ты думаешь, тебе власти дадут заниматься медициной? Хрена лысого!! – Петрович уже кричал. – У тебя, Студент, одна дорога – к нам! Ты понял?!

Студент не произнес в ответ ни слова.

– Ты же за две недели так обогатишься, что на Канары сможешь переехать!! – продолжал орать Петрович. – Или купить себе этот сраный город!

– Я не хочу, – негромко проговорил Студент.

– Что?

– Покупать этот город, – пояснил Студент, – он мне не нравится.

Петрович немного помолчал.

– Псих, – проговорил он наконец, – псих ты, и все. Эти, как их… памятники лепишь… Как их… скульптуры. Уже тысячу их сделал, а они все одинаковые. Псих ты, понял?! И телка эта твоя! Жена журналиста, которого поластали!! Думаешь, никто не знает, что ты хочешь с ней сделать? Ты псих!

– Заткнись, – сказал Студент, и в его голосе прозвучало столько силы, что Петрович неожиданно замолчал.

– Ладно, – снова заговорил Петрович, – это все меня не волнует, телка твоя и скульптуры твои… Если не хочешь на нас работать, тогда отдай нам ту записку. В смысле – продай.

– Нет, – коротко сказал Студент.

Петрович опешил.

– Почему? – спросил он.

Студент молчал.

– Я тебе такую кучу бабок за записку отвалю, что ты завтра в Штаты свалишь и будешь там, как король, жить, – заговорил Петрович. – Ты прямо, в натуре, как ненормальный… От счастья своего отказываешься.

– Из города меня не выпустят, – проговорил Студент, и Щукину показалось, что разговаривает он с самим собой, а не с Петровичем, – мною теперь ФСБ заинтересовалась… И следят за мной – выслеживают. Я чувствую.

– Продай бумажку, – предложил Петрович, – и я тебя из города вывезу.

– Нет, – сказал Студент, – как только я тебе бумажку продам, ты меня сразу же убьешь. У тебя же нет гарантии, что я копии с записки не снял.

Петрович проворчал что-то невнятное. Потом прокашлялся и чиркнул зажигалкой. В яму долетел ароматный дымок дорогих сигарет.

Григорий шумно сглотнул слюну.

– Тихо ты! – шепнул ему Щукин.

– А вот если… – начал было Петрович, но был тут же прерван Студентом:

– Подожди!

– Что такое?

– Я слышал, кто-то разговаривает, – растягивая слова, произнес Студент.

– Да? – удивился Петрович. – А я ничего не слышал. Тихо все.

Григорий замер. У Щукина даже прекратилась дрожь – на секунду он и забыл, что сильно замерз.

– Ты не выполнил условия, Петрович, – медленно проговорил Студент. – Я же поставил условие – чтобы ты один приехал.

– Я и приехал один, – сказал Петрович, как показалось Щукину, не очень уверенно.

– Помолчи, – тихо попросил его Студент.

Довольно долго стояла полная тишина. Было слышно, как где-то далеко-далеко, может быть, у моря, прокричала ночная птица.

– Ну что? – раздался наконец насмешливый голос Петровича. – Услышал что-нибудь?

Студент ничего не ответил.

– Послышалось тебе, – констатировал Петрович, – спокойнее надо быть.

– Послышалось, – повторил Студент.

И хотя в его голосе совсем не чувствовалось уверенности в том, что он сказал, Щукин едва смог удержаться от вздоха облегчения. Повернулся к Григорию – тот радостно и глупо улыбнулся, как бы говоря: «Вот видишь, а ты боялся»!

– Что-то я не пойму, – снова раздался голос Петровича, – если ты и работать на меня не хочешь, и записку журналиста мне не хочешь продать, зачем в таком случае назначил мне встречу?

– А ты не догадываешься? – спросил Студент.

– Гы, – отреагировал Петрович, – я догадываюсь, что боишься меня. Что – не так?

Студент молчал.

– То-то ты все по сторонам оглядываешься, – продолжал Петрович, – и от каждого шороха вздрагиваешь. Хочешь знать, не привез ли я с собой своих людей?

Студент молчал.

– А зачем они мне? – хохотнул Петрович. – Я тебя и сам задушу… Давай, говори, где записка находится…

«Сейчас Петрович держит себя уже не так, как в самом начале встречи, – подумал вдруг Щукин. – Теперь, когда он убедился, что Студент не собирается с ним сотрудничать, Петрович открыто вызывает его… не могу пока понять, на что вызывает его Петрович. Он так и не получил ответа на свой вопрос – зачем же Студент назначил ему встречу? А я, кажется, начал догадываться…»

– Скажешь или нет? – продолжал разоряться Петрович. – Здесь никого нет, я тебя сейчас скручу и до утра пластать буду, покуда не скажешь… А утром, если ты живой, конечно, останешься… Эй! – голос Петровича вдруг сорвался на крик. – Ты чего!! Ты чего?! Студент, я пошутил! Шуток, что ли, не… Убери ствол, говорю!