Александр Бушков - Антиквар Страница 41

— Итак? — спросил Смолин, светски прихлёбывая кофе и светски улыбаясь. — Я так понял, что-то случилось?

— Ну, не вполне…

— Вы говорили, нужен мой совет…

— Можно и так сказать, — прямо-таки лучась очарованием, ответила Даша и ещё более светски омочила алые губки в кофии, поглядывая на Смолина поверх чашки так невинно, обольстительно и чарующе, что впору бы и обомлеть.

Кому-нибудь помоложе и поглупее, не жёванному жизнью на шестьдесят четыре зуба… и я, кажется, имею на примете кандидатов, подумал Смолин. Что их долго искать-то…

А впрочем, он и не собирался сидеть с каменным выражением лица. Чтобы подыграть должным образом, явственно расслабился и обозначил на лице классическую мужскую одурелость, открыто таращась то туда, где невесомый халатик пикантно распахнулся, то туда, где его не имелось вовсе. И вскоре убедился по кое-каким нюансам девичьей мимики, что Дашенька, несомненно, с торжеством подумала нечто вроде: «Готов, старый хрен, пустил слюнки…» Маленькая и глупенькая, что поделать. Не успела ещё уяснить, что неглупый мужик параллельно с пусканием слюнок способен думать совершенно о другом. Хотя… Иные вполне взрослые дамы пребывают в плену тех же заблуждений — будто тупые мужики не способны одновременно пожирать глазами дамские прелести и цинично думать о чём-то постороннем…

— Итак? — спросил Смолин.

— Василий Яковлевич, я вас заочно уважаю и ценю как большого профессионала…

Точно рассчитанная пауза. Точно рассчитанный томный взгляд. Точно рассчитанное небрежное движение, заставившее халатик распахнуться ещё приманчивее. «Что ж ты такая дура-то? — подумал Смолин. — Скучно уже становится…»

— И только-то? — спросил он удручённо. — Было бы лучше, окажись вы, Дашенька, в меня тайно влюблены. Мечта стареющего мачо — чтобы в него оказалась тайно влюблена очаровательная девушка вроде вас…

— Как знать, как знать… — отозвалась нимфетка, глядя зазывно и лукаво.

В разговоре явственно обозначился тупичок. Не настолько Смолину было приятно сидеть напротив полуголой девицы и чесать язык — да и она, судя по глазам, чуточку тяготилась пустой болтовнёй.

— Так что там за дело? — сказал он не без настойчивости.

— Дело… Дело действительно серьёзное. Василий Яковлевич, вы случайно не в курсе, куда делись… куда делась дедушкина коллекция?

— А почему именно я должен быть в курсе? — моментально отозвался Смолин голосом самым что ни на есть удивлённым, глядя до омерзения открыто и честно. — Ваш дедушка, Дашенька, был стариком скрытным и подозрительным, это всем известно и вам наверняка тоже. О его коллекции самые фантазийные слухи ходили, а вот в натуре её никто и не видывал. Как и я…

— Вы уверены?

— Ну разумеется, Даша…

— А мне вот кажется, что это именно вы её забрали…

— Креститься надо, ежели кажется, так старики бают…

— Я серьёзно, Василий Яковлевич. Есть сильные подозрения, что именно вы её забрали. Вы были последним, кто дедушку видел живым…

— Ну и что? — Смолин улыбнулся насколько мог беззаботнее. — Неужели у вас в голове — старые классические романы? Роковые тайны, выданные на смертном одре, прерывающийся шёпот умирающего: «Два шага на восток от мельницы, потом ещё десять — в сторону раскидистого дуба, там и нужно копать, когда тень в полдень упрётся в сортир…» Глупости какие.

— Может быть, — сказала она, глядя серьёзно и цепко. — А может, и нет. Коллекция у вас.

Смолину надоело играть в дипломатию.

— Ну а если бы даже? — спросил он без улыбки. — Нет, я ничего не утверждаю, я просто абстрактно теоретизирую: возможно, не исключено, вероятно… И что в этом случае? Что следует делать на данном историческом этапе?

— Поделиться, — сказала Даша твёрдо. — Я девочка неглупая и жизнь чуточку знаю, всё вы не отдадите просто так. Но хотя бы половину.

— А на меньшее, значит, не согласна?

— Никоим образом. Половину.

— А мотивы и основания?

— Это мой дедушка. Родной.

— Тысячу извинений, прелестная моя, но это никакой не мотив и никакое не основание, — сказал Смолин. — Ну, ваш, ну, родной, роднее не бывает… И что? Родственные связи, знаете ли, ещё не означают автоматически права наследования.

— Означают.

— Ну, предположим… В некоторых, чётко прописанных законом случаях. В некоторых. Собственно говоря, Даша, вы и заикаться не можете о том, что вам что-то принадлежит из дедушкиного имущества, если нет прямого завещания, пока живы ваши родители. Вот они, согласен, могли бы кое на что претендовать… они, но не вы. Они что, вас уполномочили со мной вести этот разговор?

— Нет, конечно.

— Вот видите. У меня есть дурацкая привычка, Даша. Стараюсь соблюдать законы скрупулёзнейше. От и до. Если нет чётко оговоренных условий завещания, та же квартира автоматически переходит вашим родителям. Но мы-то не о квартире, верно? Мы о неких коллекциях… которых, собственно говоря, никто никогда не видел. Или вы видели?

Она промолчала. Неотрывно смотрела на Смолина уже без тени кокетства. Потом сказала:

— И всё равно, если по справедливости, нужно поделиться…

— А если всё мне оставлено? — спросил Смолин тихо. — Вот, предположим, именно так дело и обстоит. Поверьте моему честному слову. Любой может оставить нажитое кому угодно: чёрту в ступе, Джорджу Бушу, программе «Комеди клаб», Обществу защиты животных… а также любому индивидууму независимо от гражданства. И что?

— Вы и так не бедствуете. А у меня — шаром покати.

— Милая, ну это уж тем более не мотив, — сказал Смолин серьёзнейшим тоном. — У вас ничего, а у меня до хрена, так что извольте поделиться… Шаткая идеологическая основа. В советские времена и то смотрелась бы несерьёзно, а уж теперь, в эпоху рынка и индивидуализма… Вы, простите меня, никак не убогий дошколёнок, которому позарез нужны деньги на операцию в Женеве, без которой он через месяц умрёт… Здоровы, красивы, учитесь в хорошем заведении, руки-ноги на месте, ума палата… Извольте уж добиваться своего сами. Я не филантроп, честно…

Она гибко выпрямилась и, подойдя танцующей походкой, уселась на широкий подлокотник смолинского кресла. Халатик распахнулся вовсе уж откровенно.

— Василий Яковлевич, — сказала Даша, глядя ему в глаза с лёгкой, циничной ухмылочкой. — Мы что, никак не можем договориться? Я — девочка без комплексов, а вы — нормальный мужик, у вас давненько уж стоит, чего там… Попробуем найти консенсус? На долгий срок… Если хотите.

— Дашенька, вы прелесть, — сказал Смолин искренне. — И у меня действительно стоит со страшной силой, чего там… Но вот проклятые годы, знаете ли… Того, что вы мне предлагаете, я уже повидал достаточно, чтобы платить такую цену… Циник я, деловой человек… Простите великодушно, не получится…

«А если она наш разговор пишет! — мелькнуло у него в голове. — Ну и хрен с ней, я не сказал ничего определённого, всё общими фразами, обтекаемо, теоретически, абстрактно…»

— Я ведь из тех уродов, — сказал он, — для которых на первом месте — дело, а уж потом всё остальное. Четверть века назад… да, четверть века назад вы бы меня, пожалуй, сломали… но не сейчас.

Девушка какое-то время пытливо смотрела ему в глаза — без малейших эмоций на очаровательном личике. Потом встала, запахнула халатик, отошла и остановилась словно бы в задумчивости. Села, одним рывком — как алкаши водку — влила в рот содержимое кофейной чашки. Подняла глаза:

— Но ведь обернуться может по-всякому…

— То есть? — спросил Смолин, ощутив лёгкую скуку.

— Милиция может заинтересоваться…

— Кто-то накатает на меня жалобу? В краже обвинит?

— Может быть.

— В краже чего? — уже откровенно ухмыляясь, поинтересовался Смолин. — Ладно, представим, что завтра некий враждебный элемент накатает на меня заявление, будто я украл… Что? Чует моё сердце, Даша, не имели вы никогда пересечений ни с милицией, ни с судами. Первое, о чём они заявителя попросят, будь он им хоть отцом родным, — указать точно, что именно злодейски выкрадено. Ну, допустим, шпага Бонапарта с золотым эфесом и матерным словом на клинке, нацарапанным русским казаком после взятия Парижа. Кофейник китайского фарфора с изображением цветущей над пагодой вишни, и, соответственно, полдюжины чашечек в том же стиле. Орден «За взятие девственницы» первой степени с бантиком сбоку. Подсвечники старинные — три. Куртки замшевые — три. И так далее. А без деталей, без конкретики никто и разговаривать не станет. Учитываете эти нюансы?

Судя по тому, как она зло поджала губки, к словам Смолина отнеслась всерьёз. Умная…

— А вам не приходило в голову, что может обернуться совсем по-другому? — спросила она вдруг. — Что вас заставят поделиться? Могут ведь сложиться условия, когда и вы в милицию не побежите…

Вот теперь ему стало окончательно скучно, Смолин едва не рассмеялся ей в лицо.

— Господи, Даша… — сказал он, откровенно ухмыляясь во весь рот. — Это вы, прелестная, романов начитались. В мягких обложках, с броскими названиями: «Бешеная супротив Горбатого», «Роковые брильянты и сыщик Фанерин»… Так давно уже дела не делаются, по беспределу…