Михаил Серегин - Святое дело Страница 41

Он прекрасно понимал, что выдернуть своего племяша из круга Вовчику удастся не сразу, если вообще удастся. Но время шло, и это Вовкино легкомыслие становилось все более очевидным. Теперь священник жалел, что отпустил его одного, надо было все-таки держаться вместе: и отбиться легче, если что, и вообще...

Отступник нанес мощный удар ногой в корпус противника, и Ратмир покатился по песку. Народ охнул. Священник принюхался – запах не стал сильнее, но в глазах у него появилось странное ощущение, перспектива словно искажалась.

– Давай, Ратмир! – заорали болельщики. – Не позорь наших!

Парень вскочил и нанес на удивление красивый удар ногой в челюсть. Отступник отклонился, но потерял равновесие, и когда Ратмир нанес второй удар – на этот раз в корпус, он оказался к этому не готов и сразу же согнулся.

Парни удовлетворенно загудели.

Отец Василий оглядывался, прислушивался, пытаясь расслышать в кустах шорох шагов Вовчика, но ничего не происходило, и лишь плотный, сытый дым от «священного огня» медленно делал свое дело: сознание странно перемещалось и непредсказуемо изменялось.

Он смотрел на эти крепкие тела, блестящие от обильного пота и покрытые оранжевыми бликами от факелов, обонял исходящие от них агрессию и страх – не боя, вовсе нет, страх того, что случится потом с одним из них, когда он проиграет. А то, что кто-то сегодня проиграет, было ясно.

Смещенное сознание снова поплыло, и отец Василий внезапно ощутил стоящую за этим боем историю человечества – грязную, кровавую и абсолютно реальную. Он ощутил ее сразу, целиком, но не где-то там, в далеких эмпиреях, а прямо здесь, в кругу, на песке... И снова брат человеческий копил злобу, готовясь убить своего брата, и снова пьяный отец спал со своими дочерьми, и снова дети крали языческих богов у своих родителей... и все это происходило прямо сейчас... прямо здесь.

Отступник нанес удар в печень, и отец Василий отшатнулся, разом ощутив и боль, и растерянность Ратмира, и вместе с ним вздохнула и подалась назад вся сидящая вкруг «священного огня» публика. Затем Ратмир насадил потерявшего бдительность стукача на свой крепкий лоб, и отец Василий заскрежетал зубами, абсолютно достоверно почуяв и привкус крови во рту, и боль отступника, и наслаждение успехом, испытанное Ратмиром.

«Там не только гашиш, – чем-то за пределами себя внезапно осознал отец Василий. – Там еще что-то есть!» Что именно горело в огне, что за «винегрет», он точно не знал, но это действовало совсем иначе, своеобразнее, что ли... И, поскольку ветер повернулся так, что дым несло в его сторону, отцу Василию досталось этой гадости больше, чем кому бы то ни было... Ратмир ударил еще раз, и еще, и еще... и отступник нелепо взмахнул руками и осел на песок.

– Мочи его! – возбужденно заорали из круга. – Дави!

Священник встрепенулся, чтобы стряхнуть наваждение момента, как вдруг почувствовал, что внутри него уже полыхает жажда увидеть живую человеческую кровь, уходящую в речной песок. Это было настолько яркое и мощное чувство, что перепутать его с чем-то иным было немыслимо.

– Моч-чи! – вскочили парни на ноги. – Дав-ви! Моч-чи! Дав-ви!

– Святый боже! Святый крепкий! Святый бессмертный! Помилуй мя! – чуть не в голос завопил священник и размашисто перекрестился три раза. Но ничего не помогало, заданный извне яростный ритм и жажда крови уже поселились внутри него и рвались наружу, и требовали своей законной доли!

Ратмир поставил ногу на горло поверженного врага и горделиво осматривался вокруг. Он выдержал испытание на мужество и отвагу; он доказал, что не сдрейфит, случись ему отбивать товарища или защищать эту землю от черных, враждебных сил. И теперь оставалось только одно: передавить это горло, так, чтобы услышать, как хрустнет под стопой адамово яблоко поставленного вождем вне закона чужого самца, а потом рвать зубами чужую плоть досыта, задрать голову к молодой луне и воспеть свою победу, и торжествовать, потому что ты снова выжил, потому что ты снова наверху, потому что природа доказала, что именно ты самый сильный, самый умный и самый достойный! Что именно ты – ИЗБРАННЫЙ!

Из кустов показались холодные красноватые глаза, и священник вдруг понял, что его ноги, а затем и туловище скованы холодным чешуйчатым телом какого-то мифологического то ли змея, то ли дракона, и стоит этому чудовищу лишь слегка поднажать, и не адамово яблоко отступника, а его собственное тело хрустнет и сплющится. Или наоборот – исполнится силы? Теперь он не знал даже этого.

Отец Василий пошатнулся, упал на четвереньки и, мыча от раздирающих его душу чувств, покинул тенистое укрытие и пополз прямо в центр поляны.

– Святый боже! Святый правый! Святый бессмертный! Помилуй мя! – со слезой в голосе причитал он, понимая, что теперь только Он может его спасти; только Он может остановить все это; и только Он может дать своему рабу для этого иную, а не эту, исходящую от нечистого и обвивающую его тело силу.

– Подожди, Ратмир! – остановил своего новообретенного воина Бача. – Мы не беспредельщики. Нам нужна коллективная воля!

В лицо священнику пахнуло тяжелым, удушливым дымом, и отец Василий закашлялся и завалился на бок, галлюцинируя, как последний нарк. Он уже и не понимал, что реальнее: обвивающий его тело мощными кольцами змей или эта поляна с костром.

– Что мы подарим победителю?! – громко и торжественно вопросил Бача.

– Бабу! – вразнобой заорали парни. – Самую клевую!

Отец Василий приподнял голову. Он не знал, показалось это ему или нет, но в центр поляны шла Верка... та самая, которую он спас от позорной участи около месяца назад. Причем где-то неподалеку, на таком же острове...

Верка на ходу сорвала с себя топик, обнажив то главное, чем действительно могла похвастать, и подошла к победителю. Обняла и так жарко поцеловала в уста, что даже священник, лежа в полутора десятках метров от нее, облизнул губы. Так она была хороша...

– А какое наказание вы назначаете стукачу?! – так же громко и отчетливо вопросил Бача.

– Смерть! – разом выдохнули две сотни глоток. – Смерть!! Смерть!!!

– Смерть... – не соображая, что делает, повторил за всеми священник.

В этом было что-то неправильное, что-то противоестественное; и все его существо буквально кричало, рыдало об этом, но губы твердили только это. Смерть... смерть...

Победитель, крепко прижимая к себе грудастую Верку, надавил стопой на горло поверженного врага, но Бача его остановил.

– Подожди, Ратмир! – Он повернулся к возбужденно покачивающейся толпе. – Все ли хотят его смерти?!

– Все! – как один большой человек, выдохнула толпа.

– Все ли готовы лично покарать эту гадину во имя своих братьев?!

– Все! – взревела толпа.

«Все, – как никогда ранее ясно понял священник. – Сейчас он повяжет кровью их всех. И никто и никогда больше не дернется в сторону. Потому что каждый приложит к этому свою руку...»

Невероятным усилием воли он поднял свое непослушное тело и потащил его вперед.

– Убейте его! – приказал Бача.

– Не-ет!!! – вылетел в круг отец Василий. – Одумайтесь, люди! Это же преисподня-я-а-а!

Он заорал это так громко, как не орал даже в семинарии на спор. Тогда в семинарском гулком коридоре ему удалось погасить свечи на расстоянии четырех метров от себя.

– А это кто такой? – удивился Бача. – А ну, взять его!

К священнику подлетели со всех сторон, ухватили под руки, протащили к помосту и, навалившись всем гуртом, силой поставили на колени.

– Кто ты? – царственно наклонился к нему с помоста Бача. – Как посмел нарушить священный обряд наших предков?

– Это грех... – заплетающимся языком промямлил отец Василий. – Большой грех...

– Что-то я его не слышу! – громко рассмеялся Бача. – Поднесите его ближе, я хочу посмотреть, не обделался ли он от страха...

Парни рассмеялись, подхватили попа под руки и рывком забросили на помост. Бача наклонился ниже и, было видно, узнал... По Бачиному лицу пробежала сложная гамма чувств. Парень понимал, что видит перед собой нежелательного свидетеля и принципиального противника в одном лице. Он чувствовал, что поп не остановится ни перед чем: ни перед прямым призывом к неповиновению прямо сейчас, ни перед показаниями в суде.

Бача откинулся в кресле и задумался, а священник стоял на коленях перед ним и пытался собрать силы, чтобы заговорить, закричать, воззвать к Небу, наконец!

– Убейте и этого! – устало и как-то отстраненно произнес Бача.

– Ты что делаешь, Бачурин?! – через силу выдавил отец Василий. – Тебя куда понесло?! Ты хоть понимаешь, куда тебя понесло?!

– Я сказал: убить его! – мрачно повторил Бача, но на пленного священника не смотрел – видимо, боялся встретиться с ним глазами.

Наступила такая тишина, что стало слышно, как трещит догорающий костер со «священным огнем»... К появлению чужака никто не был готов, а то, что этот дородный бородатый мужик – чужак, видели все. И это как-то отрезвляло.