Андрей Таманцев - Угол атаки Страница 41

Крылов недоверчиво взглянул на собеседника:

— Верите, что вернут?

— Нет, — ответил Голубков. — Верю, что не вернут. Но после этого я смогу снять с вас охрану.

* * *

В машине он угрюмо молчал, исподлобья смотрел, как тянутся по обочинам придорожные поселки и стынут под проливным дождем милые русскому сердцу березы.

Средняя полоса России.

* * *

Джунгли.

Заговор. Твою мать. Только нового ГКЧП не хватает. Из чего ему вылупиться, из какого желтка? Инфляция усмирилась. Правительство молодого премьера ведет успешные переговоры с МВФ о займе в восемь миллиардов. Президент хоть и болеет, но вожжи не ослабляет. Даже левые в Думе притихли. Выступают, но привычно, по обязанности, без сердечного ликования. Заговор. Весной заговоров не бывает.

Заговоры бывают осенью, когда народ возвращается из отпусков и вспоминает, что не худо бы изменить жизнь к лучшему.

И все-таки Крылов прав. Против логики не попрешь. Нужно называть вещи своими именами.

Да, заговор. Вопрос только один. Насколько он осознан? Что это? Обычная совковая дурь: хапануть под носом мировой общественности несколько миллиардов долларов и сделать вид, что я не я и лошадь не моя? Или хладнокровный расчет?

Голубков машинально потянулся закурить, но раздумал. Рассеянно повертел пачку в руках, перечитал всегда раздражавшую его надпись: «Эти уникальные сигареты высшего качества воссозданы на основе элитных сортов табака, поставлявшегося ко двору Петра I из Европы, и способны удовлетворить самого требовательного знатока, верящего в возрождение традиций и величия Земли Русской».

Он сунул пачку в карман и вдруг понял, что не верит в возрождение величия Земли Русской. И не хочет верить. Величие Земли Русской всегда было оплачено слишком большой кровью. А слишком маленькой крови не бывает.

Кровь всегда большая.

Всегда.

* * *

В управлении полковника Голубкова уже ждал лейтенант Авдеев. Мать Николая Фалина не опознала Ермакова. По ее утверждению, к ее сыну приезжал совсем другой человек: лет тридцати пяти, рослый. И фамилия его была не Ермаков, а какая-то украинская. В настольном календаре сына она нашла номер телефона, по которому Николай Фалин звонил этому человеку, и его фамилию. Фамилия его была — Тимашук, а телефонный номер, как выяснил лейтенант, принадлежал центральной диспетчерской ЗАО «Феникс».

Голубков приказал оперативнику представить рапорт и поднялся к себе. Сбросив плащ, не присаживаясь, достал из сейфа досье, а из него — свой проект докладной записки на имя Президента России. Нашел фразу, которая всплыла у него в памяти уже после того, как он вышел из кабинета Крылова:

«Эксперт Крылов располагает неопровержимыми доказательствами, что в трюме „Антея“ было не два истребителя МиГ-29М, как указано в документах, а как минимум три».

* * *

Эта фраза едва не стоила Крылову жизни.

Теперь многое стало понятно.

Почти все.

Заговор. И это не дурь. Дурь не прикрывают так плотно. И на таких дальних обводах.

Твою мать.

Оставалась малость. Выяснить, кто стоит во главе этого заговора.

* * *

После этого можно будет с чистой совестью застрелиться.

Полковник Голубков запер сейф и спустился в информационный центр. Дежурный оператор доложил: группа Пастухова на вызовы не отвечает.

— Рация не могла выйти из строя?

— Рация исправна. Сигнал идет. Радионавигационная система работает в автоматическом режиме.

Голубков приказал дать точные координаты с привязкой к местности. Оператор вывел на экран монитора схему объекта. На него наложилась координатная сетка с пульсирующей точкой передатчика.

Навигационные сигналы шли с территории аэродрома. Голубков нахмурился. Что за черт? Они проникли на объект? Но такого приказа они не получали. Приказ был: срочно убираться к чертовой матери. В спешке бросили рацию, а ее нашла охрана?

Не исключено. Тащить лишние десять килограммов по горам, да еще при спешном отходе, — мало радости. Вполне могли бросить. И правильно сделали.

* * *

А если не успели уйти?

Голубков молча смотрел на экран, мял в руках незажженную сигарету.

— Что передать? — спросил оператор.

— Пока ничего. Повторяй вызовы.

Голубков вышел из бокса и поспешил к начальнику управления. В приемной его остановил помощник:

— Извините, товарищ полковник. Александр Николаевич занят. У него посетитель.

— Кто? Помощник сказал.

— Кто?! — ошеломленно переспросил Голубков. Помощник подтвердил:

— Да, он. Председатель правительства Российской Федерации. Бывший.

Глава Х

Первые недели после своей отставки бывший председатель правительства России чувствовал себя калифом Гаруном-аль-Рашидом из «Тысячи и одной ночи». Эти сказки Шахерезады он читал в глубоком детстве, не помнил о них ничего, кроме того что этот всемогущий калиф переодевался в одежду простолюдина и ночами ходил по Багдаду, ловя кайф от своей неузнанности.

Приставка «экс» к должности премьер-министра, на которой он провел долгие шесть лет, и была прикрытием его могущества, маской для непосвященных. А посвященных было очень немного, пальцев на руках хватит пересчитать. Для остальных его внезапная отставка была прихотью президента, который любил время от времени устраивать кадровую чехарду, чтобы показать, кто в доме хозяин. Даже в Госдуме, где с нетерпением ждали отчета правительства, ничего не поняли и возмутились.

Одно дело потоптаться на премьере, повозить его мордой по столу, набирая политические очки, а совсем другое убрать его, самую серьезную фигуру в исполнительной ветви власти. А с кем работать? С этим шибздиком Кириенко?

Президенту даже пришлось пригрозить роспуском Думы, чтобы добиться утверждения молодого премьера. Утвердили. Через не хочу, с третьего захода. Этот раунд был выигран вчистую. Отношение думского большинства к бывшему премьеру обрело оттенок благожелательства. Опала — она всегда способствует. Что и требовалось.

Это сыграет свою роль, когда придет время.

И уже тогда, в кулуарах Думы, он ощутил себя аль-Рашидом. К нему подходили, выражали сочувствие. Он держался безучастно, как человек несправедливо обиженный, но не считающий возможным высказывать свое отношение к решению президента. А сам посматривал на собеседников из-под седых бровей, запоминал.

Этот искренне сожалеет. Надо же, а долбал при каждом удобном случае. Эти вроде бы и сочувствуют, но с внутренним говнецом, с глубоко скрытой издевкой. Ладно, учтем. А эти ну вообще. Ах, мерзавцы! Да у него жопа гладкая, как биллиардный шар, оттого что они ее вылизывали! Или, если сказать прилично, залысины у него такие большие. А теперь решили, что ноги об него можно вытирать? Ну подлецы!

Ничего, ничего. Воздается. Всем воздается.

Но через некоторое время он начал ощущать вокруг себя пустоту. Все реже звонила «вертушка». Рабочий календарь, прежде заполненный до отказа, зиял пустыми страницами. Телевизионщики уже не кидались к нему при любом его появлении на людях. Он чувствовал, как его неудержимо сносит с главной струи политической жизни в тихую заводь, где медленными кругами плавает мусор. И ему даже начинало казаться, что он не калиф в одежде простолюдина, а самый обыкновенный простолюдин. Что он и есть тот, за кого его все принимают: отставной премьер, политический тяжеловес, превратившийся в одночасье в политический мыльный пузырь. Разглядывая по утрам в зеркало свое большое тяжелое лицо, он с неудовольствием отмечал, как оно разглаживается, сходят тени, появляется барственная холеность — печать бездельников.

Клеймо бывших.

Он знал, что этот период будет, что нужно быть готовым к нему, нужно спокойно его переждать. Отсутствие во власти — дело опасное. Уйти легко, вернуться трудно. И хотя тут был особый случай, он все же не ожидал, что воспримет это так болезненно. Не думал, что его так быстро забудут. После стольких лет во главе правительства. И каких лет. Чего только не было за эти годы. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Гиперинфляция. Кризис 93-го, когда страна была на грани гражданской войны. Чеченская катастрофа. Президентские выборы 96-го, стоившие Ельцину трех инфарктов, а его сподвижникам — седых волос. И хоть бы одна блядь вспомнила теперь, кто вывел корабль России из этих бурь. Воистину истории чужда благодарность. Вечерами он смотрел телевизор, и у него портилось настроение. По всем каналам порхали молодые реформаторы, пространно разъясняли свои программы.

Показывали, какие они умные. Острили с журналистами, выпендривались на тусовках.

Мотыльки, однодневки в красных штанах. Валютный коридор. Макро-фуякро.

Приписывали себе то, что было достигнуто им, его нервами и бычьими трудами, его пахотой. Порхайте, порхайте. Недолго вам порхать.

Схема его отставки и последующего возвращения во власть была тщательно просчитана, но экс-премьер был опытным политиком и понимал, что любые схемы корректируются жизнью, всего не предусмотришь. Вариант, когда его судьба полностью зависит от воли президента, не давал никаких гарантий на будущее.