Марина Воронина - Катюша Страница 41

— Блиц-интервью для еженедельника “Инга”, — деловито сказала Катя, сильнее упирая ствол в бледную, покрытую крупными каплями пота щеку. — Давно ты работаешь на Банкира?

Того, что сказал на это прапорщик Мороз, никогда не слышали даже его подчиненные во время утренних осмотров. Результат последовал мгновенно — пистолетный ствол от его щеки убрали, и Глеб Степанович понял, что вслед за правой лишился и левой руки, поскольку разнесенный выстрелом в упор локоть — это верная ампутация. Как назло, он все не мог потерять сознание. Прапорщик хрипло закричал.

— Неужели больно? — спросила эта сука. — Итак, повторяю вопрос: давно ли ты работаешь на Банкира?

— Два... года, — выдавил прапорщик Мороз, корчась на окровавленном полу, как раздавленный червяк.

— Как мне его найти?

— Лучше сразу... застрелись... сука, — выдохнул он и тут же почувствовал, как твердый пистолетный ствол с силой уперся в задний проход. Глеб Степанович заплакал. — Я не знаю... Правда, не знаю. Я поддерживал с ним связь через... диспетчера. Он передавал сообщения мне, я — ему. Иногда он... он звонил мне... прямо домой.

— Телефон диспетчера? — спросила Катя, с силой проворачивая пистолетный ствол.

— Записная книжка... возле... аппарата... Володя... Ты меня убила, сука.

— Еще нет, — сказала Катя.

Для прапорщика Мороза настала пора узнать, что небо отвернулось от него. Об этом ему сообщила Катя. Она встала с колен, убрала в карман темные очки, тщательно прицелилась и сказала:

— Бог устал тебя любить, Степаныч.

Она спустила курок, и прапорщик Мороз перестал мучиться. Катя прошла в прихожую и нашла записную книжку. На букву “В” там значился только один телефон, принадлежавший какому-то Володе — по всей видимости, тому самому диспетчеру.

Она вернулась на кухню, переступила через тело прапорщика, извлекла из груды битого стекла за холодильником “люгер” и спрятала его под куртку, потом вернулась к столу, нашла и положила в карман приклеенную скотчем к нижней плоскости крышки запасную обойму и глушитель, двинулась в прихожую, снова вернулась, плеснула в стакан спирта, выпила и жадно, прямо руками доела из банки свинину. Вытерев испачканные жиром перчатки о висевшее над мойкой кухонное полотенце, она покинула квартиру прапорщика Мороза.

Спускаясь по лестнице, она все ждала, что ее вот-вот вырвет, но, как это ни странно, ее желудок вел себя совершенно спокойно. “Видимо, привык”, — решила Катя, и тут ее без предупреждения вывернуло прямо на ступеньки. Звук получился жирный, басовитый, сопровождаемый тяжелым плеском, и, слушая эту какофонию, Катя заплакала от страха и жалости к себе. Сейчас она не думала ни о Верке Волгиной, задушенной в подвале ее дома, ни о Валере, избитом до неподвижности железным ломом и застреленном в затылок, ни о тех двоих людях, которых она убила своими руками. Она превратилась в комок животного ужаса, потому что эта игра была явно не по ней.

Впрочем, этот приступ слабости был короче предыдущих. Похоже, она действительно начинала привыкать к своей новой жизни. Она уже убирала с лица последние следы слез, когда где-то наверху лязгнул отпираемый замок и со скрипом отворилась дверь. Катя быстро надела очки и, перешагнув через отвратительную, кисло воняющую лужу на ступеньках, легко и бесшумно сбежала вниз.

Наблюдая за стоящей в отдалении над раскрытой могилой группой людей, почти сплошь одетых в длиннополые черные пальто и, по случаю траура, без своеобычных белых шарфов, Катя поймала себя на том, что наслаждается тишиной и покоем этого уединенного места, целиком отданного мертвым.

Аллеи и могилы были покрыты сплошным ковром опавшей листвы, и это казалось ей правильным — дворникам с их метлами не стоило нарушать эту тишину шарканьем и сиплым прокуренным кашлем.

Гроб опустили в могилу, веревки были вытянуты наверх, молодые, спортивного вида парни, аккуратно подбирая полы своих черных пальто, бросили в могилу по горсти сырого суглинка, и за дело взялись землекопы в одинаковых, защитного цвета телогрейках и перепачканных землей кирзовых сапогах. Наконец, кряхтя от натуги, они водрузили в изголовье небольшой куб черного мрамора, получили от одного из молодых людей деньги и предательски звякнувший полиэтиленовый пакет и неторопливо удалились в одну из боковых аллей.

Обладатели черных пальто тесной группой двинулись к выходу с кладбища, где, как помнилось Кате, их ждали машины. Один из них не спешил уходить. Он некоторое время стоял над свежей могилой, опустив непокрытую голову, потом вынул из кармана сигареты и закурил, по-прежнему неотрывно глядя на мраморный куб.

— Серый, ты идешь? — окликнули его.

— Поезжайте без меня, — отозвался тот, кого называли Серым. — Я позже подъеду.

Когда на кладбище стало совсем тихо и пусто, Катя выбралась из своего укрытия и тихо подошла к Серому. Уловив краем уха шорох потревоженных листьев, тот вздрогнул и резко обернулся, быстро засунув правую руку в глубокий карман пальто. Увидев Катю, он снова обмяк и отвернулся.

— Здравствуйте, — сказала Катя.

— Иди отсюда, — не оборачиваясь, посоветовал Серый.

— Я по делу, — сказала Катя. — Ты был его другом?

— Я же сказал: иди отсюда. Ведь объяснили же вам, тварям: не лезьте сюда сегодня, не до вас... Шлюх тут только не хватало. Уйди, пока морду на сторону не своротил.

— Ты меня с кем-то путаешь, дружок, — сухо сказала Катя. — Во-первых, я не шлюха, а во-вторых, мне плевать на твой вонючий траур. Я была с ним, когда его убили, и это я, а не ты, нашла того человека и всадила ему пулю в затылок. И если ты еще раз гавкнешь на меня, я тебя уложу прямо здесь. Из этого вот пистолета.

Она достала из кармана куртки и показала Серому пистолет. Тоскливая щенячья поволока в глазах Серого сменилась острой радостью, а потом недоверием.

— За такой базар отвечать надо, — сказал он.

— Ответить — не проблема, — сказала Катя и протянула Серому пистолет. — Не узнаешь?

— Дай-ка глянуть... Точно, Студента пистолет! Где взяла?

— Сам дал... Теперь ты мне веришь?

— Хотелось бы. А ты точно того козла замочила?

— Точнее не бывает.

— А ты не подсадная? Что-то все у тебя, как в сказке, получается: и со Студентом ты была, когда его грохнули. Сама ты, заметь, жива и здорова. И гада того ты замочила, а у Валеры в голове, между прочим, дыра на девять миллиметров...

— Угу, — сказала Катя, извлекая из-под куртки “люгер”. — Вот из этого ее сделали.

Серый побледнел:

— Т-твари. Такого парня... Говорил я ему: не трогай ты этого долбанного Костика...

— Да он его и не трогал. Костик — тоже моя работа.

— Так это в твоей квартире его нашли?

— В моей.

— Слушай, ты кто — суперкиллер?

— Я Катя. Просто мне очень надо достать Банкира, понимаешь?

— Зачем тебе Банкир?

— Очень хочется посмотреть, какой камень поставят на его могилку.

— С ума сошла, чумовая... Ты соображаешь, что говоришь?

— Это он не соображал, что делает, когда отдавал своим уродам приказ меня убить. В долю войдешь?

— Как-то это все быстро у тебя... Подумать бы надо.

— Боишься, Серый?

— Я тебе не Серый, а Сергей Леонидович. Откуда мне знать, что ты не с Банкирова голоса поешь?

— Да, знать ты этого не можешь... Ну, и что ты теперь собираешься делать?

— Что-то придумаю... с голоду не помру.

— Да, с голоду ты точно не помрешь. Просто не успеешь. Сам подумай, чудак, — торопливо сказала Катя, увидев, как вскинулся ее собеседник. — Ведь это ты со Студентом на пару того хмыря в микрорайоне подстрелил?

— А ты-то откуда знаешь?

— От верблюда... Ну, как ты думаешь, долго ты теперь проживешь? У Банкира руки развязаны, Студента схоронили, люди свободны, так что тебя шлепнут мимоходом, чтобы под ногами не путался.

Они уже шли по аллее, шурша листвой, как парочка влюбленных. Катя тоже закурила и искоса поглядывала на Серого из-под темных очков. Серый колебался, и тогда она неторопливо наложила последний штрих.

— В принципе, — сказала она, — я могу обойтись без тебя. Вполне могу, поверь (это было чистой воды вранье, но Серый этого знать не мог). У меня в отличие от тебя в этом деле прямой интерес — за меня Банкиру денежки заплачены. Заодно и за Валеру отомщу, раз уж тебе недосуг. А ты, конечно, рви когти. Мальчик ты молодой, все у тебя впереди, зачем же шкурой рисковать? Может, если хорошо зароешься, Банкир тебя и не достанет...

— Фильтруй базар, — сквозь зубы процедил Серый.

Он был бледен, и на скулах его играли желваки. Катя усмехнулась, отвернув лицо в сторону, чтобы он не заметил улыбки.

— Придержи свой жаргон для своих приятелей, мальчик, — резко сказала она, — и не указывай мне, что я должна, а чего не должна говорить. Уж не думаешь ли ты, что можешь меня напугать?

Она остановилась, в упор глядя на Серого черными линзами очков и очень стараясь выглядеть целиком уверенной в себе. Некоторое время они молчали, разглядывая друг друга. Сигарета Серого догорела до фильтра и обожгла ему пальцы. Дернув щекой. Серый уронил сигарету на асфальт.