Циклон с востока - Александр Александрович Тамоников Страница 41

— Бензин в баке есть, видимых повреждений не заметно, — сделал вывод молодой оперативник, осмотрев «эмку» и пытаясь завести мотор. — Наверное, аккумулятор сел. Не крутит!

— Какого лешего он вдруг сел? — проворчал Буторин. — Ехал, ехал, а потом неожиданно сел аккумулятор? Он к переезду подъехал, заглушил мотор, потом завел, и железнодорожница не сказала, что он еле завел машину или что она ее помогала ему с толкача заводить. Зачем он открывал капот? Видишь, капот не на защелке? Почему иней на горловине радиатора намерз такой шапкой? Выкипела вода, и движок заклинило. Кого-то он догонял в лесу, куда-то спешил так, что машину не жалел. И, значит, дальше пошел пешком. Видишь, брезентового мешка с НЗ в багажнике нет. И топорика нет. Беда, что за это время он успел отмахать много километров. А два дня как снег идет, и ветер поднялся. Даже в лесу метет. Замело его следы.

— Что делать, товарищ майор?

— Думать будем, размышлять! — рявкнул Буторин. — Машину разворачивайте и на буксире в управление тащите.

Шелестов увидел, как во двор въехала машина, тащившая на буксире черную «эмку». Из второй машины выбрался Буторин и быстрым шагом пошел к зданию. Внутри у Максима все похолодело. Неужели что-то с Михаилом случилось? Неужели беда? Он бросился к Виктору, едва тот вошел в кабинет.

— Ну что?

— Побриться, пожрать! — зло бросил Буторин, расстегивая портупею, снимая полушубок. — Чертова тайга! Она мне скоро сниться будет в кошмарах по ночам.

— Есть что-то о Михаиле? — сдерживая нетерпение, спросил Шелестов, уже понимая, что сведений, скорее всего, нет.

— Решил я вернуться к переезду, — усаживаясь на стул и расстегивая воротник гимнастерки, стал рассказывать Виктор. — Ведь, поговорив с женщиной, он развернулся и назад поехал. Нашли его машину. Запорол движок и дальше, как я понял, пошел пешкой. За кем он гнался, кого увидел, остается только гадать. Никаких следов борьбы или перестрелки. Просто бросил машину, забрал НЗ, топор и двинул куда-то пешком.

— Что еще можно сделать, Витя? — спросил Шелестов.

— Подумать надо. Я всю дорогу размышлял, аж голова вспухла. Причина была у Михаила, чтобы отправиться без подготовки в тайгу, очень серьезная причина. А потом я подумал, что, может, и не очень серьезная. Может, он надеялся, что задуманное удастся сделать быстро и без мороки? Потому и пошел в тайгу один? А получилось как раз с морокой.

— А НЗ из машины взял, значит, рассчитывал на долгий и нелегкий путь?

— Ты Михаила знаешь не хуже меня, сколько мы уже вместе! Он острожный, перестраховщиком я бы его не назвал, но если можно сделать что-то без риска, он сделает. Он понимает, что такое тайга, что может задержаться, застрять… Есть у нас что-то новенькое, какие-то оперативные сведения, о которых я еще не знаю?

Шелестов набрал телефон буфета и попросил принести в кабинет горячего чая и бутербродов. Он подробно рассказал про разработку группы, которая вербовала инженера Горелова, про похищение детей, чудесное их спасение и захват двух диверсантов, которые в квартире Горелова устроили засаду. Рассказал, что дети сбежали, об этом группа знала и решила использовать все возможности, чтобы захватить их снова. Даже если случится невероятное и дети вернутся домой. Рассказал он и про одного из диверсантов, который уже раскаялся в том, что связался с врагами.

— Значит, от границы идет группа, которая будет всем этим шабашем руководить на месте, — подвел итог Буторин, выслушав Максима. — И взрывчатка у них, значит, где-то припрятана в тайге. Ну что же, такие сведения могли подтолкнуть Михаила к рискованным действиям. Если он что-то узнал или почувствовал, мог и рискнуть. Все серьезно. И я думаю, они имеют в виду не одну цель, а уж как минимум две. Если хотят чего-то серьезного добиться, то у них минимум две цели. Ведь с диверсией на одной дело может сорваться, а им нужен результат, им нужно нас сильно испугать, чтобы мы ждали войны с Японией и эти взрывы расценили как самое настоящие преддверие атаки Квантунской группировки на наши границы.

Дверь распахнулась, и в кабинет влетел растрепанный Коган. Его черные волосы прилипли к потному лбу, воротник гимнастерки расстегнут, на щеке красовалась царапина, а пальцы левой руки были наскоро перебинтованы грязным бинтом. Ни на кого не глядя, он бросился к столу, залпом опустошил стакан чая, принесенный для Буторина, а потом повалился на диван у стены. Именно не упал, не сел, а повалился. И старый кожаный диван жалобно под ним пискнул.

Шелестов и Буторин смотрели на Бориса с недоумением. Ноги Когана явно уже не держали, но глаза были оживлены.

— Мишка нашелся! — выдержав почти театральную паузу, выпалил Коган. Потом сел на диване и заговорил: — К уполномоченному НКВД явился один охотник-эвенк. Старый гриб такой, ему вроде помирать пора, а он по тайге ходит так, что и молодым не угнаться. И стреляет, говорят, отлично. Наткнулся он в тайге на чужих людей, у которых глаза, как у эвенков, но они люди чужие. И говорят непонятно. Говорит, десять их и еще двое русских с ними. Мужчина и женщина. И этот мужчина великий охотник, потому что он единственный, кто заметил охотника, когда тот почти к самому лагерю продрался. И записку этому эвенку бросил. Вот она!

Шелестов схватил записку и развернул. Буторин вскочил со стула и кинулся к нему с таким пылом, что едва оба не треснулись головами. Коган смотрел на друзей с нескрываемым торжеством, умиляясь тому, как на их лицах вместо тревоги появляется радостное выражение. Приятно, черт возьми, приносить такие сведения и вызывать такие эмоции. Шелестов сразу же подошел к стене, на которой висела карта Хабаровского края и Приморья.

— Ясно, что это японцы, — сказал он задумчиво. — Где охотник встретил эту группу?

— Вот здесь. — Коган, кряхтя, поднялся с дивана, подошел к карте и обвел пальцем район.

Все трое подошли к столу, на котором Шелестов развернул крупномасштабную карту района. Коган некоторое время рассматривал карту, потом уверенно показал место, где охотник видел чужаков. Максим взял циркуль и измерил расстояние по карте от места, где нашли машину Сосновского, до места, где его видел охотник.

— Чего вдруг Михаила туда понесло? Это почти сто пятьдесят километров на юго-восток. Неплохо за шесть дней.