Саша Южный - Короли улиц Страница 42

— Вечер!

— Вечер?! — Зефир удивленно покачал головой. — Мать, что ли, так назвала?

— Нет. Человек один.

— А мать что?

— Не было, — Вечер поднялся. Ему пора было идти. Уже у самых дверей он решился и спросил:

— Говорят, вас таким один кубинец сделал?

— Вот как, — усмехнулся Зефир. — Неправильно говорят. Это я его сделал.

— А как же?..

— Как-нибудь расскажу, — перебил Вечера Зефир.

Два последних дня он халтурил на тренировках, стараясь сберечь силы для боя с Пянжиным. Табак нещадно лупил его своей палкой, но Вечер терпел. Синяки исчезнут, а позор нет.

В субботу в шесть вечера они с Пянжиным встретились в спортзале. Это был его первый спарринг, и Вечер волновался. Это потом он поймет, как примитивно и по-детски выглядел этот бой, когда один чайник, отзанимавшийся немногим больше года, пытался доказать свое превосходство перед другим, который тренировался несколько месяцев. Народу собралось немного: одногруппники Вечера, Ефим и пара человек из группы Пянжина. Возможно, они хотели увидеть его позор.

После команды Ефима Пянжин сделал короткий быстрый шаг вперед и попытался достать Вечера прямым ударом ноги, но тот легко ушел в сторону и немного назад. Пянжин опять повторил тот же удар и снова не попал. Потом Вечеру все же досталось — Пянжин сделал обманный финт, он по неопытности купился и получил кулаком в челюсть. В голове загудело. Сразу после этого Пянжин попытался достать его боковым ударом ноги, но Вечер успел прикрыть голову рукой.

Пянжин продолжал наседать, но Вечер умудрялся каждый раз уходить с линии атаки. Все-таки его чему-то здесь научили, а кроме того, до этого его не раз били, и не так, как здесь, а по-настоящему, собираясь забить до смерти.

Пянжин понемногу выдыхался, делая все большие паузы между атаками, а когда выдохся окончательно, Вечер принялся за дело. Он просто подошел к противнику, отбив его вялый удар ногой, и стал колотить, невзирая на ответные удары, которые уже не были опасны. Потом они вошли в клинч, свалились на пол, и некоторое время каждый из них пытался оказаться наверху. Когда они без сил отвалились друг от друга, вокруг никого не было. Зрители разошлись. Вечер поднялся первым. Покачиваясь, он посмотрел на Пянжина и произнес:

— Свое вонючее барахло будешь стирать сам, — и, пошатываясь, пошел вон из зала.

Он вошел в спальню и сел на кровать. «Ничья», — решил он про себя. На него никто не обращал внимания, все были заняты своими делами. «В приличном обществе кто-нибудь хотя бы по плечу похлопал, ободрил», — подумал Вечер. Здесь же до него никому не было дела…

Время шло. Вечер чувствовал, как с каждым прожитым месяцем ему становится легче, постепенно он перестал халтурить на тренировках и делать вид, что выкладывается на полную. Соответственно, стал меньше получать палкой от Табака. Теперь он действительно выкладывался на полную, и у него наконец начало что-то получаться. Летом он как-то внезапно обнаружил, что его фигура стала выглядеть внушительней. Сказались занятия в тренажерном зале, где распоряжался все тот же Табак.

— Качайтесь, рахиты! — говорил он. — Иначе вас сквозняком с ринга сдует. А ты особенно, — периодически тыкал он палкой в бок Вечера, который в школе был ниже всех ростом — метр семьдесят девять.

Вечер уже не злился. Хотя инструкторы и были жестоки, но всегда говорили дело. Да и поставлены они были в жесткие рамки — за пять лет подготовить отличного бойца. А это не такой уж большой срок.

Пянжин Вечера больше не тревожил. Зато иногда после тренировок к нему подходил Ефим и объяснял некоторые тонкости.

— Смотри, — говорил он, демонстрируя удар, и его нога, стремительно взлетев, останавливалась в сантиметре от подбородка Вечера, обдав лицо ветерком. — Это хлыст, понимаешь? Нога идет расслабленно, как плеть, благодаря импульсу, полученному от бедра, и только в конце, перед соприкосновением с целью, она концентрируется на мгновение и тут же расслабляется. Не стремись опрокинуть ногой противника, стремись его проткнуть. Тогда удар будет хлестким и нанесет больший урон.

Была суббота. В открытые окна втекала свежесть первых сумерек. Почти вся школа собралась у телевизора. Показывали фильм о Брюсе Ли. Пятикурсники заспорили меж собой. Один из них, Мадьяр, получивший эту кличку от Табака, который всех ими и награждал, сказал:

— Чудес не существует. Это кино. А как в жизни было, не известно. Думаю, та же история, что и с Джеки Чаном и Ван Дамом. Актеры, но не бойцы.

Ефим возразил ему, сказав, что Брюс был настоящим бойцом. Вечер молча вслушивался в их спор. Он твердо знал, что чудеса бывают. Он видел одно — влюбленного Матеуса, а если есть одно, значит, возможно и другое, но предпочитал об этом молчать. Эта банда могла поднять его на смех. А выглядеть смешным означало опуститься. Здесь только дай повод, сразу затравят.

Младшие подхватили спор старших, теперь спорили человек шесть, но Вечер не вмешивался. Он уже не жаждал общения и не искал дружбы, как в первое время, привык жить один и не впускать в свой мир никого. Стал более замкнутым, чем другие, и предпочитал держать свои мысли в себе, словно боясь, что их испачкают.

Правда, Вечер иногда заходил в каморку к Зефиру, чтобы переброситься парой фраз. Дружбой это назвать было трудно, но ветеран был рад его приходам. Постепенно Вечер рассказал ему свою историю, выбросив при этом некоторые подробности. Зефир тоже не оставался в долгу, и к осени Вечеру удалось много чего узнать о школе.

О том, например, что курсантов после выпуска продают менеджерам за большие деньги. Продают вместе с досье, то есть с компроматом. Внешне бывший курсант становился свободным человеком, но на самом деле сидел на крючке у менеджера, имевшего на него компромат, и вынужден был пребывать в таком состоянии пять лет, пока компромат не терял силу, за истечением срока давности — пять лет в школе и пять лет у менеджера.

Но за это время покупатель старался выжать из своего бойца все. Он знал, что тот уйдет от него, едва закончатся эти пять лет. Он займется профессиональным спортом, где не так часто калечат, уйдет к менеджеру, который будет платить в несколько раз больше, или просто в никуда, лишь бы уйти. Но пять лет не афишируемых боев без правил, с огромными ставками на подпольном тотализаторе, почти не оставляли шансов сохранить здоровье.

Зефиру повезло. Он являлся лучшим в выпуске, Директор оставил его при себе, и это избавило Зефира от чудовищной эксплуатации.

Вечер встал и вышел на улицу. Постояв немного на крыльце, он направился к воротам. Зефир сидел под окном будки и читал газету. Вечер сел рядом. Зефир покосился на него и спросил:

— По глазам вижу, что за очередной басней пришел.

— Точно, — не стал отрицать Вечер. — Ты говорил, что вас в выпуске шестеро было. А что с остальными стало?

— Остальные? Могу сказать. Вместе со мной их было шестеро. Один попал в тюрьму. Он убил менеджера, хотел забрать свое досье. Сделал все чисто. Его хоть и подозревали, но ничего не могли доказать. В бумагах менеджера он не нашел никакого компромата, хотя перерыл все. И стал думать, что его вообще не существует, что это миф, но, оказалось, нет. Досье обнаружила милиция в тайнике. Парня упекли за старые грехи на четыре года, а срок давности истекал через два. Другой на кладбище. Привезли в больницу прямо с ринга. Три дня, не приходя в сознание, отлежал и отошел. Попал под какого-то монгола. У того не руки, а гаубицы, и вес сто тридцать килограмм. Откуда тот монгол взялся, неизвестно. Но больше его не видели, да и кто с таким встанет. Это же верная смерть. Подпольные бои не шутка, там иногда такая глыба всплывет, что смотреть страшно. Откуда взялся — неизвестно, где тренировался — тоже. Снесет двоих-троих, сорвет банк и снова исчезнет. Менеджер тоже молчит наглухо, не колется, где такого взял, свою монополию на него блюдет. Короче, этот спорт ничего общего с тем, что по телевизору показывают, не имеет. Даже на допинг не проверяют. Бои гладиаторов. Третий стал инвалидом. Ему сломали позвоночник, отнялись ноги. Я, правда, слышал, что пенсию ему выхлопотали. Про четвертого ничего не знаю, врать не буду, но то, что он не выступает, это точно.

— А пятый? — поинтересовался Вечер.

— Пятый, — Зефир задумался. — Пятый ждет своей очереди.

— Кто же он? — не совсем понимая Зефира, спросил Вечер.

— Тот, кто меня таким сделал.

— Так это был не кубинец?

Зефир глубоко вздохнул и свернул газету.

— Кубинец был. Только он здесь ни при чем. Я его уделал в четвертом раунде, хотя должен был лечь под него.

Вечер удивленно глянул на Зефира, глаза которого невидящим взглядом смотрели в сумерки, словно увидели сквозь них свое прошлое: рев и свист трибун, победы, интриги.

— Был договор между Директором и организаторами боя, что я лягу под кубинца. А у нас с Директором был другой договор — что я кубинца уделаю. Директор, чтобы не было подозрений, поставил на кубинца. Но через подставное лицо он ставил и на меня, причем в несколько раз больше. В случае моей победы он срывал огромный куш, потому что в основном ставили на кубинца. Понимая, что мне потом не уйти, он договорился с Мегрэ, чтобы тот ждал меня у выхода на машине. Директор дал ему на всякий пожарный «узи» и два рожка патронов к нему.