Олег Алякринский - Охота вслепую Страница 43

Смех, да и только!

— Ты чему ухмыляешься? — спросил Варяг.

— Да вот думаю, жарко нам придется… на Сицилии.

— Это точно. — Варяг очнулся от своих мыслей. — Пойдем-ка в тенек, а то солнце печет, как в июле.

Они перебрались в тень и уселись прямо на траву. Варяг налил еще по стопке. Они выпили и закурили.

— Так о чем мы? — Варяг блаженно растянулся на душистом травяном ковре.

— О семьях. О сицилийских семьях, — отозвался Сержант. — Значит, ты и в Италии кровавую баню решил учинить? — полушутя-полусерьезно заметил Сержант.

Но Варяг его слова воспринял без тени улыбки. Его лицо потемнело, брови угрожающе сдвинулись к переносице.

— Мы за последние два года много раз пытались по-хорошему договориться с этими итальянцами. Я сам лично пытался, даже с Россетти встречался. Они на словах с нашими предложениями о сотрудничестве соглашались, но потом втихаря шли на попятный. Более того, зимой в Италии и в Греции пять моих людей были найдены мертвымй. И у меня есть надежные сведения, что эти убийства — дело рук сицилийцев. Я не люблю, когда договоренности нарушаются и когда мне наносят удары исподтишка…

Степан удовлетворенно кивнул.

— Ну, наверное, тут ты прав. Коли так, то этих итальяшек надо наказать. Чтобы другим было неповадно. Да я и по своему опыту знаю: итальяшки вечно норовят надуть… С ними деловые отношения иметь — себе дороже!

— Не в этом дело! — упрямо мотнул головой Владислав. — Мне ясно, что они нас в Европу никогда не пустят, что бы они нам ни говорили и что бы ни обещали. Так что единственная возможность нам туда прорваться — расчистить себе дорогу силой. Это. не мой выбор. Но коли уж они начали убивать моих людей, коли бросили нам вызов — я им отвечу тем же… Как говаривал товарищ Сталин, если враг не сдается, его уничтожают. Вот и я хочу этих синьоров ликвидировать. Если мы сейчас уберем этих, другие сразу станут сговорчивее.

— Ты хочешь бросить им открытый вызов? Или все нужно сделать тихо и без шума? — спросил Сержант.

— Без шума, но так, чтобы там все всё поняли. Европа должна почувствовать нашу силу. Ну что, возьмешься?

Сержант не ответил. Теперь ему стало понятно, зачем Щербатов в последний месяц постоянно приезжал сюда с «инспекциями»: он не просто следил за ходом подготовки нового пополнения курсантов, но и наблюдал за инструктором… Наверняка параллельно он наводил о нем дополнительные справки по своим каналам, пытался выяснить… Что? Слабые места? Темные пятна? Наверное… Скореё всего, так. Но что он мог пронюхать, выведать? Что Степан Юрьевич Юрьев бежал из Ленинграда, прихватив из сейфа начальника несколько тысяч долларов? Но это не больно-то какое преступление — Потапов был замазан куда больше с этими долларами. Тогда что? Убийство тех хмырей на обувной фабрике? Возможно. Но и тут ему ничего не пришьешь: срок давности уже вышел. За те убийства его ни по какому советскому или российскому закону не притянут. Тогда остается только Рома… Сводный его братишка Рома… Это посерьезнее, потому что это — сугубо личное дело…

Сержанта беспокоило сближение с Варягом потому, что он прекрасно понимал: чем труднее становятся задания, чем более могущественные персоны появляются в «отстрельных» списках, тем более опасным свидетелем становится он сам. И тем выше вероятность, что избавиться от него, как от нежелательного свидетеля, захочет сам работодатель…

Не исключено, что уже сейчас Варяг строит планы устранения Сержанта, от которого он постарается избавиться во что бы то ни стало сразу же после успешного завершения охоты на отцов сицилийской мафии… Что ж, тогда Сержанту предстоит охотиться сразу на два фронта — на сицилийских донов и на своего убийцу, причем эта вторая, тайная, охота, охота вслепую, будет поопаснее… Потому что убийцей, которого втихую подошлет к нему

Варяг, скорее всего, будет кто-то из его курсантов, один из тех, кто поедет с ним на Сицилию разбираться с восемью донами.

Но все же, вопреки всем правилам и многолетнему опыту Степана, он начинал ощущать, что мало-помалу их взаимное недоверие исчезает. Даже этот ни к чему не обязывающий разговор на лесной поляне, под жарким осенним солнцем, за шашлычком, когда Варяг прямо по-' ведал ему то, о чем можно было бы и не говорить, свидетельствовал, что крупнейший криминальный авторитет России вполне доверяет нанятому им киллеру. Или это было приглашение к ответной откровенности? Если так, то Сержант был готов принять это приглашение. Тем более что именно Варяг мог бы ему помочь найти брата Ромку…

Розысками сводного брата Степан занимался уже много лет, нельзя сказать, что настойчиво и систематически, а скорее между делом. Он и видел-тο Рому всего раза два: один раз приезжал навестить отца в Вологду, еще учась в школе милиции, а второй раз — когда был там проездом между какими-то соревнованиями по стрельбе. Если Степан пошел в мать — невысокую полноватую блондинку, то Ромка был вылитый отец: высокий, широкоплечий, русоволосый… Между прочим, внешне чем-то напоминал Варяга, подумал вдруг Степан, искоса поглядев на Щербатова. Года три назад ему удалось выяснить, что Рома связался в Вологде с какой-то дурной компанией и из-за своих друганов загремел в тюрьму — случилось это примерно в то время, когда Степан уже махнул из Ленинграда через Гамбург в Южную Африку. А потом его след затерялся… Через своих знакомых в России Степан несколько раз делал запросы в паспортные столы Петербурга и Москвы, но все усилия его доверенных лиц оказывались тщетными. Он опасался, что брат или изменил фамилию, или уехал за кордон, или погиб…

Узнав о том, что Рому посадили, рн вдруг ощутил неведомую ему прежде щемящую боль. Поначалу он не понял отчего — ведь вместе не росли, дружбы меж собой не водили, да и виделись в жизни всего-то два раза, причем в последний раз — когда Ромка был еще пацан пятнадцатилетний. Но потом, после долгих раздумий, понял Степан, отчего это с ним… От одиночества. От удушающего сознания того, что, кроме Ромки, никого у него в жизни нет — ни одной родной души. Мать умерла, отец умер, женой он не обзавелся… И носило его по белу свету, как перекати-поле. Потому-то в Париже лет десять назад, только-только узнав из телефонного разговора с приятелем о горестной судьбе Романа Юрьева, он накрепко пообещал себе: «Я вернусь к тебе, Рома. Клянусь памятью отца, вернусь! Я вытащу тебя!»

Сержант задумался, а Варяг несколько минут наблюдал за ним, не нарушая повисшего молчания.

— Хочу обратиться к тебе с просьбой, Владислав, — · наконец выдавил Сержант. — Тебя она не затруднит, думаю. У меня есть брат, Роман… — Он осекся и выжидательно поглядел на Варяга, ожидая его реакции.

Тот спокойно кивнул:

— Это мне известно, Степан. Роман Юрьевич Юрьев, пятьдесят седьмого года рождения. Уроженец Вологды… Дальше что?

Степан невольно усмехнулся: работает контора как часы! Почище, чем паспортный стол МВД Российской Федерации!

— Сейчас он носит фамилию Иванов. Роман Юрьевич Иванов. Я знаю, что у него уже три судимости, а сейчас он осужден в четвертый раз. Но где именно — я не сумел выяснить. Это мой единственный близкий родственник здесь, — сорвавшимся голосом добавил он. — Повидать его хочу. А еще лучше — с зоны выдернуть…

Варяг выслушал его молча. Он, казалось, был удивлен, что о лагерной судьбе сводного брата Сержанта ничего не знал.

— Что ж ты, Степан Юрьич, раньше об этом молчал?

Сержант пожал плечами:

— Я думал, сам справлюсь, сам Ромку найду.

— Сам, сам! Зачем «сам», когда можно было попросить. Мы же с тобой… теперь одно дело делаем, мы же… — Варяг замолк, не сумев подобрать точного слова. — Если твой Роман жив, мы его найдем и… Так что жди: даст бог, получишь от своего брата малявку…

А через три недели Сержант стоял вместе с Ангелом на той самой лестнице в зале аэропорта Шереметьево-2, где почти год назад они впервые встретились и пожали друг другу руки. Уже объявили регистрацию на рейс «Аэрофлота» до Рима. Сержант летел в Италию один: его подручные — Лесоповал, Сизый и Домовой — выехали на место будущей сложной операции кружным путем, через Германию и Австрию, поездами. В их багаже переправились три разобранные винтовки с оптическими прицелами, боеприпасы. На железной дороге у Варяга все было скачено и по их багажу никакого досмотра не производилось. Сержант летел налегке — с паспортом российского гражданина Дмитрия Сергеевича Сухарева.

Ангел довел его до таможенной зоны и, как-то странно помявшись, полез в карман и вынул синеватый почтовый конверт без марки. На конверте торопливой рукой было написано «Для Степана Юрьева».

— Вот, Владислав просил тебе передать.

Степан, уже догадавшись, что там, и внезапно вспотев от волнения, выхватил у Ангела из руки конверт и надорвал клапан. В конверте лежал сложенный тетрадный листок и небольшая фотография. Да, сильно Рома изменился: превратился в настоящего мужика… Хотя даже в этом исхудалом мужике сразу можно было узнать того пятнадцатилетнего мальчишку, которого Сержант видел последний раз без малого два десятка лет назад…