Андрей Воронин - Комбат Страница 43

«Вот так всегда, – вздохнул он, – сперва кажется много, а потом начнешь делить и деньги тают – как песок проскальзывают сквозь пальцы. Но такова уж жизнь, ничего не поделаешь» Он включил калорифер и разложил на стульях возле него мокрые пачки. Затем позвал Дулеба:

– Сбегай за Пружиной!

Червонец нервно курил, даже забывая сбивать пепел с сигареты. Тот нарос кривым серым столбиком и упал на паркет как раз тогда, когда отворилась дверь и Пружина вместе с Дулебом шагнули в кабинет.

– Ребята, – неискренне улыбаясь, проговорил Червонец, – вот в этом мешке двести тысяч.

Это не наши деньги: ни мои, ни твои, Пружина, ни твои, Дулеб. Это деньги нашего парня – того, что сидит в сарае.

Пружина понимающе заулыбался и закивал головой.

– Ясно.

– Ни черта тебе не ясно, Пружина.

– На хрена ему деньги? – изумился Дулеб и, не удержавшись, цокнул языком.

– Вы эти деньги, – не обратив никакого внимания на замечание Дулеба, – продолжал Червонец, – высушите и завезете ему на квартиру. Спрячьте там, только не очень основательно.

– Двести тысяч? – не веря своим ушам, переспросил Дулеб. – Спрятать так, чтобы их могли найти при поверхностном обыске?

– Именно.

Пружина хотел что-то вставить, но Дулеб толкнул его локтем в бок. А Червонец уже успел прочесть мысли своих подручных.

– Только, ребята, осторожно – вы меня знаете, но и я вас знаю. Если хоть одна пачка из этих денег окажется у вас в карманах, то лучше не попадайтесь мне на глаза.

– Сделаем, – пообещал Пружина.

– У вас максимум два дня.

– Хватит, – на лице Дулеба появилась извилистая улыбка, – хватит, чтобы просушить и подбросить. А как насчет собственных карманов, что ты, Червонец, никогда раньше такого не было и теперь не будет.

– Деньги-то немалые.

– Конечно, – пожал плечами Пружина, – но и ты платишь немало.

– Надеюсь, вы не идиоты, – Червонец протянул Пружине мешок с деньгами и пристально посмотрел в глаза. – Смотри, хоть одну бумажку украдешь… – и он покачала головой, что было выразительнее всяких слов.

Двое бандитов покинули кабинет своего предводителя.

Они шли по коридору на плохо гнущихся ногах. Да, большие деньги, хоть и мало весят, но тяжесть они – огромная.

Глава 15

Все хорошее, даже радость встречи со старинным другом, имеет одну неприятную особенность – кончаться. Раньше или позже понимаешь, что нужно уходить.

Так произошло и с Борисом Ивановичем Рублевым, которого его друг Подберезский называл по старинке не иначе, как комбат. А то и батяня. Борису и самому нравилась эта кличка, вернее, ласковое прозвище, которым его наградили скупые на похвалу и чуткие на справедливость солдаты и офицеры. Но перед расставанием непременно хотелось получить что-нибудь на память, лучше всего фотографию.

– Комбат, – сказал Подберезский, открывая холодильник и не глядя, нашел там банку с пивом, – у вас какие-нибудь фотографии с тех пор остались? А то я.., переезды…

– Что ж ты так? Думал, не понадобятся больше, не захочется вспомнить?

– Думал, новая жизнь у меня начинается.

– Жизнь только одна бывает.

По глазам Подберезского Борис Рублев понял, фотографий с тех времен у того почти не осталось, скорее всего, раздарил, растерял при переездах. И теперь разноцветные альбомы с шуршащими целлофановыми страницами, в которых покоились одинаково красивые ядовито-яркие фотографии с заграничных курортов и пышных празднеств, навевали на хозяина квартиры только скуку. В них существовала видимость жизни, а не сама жизнь, которая исходила от старых черно-белых фотографий, сложенных в картонке в его собственной неказистой на вид квартире.

– Конечно есть, – ответил Борис и тут же поднял руку, – отказываюсь от пива. Хорошего понемногу, Подберезский. Больше я не пью.

– Я же не водку предлагаю.

– Не пью, хватит.

– Даже пива?

– Даже его. Если хочешь, – сказал комбат, возвращаясь к теме фотографий, – я тебе негативы кое-какие могу отдать. Пленок-то у меня много, а вот времени напечатать все не хватало.

– Я даже не знаю, где теперь мой фотоувеличитель, – пожал плечами Подберезский, запрокидывая голову и вытряхивая в открытый рот последние капли пива из жестянки. Затем он рукой легко смял крепкую банку, словно этим мог выдавить из нее еще несколько капель.

– У тебя же, Андрюха, этих банок полный холодильник! Открой еще одну. А то, как алкаш последний, капли считаешь – не досчитаешься.

– Да нет, я, как и вы, решил больше не пить, – проговорил бывший сержант, промакивая губы тыльной стороной ладони, снимая с них белую пивную пену.

– Справа еще пена осталась, – машинально подсказал Рублев.

– Да, со стороны всегда виднее, – отвечал Андрюха Подберезский.

И только теперь, когда в голове немного просветлело, он сообразил, какое богатство предлагает ему комбат – старые пленки, благодаря которым можно вернуться в прошлое, увидеть то, из-за чего так щемило последние годы душу, особенно в моменты неудач.

– Поехали! – воскликнул Подберезский.

– Куда?

– К вам за пленками.

– Я сказал, что могу дать, но не сказал, что дам, – рассмеялся комбат.

И Подберезский, не выдержав, тоже захохотал:

– Вы как и раньше, подколоть умеете, сразу дураком себя почувствовал.

– Случается иногда, – ответил Борис Рублев, – поднимаясь из-за стола и, ступая вразвалочку, направился в прихожую.

Там он без лишних слов набросил на плечи свою мешковатую кожанку и, даже не оглядываясь, следует ли за ним Подберезский, стал спускаться по лестнице.

Борис Рублев никогда не старался задаваться вопросом, как он будет добираться, если куда-то собрался ехать. Он знал, или у приятеля машина стоит под окном, а если ее нет, то остановят такси. Нет денег на такси – не беда, поедут троллейбусом, автобусом, в метро. На худой конец дойдут пешком.

«Пленки нужны сержанту, пусть он и думает», – решил Борис Рублев, выходя на улицу.

Подберезскому стало страшно за дверную ручку, которая мгновенно исчезла в мощной ладони комбата. Тот ненароком мог и оторвать ее.

Но дверь осталась целой, и мужчины зашагали рядом.

– До сих пор не могу поверить, комбат, что мы с вами встретились.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, – лицо Бориса Рублева изображало полное отсутствие чувств. Он мерно шагал, почти не размахивая руками, лишь поскрипывала толстая кожа куртки.

– Хочется верить, что наша встреча не зря… Подберезский опомнился и, завидев желтый фонарь свободного такси, махнул рукой.

– Теперь не то, что раньше, комбат, – смеялся Подберезский, глядя, как таксомотор шарахнулся из третьего ряда, чтобы побыстрее подъехать к клиенту, – раньше мы за ними бегали. А теперь они, суки, за каждой тысячей охотятся. Скоро станут из-за руля выскакивать, да дверку открывать.

– Тебя это радует? – чуть приподнял неприглаженные брови комбат.

– Да нет, мерзко как-то на душе становится, когда здоровый мужик тебе в глаза заглядывает, как какой-нибудь нищий в подземном переходе, чтобы ты ему бумажку лишнюю бросил.

– Настоящий мужик в глаза заглядывать не станет, он свое и так получит – за дело.

– Я же не про себя.

– И я не про тебя, я про нас всех.

Борис Рублев с Подберезским забрались в машину. Сперва та резко качнулась на левый бок, пока устраивался комбат, затем осела и на правое колесо, когда Подберезский, согнувшись, чуть ли не коснувшись подбородком собственных колен, сел рядом со своим бывшим командиром на заднее сиденье.

– Куда ехать? – осведомился таксист.

Комбат назвал адрес.

– Далековато будет, – проговорил таксист, подобострастно усмехаясь, – у меня заказ выгодный был, да вас увидел, подъехал, дождь, думаю, мужики мокнут – помогу.

– Если по заказу, – мрачно ответил комбат, – то фонарь выключать надо.

– Тысяч пять набросите – и по рукам.

– Тысяч пять?

– Это же не деньги, командир!

Подберезский хотел было уже сказать «нет проблем», но, ощущая рядом с собой присутствие Бориса, посчитал за лучшее промолчать.

– По счетчику заплатим и ни рубля больше, – сказал комбат таким тоном, будто отдавал приказ в армии. За невыполнение – в лучшем случае гауптвахта, в худшем – расстрел.

И самое странное, на таксиста, привыкшего ко многому, не так подействовал грозный вид комбата и его спутника, как этот приказной тон, которого нельзя было ослушаться. Скажи Рублев «довезешь бесплатно», тот бы, наверное, еще и ладонь к козырьку своей форменной таксистской фуражки приложил бы. Все-таки в каждом из мужчин, хочет он этого или нет, сидит военный. В одних – готовый отдавать приказы, в других – готовый их выполнять.

Такси помчалось по мокрому асфальту. Комбат заворочался, удобнее устраиваясь, и прикрыл глаза, намереваясь уснуть. Он не любил попусту тратить время и, если выдавалась минутка, обязательно засыпал, зная, что дома дело найдет себе всегда, пусть даже делом окажется поднятие и опускание гантелей. А вот Подберезский испытывал неловкость богатого человека, которому внезапно не хватило денег расплатиться по пустячному счету.