Сергей Соболев - Русские идут Страница 46

ГЛАВА 20

РАЗБОРКА В ПРЕДМЕСТЬЕ

Ближнее Подмосковье,

25 декабря.

Вуйко, когда еще был жив, наставлял своего онука: «Все добрые дела, Мыкола, делаются пораньше с утра! Увидел след зари, вставай и иди трудись…». Матинка, женщина немногословная, но строгая, тоже любила поучать двух своих детей, сына и доню: «Кто рано встает, тому Бог подает…»

Может, потому и смогли выжить в многолетней красноярской ссылке, что придерживались дедовских правил: много трудились, не роптали, пели в неволе грустные гуцульские и галицийские песни, молились Деве Марии, учили и наставляли детей, рожденных в неласковой чужой земле. И мечтали, стремились душой и всеми помыслами к тому, чтобы «повернутися живими та здоровими на рiднi простори, побачити свою кохану Вiтчизну, поцiлувати рiдну землю та навiдатись на цвинтар за селом, щоб в пояс поклонитися могилам предкiв»…

Долгих восемнадцать лет его семья провела в сибирской ссылке, на спецпоселении: с лета пятьдесят второго и по семидесятый год. Уже и усатый грузин, клятый враг и ненавистник щирых украинцев – голодомор и ссылки ему никто не забудет! – помер… И развенчавший «культ» Мыкыта Хрущ вылетел со своего кремлевского кресла. И «бровастый», чем-то смахивающий на «своего», украинского брата-козака, вдоволь насиделся на царском месте… А таким, как вуйко Франчук и его старуха-жена, при которых на поселении проживала увеличивющаяся почти с каждым годом семья, все еще не давали полной «реабилитации». Все еще считали возвращение таких, как они – «бендеровцев и буржуазных националистов» – на родину, в Западную Украину, делом «вредным и несвоевременным».

Младший Франчук, онук Мыкола, не помнил такого, чтобы кто-то из родни его прямо настраивал против москалей. Этого и не нужно было. Потому что неприязнь к русским, к москалям, к кацапам, было привычной, природной сущностью – как воздух, который ты вдыхаешь, как молоко матери, которая дала тебе жизнь. Вот, говорят, что у простых русских – отзывчивая, добрая душа. Может оно и так, но в тех леспромхозах на берегах Тубы и Амыла, притоках Енисея, такие «добряки», судя по рассказам старших, почти не встречались. Кроме «лишенцев», тут оседали «вольняшки» и еще всякие-разные человеческие отбросы. Рвань, пьянь, нищета, лень и воровство… Подростки сплошь «приблатненные», чвиркали через губу, дразнились, лезли в драку; когда подросли, стали носить самодельные финки с наборными ручками за голенищем сапога. Надсмехались над языком, над обычаями, над их песнями… И заливались, просто ржали, как кони, когда узнали, что в бараке, где живут «хохлы», в одной из комнат подвесили – перед Рождеством, еще до Нового года – елку к потолку, вниз макушкой (а не знают того, что это – гуцульский обычай)…

Нет теперь тех леспромхозовских поселков. Ничего от них, как расказывали Мыколе, не осталось. Один был затоплен при разливе, другой просто обветшал, обезлюдел… И от больнички той, где в шестьдесят восьмом родился на удивление крепкий пацан, названный по святцам Мыколой – тоже не осталось и следа…

Так что у Мыколы Франчука, народившегося в глухом сибирском уголке, но прожившем почти всю свою жизнь на родине «батькiв», сумевшем, вопреки не слишком «благополучной» родословной получить высшее образование во Львове (еще при Советах), имелся свой личный счет. И не столько к «москалям», которых он презирал, сколько к той холодной, бездушной, проржавевшей во многих местах махине, которая называется – «российским государством».

На часах Франчука было ровно десять утра. Он на пару с местным помощником сидел в салоне подержанного «Ауди-100». Фамилия помощника – Гнатенко, прозвище – Гнат. Земляк Франчука, родом из Львовской области. Ему тридцать пять, из них уже лет восемь он проживает большей частью в России, в ближнем Подмосковье. По специальности он строитель, прекрасный каменщик, обучен сварочным работам и малярному делу. Работал на «шабашке», потом составил собственную бригаду. Ну а сейчас контролирует сразу несколько бригад, в которых сплошь трудятся выходцы из Западной Украины – они сооружают коттеджи в Московской области, как правило, с нулевого цикла и под «ключ».

У Гната есть связи среди местных чиновников (правда, занимающих невысокие должности). Он также имеет знакомства в милиции, где служат, кстати говоря, немало этнических украинцев. Нелегко было привлечь его на свою сторону, но деньги решают все. За услуги Гнатенко было предложено четыреста тысяч долларов, причем сто пятьдесят уже выплачено – авансом. К тому же Франчук пообещал, что Гнат по возвращении во Львов получит возможность занять «хлебное» место: либо для него освободят одно из высоких чиновничьих кресел, либо – по желанию – поспособствуют процветанию учрежденной им на Львовщине частной строительной фирмы…

– Ну то шо, Гнат? – выждав еще четверть часа, спросил Франчук. – Так где обещанные тобой люди?

– Давай еще трохи обождем, друже, – Гнат, сидевший в кресле водителя, покосился на своего нового «работодателя». – Если бы они сильно запаздывали, мне б уже прозвонили! Шо с них взять… москали… не могут, шоб не опоздать!..

Франчук приспутил стекло, прикурил от зажигалки сигарету. Они еще раньше все уговорились меж собой, что по приезду в Москву будут общаться по-русски. Ну или, скажем так, стараться не выделяться «мовой» среди местных. Он и еще двое его спутников приехали в один из подмосковных городов сегодня во втором часу ночи, поэтому он чувствовал себя немного сонным, вялым. К настоящему времени в указанные им адреса прибыли – благополучно миновав границу – девять человек, считая его самого. Еще трое, кому выпало добираться междугородным автобусным сообщением сложным маршрутом Симферополь-Запорожье-Харьков-Белгород и далее через Курск в Москву, должны обьявиться этим вечером, где-то после девяти. В принципе, самому Франчуку было необязательно присутствовать на этой первой по счету акции. Но он счел важным увидеть собственными глазами, как все произойдет и насколько замысел будет близок к плану. Он не имел оснований не доверять Гнату, но хотел убедиться, правильно ли расходуются выделенные ему деньги, потрачены ли они с толком или выброшены на ветер (а то и прикарманены)…

– Дывысь, Мыкола! – оживился Гнатенко. – Вот они… перебегают через «носовиху»! Ну, зараз начнется…

Их машина была припаркована рядом с универсамом, кормой к расположенному на первом этаже многоэтажного здания магазину и передом к густо забитому транспортом в этом месте Носовихинскому шоссе. По другую сторону трассы, являющейся, по сути, центральной улицей этого подмосковного города, расположен городской рынок. Ближе к привокзальной площади – вещевой, сразу за ним, но составляя как бы одно целое – продуктовый. «Толчок» здесь не самый крупный, но и не так, чтобы маленький. Выбор на него упал сразу по двум причинам. Начинать с более людного и масштабного обьекта не следовало. Ибо возникновения критической ситуации следовало добиваться не одной, пусть и шумной акцией, а несколькими, тремя-четырьмя последовательными точечными акциями. Это как дом взорвать: можно истратить большое количество ВВ, а можно поступить умнее и экономнее – хорошенько все обдумать, наметить «критические» места и просверлить дыры в несущих конструкциях. Заложить совсем небольшое количество взрывчатки, просчитать время и последовательность подрыва, и лишь затем взрывать – строение сложится, как карточный домик.

Вторая, и, пожалуй, что главная причина, такова: этот рынок полностью контролируют выходцы из Кавказа. Помимо этого, их соплеменники составляют значительную часть и среди торговцев. А в самом этом городе, расположенном всего в десятке километров от МКАД, число «инородцев» за последние пять лет – утроилось…

Группы молодежи и подростков, человек по пятнадцать-двадцать в каждой, появились одновременно с двух сторон: от ж/д вокзала, благодаря которому этот город и носит свое нынешнее название, и от жилых домов, расположенных по другую сторону «носовихи».

Большинство из них были прикинуты, как сущая гопота, как русские скины из самых бедных слоев: темно-серые и черные мешковатые куртки-«бомберы», нелепые штаны, у кого-то спадающие – в гармошку – на «берцы» и едва не волочащиеся по земле, а у иных, наборот – слишком короткие, так что на бегу видны худые голые лодыжки. Только у двух или трех, кого успел рассмотреть Франчук, были реально выбритые под ноль черепа, остальные просто носят короткую стрижку… И еще забавный момент выхватили из всей этой затеявшейся кутерьмы глаза Франчука: у одного их скинов, пробежавшего с корешами всего метрах в десяти от него, у его «бомбера» с надписью «SKINS» на спине, подкладка оказалась… оранжевого цвета.

Скины, ворвавшиеся на рынок через боковой проход с аркой, напоминали сбившихся в стаю оголодавших, злых, бешенных псов. У всех было при себе какое-то подручное оружие. У одних – куски арматуры, которые до поры, обернув газетой, прятали под полой «бомберов». У других – цепи. А у двух или трех старших по возрасту парней, хотя и не новые, но еще вполне пригодные для подобных акций бейсбольные биты… У большей половины низ лица прикрыт повязанной тряпицей, типа «банданы» – все ж опасались, что могут быть узнаны и опознаны, потому и страховались дополнительно.