Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны Страница 47

за задницу надо брать. Он тоже знал. Но если б засветил, не успел бы Капеллан тряхнуть кассу. Это уж верняк. Но тогда зачем меня приморили?» — не понимал Огрызок.

— Огрызок! На выход! — послышалось от дверей. Кузьма вошел в кабинет следователя спокойно. Едва

присел, вопросы посыпались. Один другого каверзнее. Кузьма стоял на своем. Никого не видел. Ничего не знает, ни с кем не общался. С зоной связи не держит.

— Одумайтесь, Кузьма! Человек, которого вы укрыли, рецидивист. Его найдем. Самое большее — через пару дней. Но тогда… Скажите лучше сами, где вы его спрятали? — настаивал следователь.

— Не видел я его, — стоял на своем Кузьма. Его вернули в камеру, под злое напутствие:

— Не выпущу, пока не скажешь! Хоть сдохни в камере… Кузьма остановился на пороге. Оглянулся на следователя и ответил:

— Хватаете кто ближе? Козла нашли?

Огрызку не дали договорить накипевшее за эти дни. А вскоре вызвали на допрос соседа. Он вернулся, матерясь во всю глотку. Проклинал Капеллана и следователя:

— Пришьют чужой хвост к жопе, впалят добавочный червонец и загорай на Колыме до смерти за всякую падлу! Охота мне была тянуть еще одну ходку ни за хрен!

— Все равно за побег добавят! — успокаивал его Кузьма.

— За побег столько не пришьют, сколько за кассу прибавят, — стонал мужик.

— А ты не знал, куда намылился? Я за бега, считай, столько же тянул, сколько за свое получил. И никому на уши не вешал. Как тебя накрыли? Где? Тебя когда привели сюда? Меня на три дня раньше! Чего на жаль давишь? Не мог же ты, линяя в Магадан, здесь кассу взять! Темнишь, сосед! Все лажа! На ходу дела не делают. Да еще такие! Их проворачивают без таких, как мы с тобой! Не высвечиваясь. И Капеллан — не дурак! Он и тебя, и меня пришил бы враз, сорви свой куш с кассы. Это как два пальца обоссать!

— Конечно, такой зажилил бы положняк! Он теперь на воле. А вот мы? Так ты-то знаешь, где он? Вякни! — просил сосед.

— Ни в зуб ногой! Клянусь мамой! — соврал Огрызок, понимая, выведи он милицию на фартовых, Капеллан его из-под земли достанет, сведет счеты. «Промолчи — с Чубчиком дело иметь придется. Уж если ему фартовые промолчали о пахане, значит, жирную долю им отвалил Капеллан. Либо вместе в деле были. И теперь сбежали с Колымы. Подальше от всех зон, чтобы задышать своей «малиной». Пусть и маленькой, но наглой», — размышлял Кузьма.

Он не верил соседу. Уж очень словоохотливый мужик оказался. Хотя… Всяких хватает в «малинах». Но этот знает многих. Вот только одно смущает. Вроде знает Капеллана не один год, в «малине» его был, а Огрызок от пахана барака никогда не слышал о Моските, как назвал себя сосед. Хотя вместе с Капелланом не одну зиму кантовались в бараке и вечерами пахан любил тряхнуть былым — вспомнить кентов, жаркие, удачливые дела. Огрызок помнил те вечера. Не раз и сам, лежа на шконке, перебирал в памяти прошлое. Москит? Нет, никогда он не слыхал такой кликухи. «Выходит, «наседку» мне подкинули менты? Но что узнать хотят, что вытянуть? Может, подозревают и меня в ограблении кассы? Ведь вон следователь прямо с этого начал. Если они не поймают пахана, вполне могут на меня его дело повесить. Докажи, что не воровал, этим падлам! Хотя почему обязательно я — крайний? В поселке фартовые имеются! Почему их не трясут?» — злился Огрызок, пытаясь заглушить в себе и другой голос: «Вот накрыли тебя, а Катерина и не навестит! Небось, и рада случаю отвязаться. А зачем ты ей теперь? Хата отремонтирована, все в порядке в самой избе. Доживет год и смотается на свою Смоленщину одна. Даже не спросит, где Кузьма, куда его дели? За все дни корки хлеба не передала. Эх! Бабы! Все вы одинаковы! Покуда рядом — своя! Стоит жареному петуху в сраку клюнуть, гут же имя забываете, кого недавно обещались любить до гроба».

— Выходи, Кузьма! — крикнул охранник, внезапно появившись в дверях. Огрызок удивленно глянул на него:

«По имени назвал! С чего б на пса блажь нашла? В какое говно носом воткнуть теперь вздумали?» — он поплелся к двери, еле волоча ноги.

Только теперь заметил, что Москита нет в камере. Увели, покуда он дремал. «Ну, да и хрен с ним!» — вышел Кузьма в коридор и тут же увидел Катерину. Она бросилась к нему со всех ног:

— Пузырек ты мой паршивый! Бедный мой чувырло! Глянь, как исхудал! Совсем измучили тебя ироды! Извели мою кикимору! — схватила мужика в тугие, потные объятия.

— Да подождите вы! Минуту погодите здесь! Чего налетели? Дайте пройти. Сейчас разберутся! — придержали Катерину у двери следователя.

— И я с ним! — орала баба, не выпуская из рук Кузьму, вцепившись в него намертво.

Из глаз Катерины рекой текли слезы.

— Входи! — впустил Кузьму в кабинет охранник и, став стеной перед Катериной, не впустил ее с Огрызком. Цыкнув на бабу, велел замолчать.

— Ну и жена у вас! Настоящая политическая! Какой скандал подняла в Магадане! Москву телеграммами засыпала. Справедливости искала за тридевять земель. А мы ее тут нашли! Поймали Капеллана. Сами! Он и подтвердил, что не имел встречи с вами. Это все. Больше вы нас не интересуете. Идите домой. Ошибка? Нет! Это проверка на моральную зрелость была! Вот если б вы его укрыли, помогали скрыться, тогда — другое дело! Может, и не удержались бы помочь. Но… Нас дезинформировали. Все источники — Александр, Катерина и сам Капеллан не подтвердили факта помощи беглецу! На ваше счастье, Кузьма! Считайте, что отдохнули у нас от работы! Эти дни вам будут оплачены прииском. Ну, а недоразумение — забудьте! — вернул документы следователь, заставив Кузьму расписаться в постановлении о прекращении против него, Огрызка, уголовного дела.

— Можно идти?

— Конечно, — кивнул следователь.

Кузьма, резко толкнув дверь, вышел в коридор. Молча подошел к Катерине, протянувшей к нему обе руки.

— Пошли домой, кентуха! — выдохнул, словно стряхнул с плеч тяжелый колымский сугроб.

Едва они вошли в дом, кто-то в окно постучал. Кузьма открыл, в избу вошел Чубчик.

— Катерина, у меня к твоему кенту разговор имеется. Слиняй ненадолго, — попросил он бабу.

Едва она вышла в кладовую, Чубчик рассказал Кузьме обо всем, что произошло:

— Пасли тебя. Огрызок. Не иначе как Самойлов, пропадлина. Он и засек, как ты с Капелланом говорил. Средь ночи чекистов на уши поднял. Те — ко мне. А я у фартовых был. Куда ты пахана сунул. Ну и дал им взъебку. За гостеприимство и радушие Капеллана выкинул. Напомнил, что здесь не зона, а прииск, где я — бугор. Ну и трехнул, чтоб шевелился шустрей и шмалял без оглядки, чтоб мужиков не подводил. Он вымелся. А по пути не удержался. Завернул в сберкассу. Там на кассиршу рявкнул. Она деньги инкассаторам готовила. Старая баба. Струхнула. Он бабки сгреб. И пока баба опомнилась, сиганул в машину, которая почту в Магадан отвозит и, если б не сопровождающий, слинял бы потрох. Но тот его в боковое зеркало приметил. Водителю сказал свернуть к милиции. Подъехали. Пока менты доперли, Капеллан смылся. Неделю его пасли по городу. Нашмонали в порту. Вместе с башлями взяли. Тебя он отмазал, а со мною встретиться обещал. Считает, что я его засветил.

— А Москит? Он откуда?

— Утка. Из чекистов. Ловил тебя на дурака. Но мимо. Так и сказал, что прокол, Самойлов, дескать, опять спиздел. Личные счеты с тобой сводил. Но ты секи, Огрызок, он еще не раз попытается отыграться на тебе. Кончай с ним залупаться. Неровен час припутает накрепко. И тогда за все разом с тобой расквитается. Не впустую ботаю. Не кентуйся с беглыми, коль семью завел, дыши тихо. Для тебя любой риск может стать последним. За все разделаются. С тобой и с бабой! Допер? То-то! Ты и она — до гроба на мушке у чекистов. Потому что политические теперь вы оба. С обоими и счеты будут сводить. Не иначе.

— Я в политике не застрял!

— А живешь с кем? То-то и оно! Теперь, хочешь иль нет, всего жди. Не зря предупреждал. И вот что секи. С Самойловым не махайся. Не покажи виду, что знаешь, кто он. Пока тебе стукач известен, ты знаешь, как защититься. Но если его заменят, с новой сукой никто не познакомит. Вот тогда стерегись. От любого жди паскудства. А потому береги Ваньку! Не плюй ему в мурло! Не сворачивай шнобель на сраку. Пылинки с него сдувай. Потому что он хоть и говно, но известное. На умную, тонкую подлость он не способен. Ума не хватает. А от глупостей тебя даже Катерина убережет… Когда Сашка ушел, Огрызок еще долго обдумывал сказанное им и для себя решил придерживаться советов Чубчика.

Одна Катерина, возясь у печки с кастрюлями и сковородками, долго не могла выбрать время, чтобы рассказать Кузьме обо всем, что произошло в его отсутствие.

Лишь поздним вечером, искупав Огрызка, накормив его, присела тихо рядом на диване, пользуясь сумраком, вытирала мокрые щеки, рассказывала:

— Я ведь не знала, куда ты подевался, воробушко мой. Ждала до вечера, все в избе прибирала. Не поняла, почему такой бардак у нас? А когда ты и к ночи не вернулся, тут уж я в общежитие пошла. Глянула, нет в комнате. Только мужик какой-то газету читал. Спросила о тебе, он, как в жопу ужаленный, подскочил до потолка и заорал: «С ворами дел не имею! Я — честный человек и нечего о блатных спрашивать! Может, его убили! Откуда знаю? В милиции спрашивайте!» Обложила я того малахольного матом со всех сторон. Рассказала ему и о нем самом, и обо всех его родственниках. Пообещала яйцы через уши вырвать, если этот мудак еще раз о тебе хоть одно плохое слово скажет. И пошла не в милицию, а к чекистам.