Андрей Воронин - Спасатель. Серые волки Страница 47

– А?.. – растерянным спросонья голосом спросил толстяк.

– Excuse me, – сказал Андрей. – It's just a bad dream.

– А, – сказал сосед, – плохой сон… Ну, это ничего. Это бывает. Я тебе, мужик, так скажу: после этих ихних буритос еще и не то приснится.

Из соображений конспирации Андрей сел на самолет не в Буэнос-Айресе, а в Мехико, так что упоминание о буритос, которых он и в глаза не видел, в устах соседа выглядело вполне оправданным и уместным.

– Excuse me, – повторил Андрей. – I'm so sorry!

– Да ладно, – отмахнулся сосед и извлек откуда-то плоскую никелированную фляжку. – Может, вмажешь? Ду ю вонт сам дринк? – с трудом перевел он на английский свое не нуждающееся в переводе предложение.

Выпить вдруг захотелось так, что Андрей даже испугался: а вдруг, вышивая по Москве винтом «в стиле пьяного монаха», он незаметно для себя обзавелся обычным русским алкоголизмом?

– Oh, no! No, no, it's impossible! – горячо запротестовал он, на всякий случай изо всех сил отрицательно мотая головой.

– Чего невозможно-то? – искренне изумился сосед. Судя по всему, он был из тех, кто в анкетной графе «Владение иностранными языками» скромно подчеркивает строчку: «Читаю по-английски со словарем», что в переводе на русский язык означает: «Как собака: все понимаю, а сказать не могу». – Халява ведь! Вас, америкосов, не поймешь, – ворчливо добавил он, свинчивая пробку. – То вроде свои в доску, то как не знаю кто…

Он глотнул из фляги, подождал секунду и деликатно рыгнул. Андрей поспешно закрыл глаза, остро жалея о том, что не может осуществить то же нехитрое действие с лишенными век, мигательных мембран и перепонок ноздрями. «Стиль пьяной русской обезьяны, – подумал он. – Да, пожалуй, и впрямь пора завязывать».

– Ну, спи, спи, америкашка, – снисходительно пробормотал сосед, дыша перегаром и запахом плохих зубов. – Скоро всем вам кирдык будет. Потому что правда за нами, а за вами – одни бабки, да и тех не осталось, все уже давно у нас. И что у вас теперь? А я тебе отвечу! Хер у вас теперь – толстый, негритянский, – и больше ни хрена…

Он еще что-то бормотал, продолжая излагать нехитрые философские постулаты, почерпнутые из кинофильма «Брат-2», переосмысленные и развитые в силу собственных умственных способностей и явно имеющие к нему и его жизненной позиции столько же отношения, сколько он сам к герою упомянутого фильма, но Андрей его уже не слушал. Наручный хронометр показывал, что самолет находится в воздухе всего полтора с небольшим часа, путь не был преодолен еще и наполовину, а значит, Андрей Липский пока что имел полное право думать не о своих московских проблемах, а об оставшемся в Аргентине Женьке.

…Ни в какую Аргентину ехать и тем более там оставаться Женька, естественно, не хотел. Но Андрей был неумолим: надо – значит, надо. Для пущей твердости ему даже пришлось протрезветь и оставаться в этом с некоторых пор ставшем крайне неприятным ему состоянии почти неделю – с момента того самого разговора с юным господином Соколкиным и до сего момента.

Есть такое слово: надо, – не блеснув оригинальностью, сказал он Женьке. Мне надо разобраться с этим делом, и тебе это тоже надо до зарезу. И именно в интересах дела надо – понимаешь, надо! – чтобы ты был вне досягаемости этих козлов. Твое оружие – Интернет, а компьютер – он и в Африке компьютер. Ты – мой резерв, мой туз в рукаве; кроме того, ты – это все, что осталось на свете от твоих родителей, и этим, дружок, ты просто не имеешь права швыряться. Мы с тобой в ответе перед ними, перед твоим отцом и перед Лизой, а смерть всегда некрасива, особенно если она не имеет смысла…

Он говорил долго и много, был трижды послан туда, куда строптивые подростки не имеют права, но имеют склонность посылать надоедливых взрослых, пару раз вплотную приблизился к тому, чтобы использовать классический метод А. С. Макаренко – плюнуть в горсть и закатать наглецу кулаком в ухо, – но в конечном итоге преуспел: Женька сдался и, ворча себе под нос, отправился собирать чемодан.

Аргентинский адвокат господина Французова, сеньор Альфредо Луис Антонио, оказался толстым, веселым и добродушным коротышкой, немного похожим на известного комедийного актера Денни де Вито. Даже искренняя (в чем Андрей почему-то ни на секунду не усомнился) скорбь по поводу безвременной кончины клиента в его исполнении выглядела достаточно комично. («Я вас умоляю, какое там еще Антонио! – всплескивая коротенькими пухлыми ручонками, восклицал он. – Это что, по-вашему, фамилия для приличного человека? Антонов – вот это звучит гордо! Наверное, поэтому мой дедушка, земля ему пухом, сменил фамилию Кацнельсон на Антонов. Видимо, в то, что этот старый еврей с вот таким носом – Антонов, не все верили даже здесь, в результате чего мой папа – тоже, кстати, покойный – стал сеньором Антонио…»)

Зато, когда он заговорил непосредственно о деле, налета комизма в его манерах и речи как не бывало, и Андрей был ему за это очень благодарен: сам он никакого веселья не испытывал уже давненько и где-то на третьей или четвертой минуте разговора почувствовал возрастающее желание прекратить все эти одесские хиханьки да хаханьки одним точным, хорошо рассчитанным ударом по сопатке. И то ли господин Антонио-Антонов-Кацнельсон это почувствовал, то ли такова была его стандартная манера ведения деловых переговоров, но, как только дошло до конкретики, шутки-прибаутки исчезли без следа вместе с утрированным одесским акцентом.

«Я без бумаг и печатей вижу, что вы хорошо знакомы с сеньором Французовым и его обстоятельствами, – сказал он. Тут возможны два варианта: либо дело обстоит именно так, как вы говорите, и вы действуете во исполнение предсмертной воли моего клиента, либо вы, а следовательно, и молодой человек, невзирая на его юный возраст, работаете на врагов Французова, являясь, так сказать, их полевыми агентами. Просьба ваша будет удовлетворена в любом случае – мне это несложно, а моему клиенту уже не может навредить. В первом случае молодой человек получит все, о чем вы просите: временное, и притом весьма комфортное, пристанище, кров над головой, недурное пропитание, обслуживание, массу новых приятных впечатлений и беспрепятственный, никак не ограниченный доступ в Мирную информационную сеть. Во втором он будет иметь все то же самое плюс солидный срок заключения в одной из местных тюрем – я вам это гарантирую, и я же клянусь своим честным именем, что местные тюрьмы – не сахар. Поэтому советую хорошенько подумать, прежде чем мы продолжим наш приятный во всех отношениях разговор…»

Горечь, прозвучавшая в смехе Андрея, кажется, убедила господина адвоката лучше любых слов, и Липский отбыл, пребывая в уверенности – дай Бог, чтобы не беспочвенной, – что оставил своего наполовину пасынка в надежных руках.

Следующий раз он проснулся, когда за иллюминатором самолета уже царила глубокая, беспросветная тьма. В ней не было ни верха, ни низа, ни луны, ни звезд – ничего, по чему сумел бы сориентироваться в пространстве и времени древний мореход. Толстый сосед, умиротворенный выпитой водкой и своей принадлежностью к богоизбранной нации, мирно похрапывал, но производимые им звуки уже не проникали в сновидения Андрея Липского, а если и проникали, то вполне деликатно – так, что, проснувшись, он этого уже не помнил.

Древние мореходы в подобных случаях ориентировались по скорости и направлению ветра, исходя из своего последнего местоположения. Последним местоположением Андрея Липского был Мехико; скорость была ему приблизительно известна, а направление не имело большого значения: это уже была забота экипажа. Собьются с курса и брякнутся оземь на каком-нибудь безымянном тропическом островке – значит, такова воля провидения. Значит, останется только строить шалаши из пальмовых листьев, вязать плоты из бамбука и надеяться, что однажды на этот же островок плюхнется «боинг», везущий небезызвестных господ: храброго Портоса, любезного Арамиса и доблестного д'Артаньяна…

Окончательно проснувшись, он посмотрел на часы. Подвешенная на тонкой нити вероятностей, собранная из легкосплавных материалов, начиненная живыми человеческими душами пузатая сигара болталась между землей и небом уже без малого пять часов. Учитывая скорость полета и полагаясь на удачу, можно было надеяться, что серединная точка маршрута осталась позади.

Словом, если следовать методу древних мореходов, думать надлежало уже не о том, что осталось позади, а о том, что ждет за далеким горизонтом – чистить пострадавшие от морской соли ружья, клинки и кирасы, сушить порох и отливать в глиняных формах несущие неведомому врагу смерть тяжелые свинцовые шарики пуль.

Враг, впрочем, уже не был неведомым. В ходе одного из разговоров, состоявшихся в клинике, Французов обмолвился, что один из его прежних приятелей стал заместителем генерального прокурора. Другой достиг больших высот на поприще тылового обеспечения доблестной российской армии, а третий выбился в члены главного законодательного органа страны – словосочетание, с какой стороны ни глянь, достаточно неприличное, но из песни слова не выкинешь. И потом, каждый рассуждает в меру своей испорченности – так, помнится, говорили в школе, где учился Андрей Липский.