Михаил Серегин - К строевой - годен! Страница 48

Глава 11

ДВИЖИМАЯ ЦЕЛЬ – ДВИЖОК

Лейтенант Мудрецкий, навозившись с ремонтом сортира, умер вживую на одной из свободных коек прямо во взводе. Его поддержал весь личный состав. В результате стены сотрясали и могучий храп, и тихое посапывание, и посвистывание, и похрюкивание с нервным подрагиванием.

Сержант Батраков медленно поднялся со своей койки и вышел в проход. Он видел, куда залег лейтенант, и найти Мудрецкого даже в полной темноте не составило труда.

– Товарищ лейтенант, – Батраков говорил одними губами. – Мне надо с вами поговорить.

Юра, не будь дураком, смекнул, что просто так посреди ночи подчиненные командиров не будят.

Вышли в коридор.

– Пойдем в штаб роты?

– Нет, лучше в туалет.

Дневальный, стоящий на тумбочке, настолько отупел от желания поспать, что даже и не удивился, чего это так запросто офицер вместе с солдатом среди ночи по нужде пошли. Взглянув на парочку, он поднял молящие о пощаде глаза вверх, к часам. Без пятнадцати два. Еще чуть-чуть – и можно будить смену.

Горящая под потолком огромная люстра заставила химиков встряхнуться.

– Здорово получилось, – снова восхитился дед Женя. – Я даже и не верю, что в армии. Больше напоминает сортир богатого борделя, как в кино показывают.

– В парке все машины на ходу?

– Все. Я же с вечера доложил.

– Извини, забыл, – Мудрецкий еле стоял на ватных ногах. Ему хотелось завалиться сейчас на боковую суток на двое, и чтобы ни одна муха над ухом не жужжала. Завтра еще в шесть вечера наряд по столовой. И какого же черта его сейчас толкает Батраков?

Прошаркав тапочками по черному кафелю, они подошли к крайней розовой раковине у окна и закурили.

– Не тяни, выкладывай.

Женя отправил комок, сдавивший горло, вниз. То, что он сейчас собирался сделать, ни в одном коллективе не поощрялось.

– Вас интересует, кто поменял двигатель на законсервированном «уазике»?

До сего момента Мудрецкий вроде как спал.

Огромный вулкан проснулся глубоко внутри его сознания и, прорвав горную породу дремоты, стал извергать на поверхность горячую лаву.

– Что ты знаешь? – Губы вяло шевельнулись, пролился первый обжигающий розовый ручеек. Ничто еще не выдавало начавшийся душевный апокалипсис.

– Я надеюсь, вы никому не скажете, кто рассказал вам.

– Не скажу. Выкладывай, – испепеляющий поток расширился и ускорил движение. Цель его была одна – дед Женя.

– Я знал, что готовится замена двигателя.

– Не тяни меня за яйца! – Фраза заполнила весь туалет и на секунду повисла в воздухе. Командир взвода подошел к Батракову вплотную. Напряжение внутри его стало так велико, что он едва сдерживал себя. Еще немного – и он схватит этого стукача за уши и пару раз приложит отъевшуюся моську к собственному колену.

Сержант испугался громкого голоса.

– Может кто-нибудь услышать.

– Здесь никого, говори.

Глядя на стремительно слетающего с катушек лейтенанта, Батраков усомнился в правильности своих действий. Не исключено, что Мудацкий поднимет вой на всю казарму, и тогда ему придется отстаивать право на существование в драке. На него много никто не поставит. Здоровье может резко пошатнуться.

– Кикимор помогал Евздрихину.

Батраков с облегчением увидел, как кровь отливает от лица лейтенанта. Мудрецкий быстро успокоился, загнав дикую натуру за решетку интеллигентности.

– Почему ты мне рассказываешь об этом?

– Кикимор затрахал весь взвод.

Лейтенант только ухмыльнулся.

– Как только он дембельнется, кто займет его место?

Сержант молчал.

– Это будешь ты, не так ли?

– Не знаю.

– Простаков проснется, пусть сидит в казарме, не дай бог, комбату на глаза попадется. Завтрак принесите ему.

– Комбат сказал, чтобы на губу его до дальнейшего разбирательства.

– Я помню.

– Где это он так напился? Второй день болеет.

Лейтенант не собирался докладывать. И оставил вопрос без ответа.

– Иди в койку. Через полчаса придешь сюда снова.

– А вы?

– Я покурю.

У Евздрихина «УАЗ» есть. Это точно. Через пару лет ему на пенсию. Понятное дело, надо нести не только в руках, но и в ногах. Как в том анекдоте про новую форму для прапорщиков – пальцы прорезали в ботинках, чтоб удобнее и ногами хапать было. А офицерам новые портупеи выдали, крепкие, широкие, крест-накрест во всю грудь, чтоб от зависти не лопнули, наблюдая, как прапорщики прут себе домой все, что плохо и хорошо лежит.

Завтра сразу после обеда генерал поедет в парк. Если только выяснится, что на «УАЗе» не родной движок, подполковник автоматически его вложит, сообщив, что ведется расследование, а двигатель подменили во время дежурства лейтенанта Мудрецкого. Потом столовая – здесь снова все хреново. Повара выше копчика не прыгнут. Картошка будет на ужин, понятное дело. Пюре. Чуть больше половины от объема – бульба, тридцать процентов воды плюс двадцать процентов той же воды, но с фрагментами сухого молока. Еще дадут «котлету» – смесь жилок, сухарей и лука. Генерал попробует, поплюется. Стойлохрякова превратят в майора, а он поедет на Северный Кавказ. Весело.

Мудрецкий с солдатской кормежкой успел познакомиться. Пару раз по столовой заступал, да и так видел, что из столовки приносят солдатам в парк. Вроде не голодные времена-то. И прав тот солдатик, что пожаловался.

Что же делать с двигателем? Впереди у него вся ночь.

Они вышли из казармы вдвоем. Лейтенант, одетый по форме, и Резинкин.

Мудрецкий пока не объяснял солдату, что от него требуется. Просто скомандовал подъем и повел за собой следом в поселок.

Чернодырье спало крепким сном. На небе светились звездочки, дул приятный тихий ветерок. Время от времени над ушами военных пролетали голодные перепончатокрылые самки, с визгом выпуская воздух из задних проходов и мечтая проткнуть тонкую человеческую кожу, дабы напиться теплой крови.

Шли молча, в колонне. Солдат за офицером. Где-то по поселку ходят два патруля из батальона, мечтая отловить своих же, кто мог пуститься в самоход за водкой или наркотиками. Магазины работают круглые сутки. Наркодилеры тоже.

Витек не знал, куда они топают, но отметил, что по центральной улице поселка, прозванной в народе «Ильич-стрит», они не пошли. Там и фонари горят аж через один, а не через пять, как на второстепенных улочках, там и две с половиной полосы для автомобилей, двухэтажные полудома-полубараки хрущевских времен. Трехэтажный универсам, выросший во времена Брежнева, и зияющие дыры канализационных колодцев – люки, отлитые при Сталине, уперли года два назад и сдали в чермет местные «синяки», очень уважающие последний рубль, когда его не хватает на настойку боярышника. Все это проявление роскоши и достатка они обходили стороной. Да и через КПП часть не покидали, а пошли кругом. Вначале Витек подумал, что в парк идут, ан нет. Крюк дали и вошли в поселок по козьей тропке.

На окраинах скотину в каждом доме держат. Вот товарищ лейтенант быстро идет. Надо ему куда-то, он и не замечает, что левая нога у него в коровьем навозе первой стадии свежести. Ветер в лицо, запах уносится назад, и Витя может наслаждаться ароматами свободы за спиной красного командира.

Сказать? А надо ли? Пусть потопчет. Нечего среди ночи дергать.

Собачки, почуяв солдатский дух, пару раз принимались гавкать, но волна не пошла. Часто бывает, одной псине не спится, так она воет на луну и тявкает на все, что движется, сидя на цепи. Будит соседнего кобеля, тот начинает брехать не из-за того, что ему чего-то чудится за высоким забором, а так, для порядку. И вот они уже в две глотки стараются, растравливая душу тем лохматым, кто сторожит дома напротив и по соседству. Чужие уж ушли давно, а псы не успокаиваются, тогда выходит кто-нибудь из хозяев, чтобы цыкнуть на свою, остальные слышат человеческий голос и заливаются еще сильнее, до хрипоты. И так минут десять, а то и больше. Не ночь, а дурдом. Правда, говорят, люди спят спокойно и в тех домах, что рядом с аэропортами стоят. Ничего, привыкают.

Старый пес лежал на молодой траве и в полудреме втягивал ноздрями аромат обновившейся после долгих студеных дней земли. Ему не спалось. Болело сердце. Он доживал свой недолгий собачий век за высоким зеленым забором, сваренным из стальных листов. Он много видел, на пару человечьих жизней хватит точно. Афганистан... В годовалом возрасте он уже вынюхивал мины на пыльных дорогах. Потом Север, когда он своим теплом пару раз спасал хозяину жизнь. Почему-то глохли урчащие машины во время пурги, и они вдвоем оставались похороненными внутри железного чрева на долгие дни с несколькими вкусными бутербродиками с кусочками колбасы и сыра, залитыми взбитыми с молоком яйцами и зажаренными на сливочном маргарине, что делала хозяйка. Их находили полуживыми, откапывали. Отправляли в отпуск, на юг. Солнце жаркое там. Воздух мягкий. И невообразимое количество соленой воды, которую пить не будешь. Море, в общем.